Этон Цезарь Корти - Любовь императора: Франц Иосиф

• Название: Любовь императора: Франц Иосиф
• Автор: Этон Цезарь Корти
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-031677-1, 5-271-11996-3

Одному из самых известных правителей мировой истории, императору Австрии и королю Венгрии, Францу Иосифу I (1830-1916) посвящён роман итальянского писателя Э. Корти.

---

По возвращении в Вену император признается послу князю Ойленбургу:

— Озабоченность здоровьем императрицы отравила мне всё пребывание на мысе Мартина. Моя жена была так нервозна, что нам было очень трудно вместе.

Елизавета между тем уединилась от всех, она не хочет больше быть даже с такой приятной придворной дамой, как баронесса Сеньеи. Чтобы укрыться от любопытных, она нередко пробирается через подземные помещения гостиницы и незамеченной скрывается в лесопарке. Но вскоре Елизавету перестаёт устраивать и мыс Мартина, и она снова отправляется в Территет на Женевском озере, которое так любит. Туда случайно приезжает и эрцгерцог Франц Фердинанд со своим лейб-медиком Виктором Айзенменгером. По желанию императора врачу предстоит обследовать императрицу. Она же, несмотря на непрерывное лечение, испытывает неприязнь к эскулапам и не верит им ни на йоту. Поэтому Елизавета противится осмотру, но в конце концов он всё же производится. Айзенменгер обнаруживает у этой здоровой в целом женщине довольно сильные припухлости, особенно на лодыжках, что является типичным признаком отёков, наблюдаемых при истощении, врач узнает, что императрица иной раз съедает за целый день всего-навсего шесть апельсинов. Елизавета обещает врачу отныне выпивать в день несколько стаканов овечьего молока. Пребывание в Территете идёт Елизавете на пользу, но едва она оказывается дома, как очередное несчастье мгновенно сводит на нет достигнутое с таким трудом улучшение её состояния.

5 мая в Париже дамы из аристократических семейств устроили благотворительный базар, в организации которого деятельное участие принимает и сестра императрицы, герцогиня Алансонская. В огромном зале длиной в девяносто метров возвели лёгкие палатки из дерева и полотна, а поверх всего пространства натянули расписанную парусину. В одной из палаток устроено было нечто вроде кинематографа, усовершенствованная «Лантерна магика»[70] с освещением газом. В половине пятого вечера в зале собралось примерно полторы тысячи человек, главным образом женщин. Шла бойкая торговля в пользу бедняков. Герцогиня София Алансонская только что завернула одному депутату позолоченную чернильницу, как вдруг из палатки с кинематографом вырвалась длинная огненная лента и поднялась к полотнищу под потолком. В одно мгновение полотнище и палатки вспыхнули, отовсюду взвились языки пламени. Горящее полотнище упало на пол. Поднялась ужасная паника. «Пожар! Пожар!» — кричали со всех сторон. Все бросились к выходам, но они были заперты. Огонь быстро прокладывал себе дорогу, а перед запертыми выходами уже вскоре громоздились горы обуглившихся трупов. Герцогиня Алансонская безуспешно пыталась отыскать выход, к тому она пропускала вперёд других.

Трагедия эта — следствие преступного легкомыслия. Когда огонь был потушен, открылась потрясающая картина опустошённого пожаром зала, усеянного обгоревшими трупами. Никакой возможности опознать погибших в огне не было. Для того чтобы определить личности сгоревших, предпринимались попытки ориентироваться на личные вещи жертв, которые не боятся огня. Вскоре появился потрясённый разыгравшейся трагедией герцог Алансонский. Он безрезультатно всматривается в труппы, сложенные рядами в соседнем от пострадавшего от пожара здания Дворца промышленности. Опознать погибшую жену он не в состоянии. Поиски продолжаются всю ночь. Наконец вызванному в спешном порядке для участия в поисках дантисту, который долгое время лечил герцогиню и располагал медицинской карточкой с описанием её зубов, после осмотра челюстей пятидесяти жертв удаётся безошибочно опознать в обезображенном до неузнаваемости обгоревшем трупе, лишённом к тому же правой руки и левой ноги, несчастную герцогиню. Когда-то, оставляя завещание, она распорядилась, чтобы после её смерти у неё не состригали ни одного волоса, они должны были сгореть в полной неприкосновенности, а в гроб её надлежало положить в одеянии Ордена доминиканцев, иностранным членом которого она являлась. Первое условие оказалось выполненным. Правда, произошло всё не так, далеко не так, как представляла себе герцогиня, излагая свою последнюю волю...

Вечером 5 мая ужасная новость о пожаре дошла до Лайнца. Можно себе представить реакцию Елизаветы... Императрица запирается абсолютно от всех, делая исключение только для поспешившего поддержать её Франца Иосифа. Итак, теперь умерла и самая младшая сестра императрицы, последние годы жизни которой тоже были омрачены меланхолией. В душе Елизаветы снова просыпается ожесточение против жизни и судьбы.

Франц Иосиф настаивает на отъезде императрицы, надеясь, что пребывание в Киссингене окажет на неё благотворное действие. Так оно и происходит. В июне Елизавета переезжает в Лайнц, а потом, в середине месяца, в Ишль. Император жалуется немецкому послу, что жена так много говорит с ним о смерти, что он совершенно подавлен. Беспокойство по-прежнему заставляет её менять места пребывания, ничего другого для неё не существует. Политика уже давно сделалась для императрицы пустым звуком. Только если что-то касается венгерской нации, которая в год празднования тысячелетия устроила ей такую восторженную встречу, у неё неизменно ёкает сердце.

21 сентября Франца Иосифа посещает в венгерской столице кайзер Вильгельм. Одарённый удивительным красноречием, он произносит пламенный тост за процветание благородного народа Венгрии. Об этом Елизавета узнает от графини Штараи. Это так восхищает императрицу, что она незамедлительно телеграфирует кайзеру Вильгельму, выражая благодарность за его «восхитительный тост, который так радует каждое сердце, неравнодушное к Венгрии». В конце сентября Елизавета покидает Меран и навещает Валерию в её новом жилище в замке Валльзее. Как всегда, настроение у неё там довольно хорошее, но уговорить её остаться подольше опять не удаётся. Её никогда не покидает мысль, что она — тёща.

Франц Иосиф сталкивается с крупными затруднениями во внутренней и внешней политике. С возрастом и он сделался менее уравновешенным. Каждое нездоровье императрицы волнует его и, хотя супруги прекрасно между собой ладят, они доставляют друг другу излишние заботы и тревоги. При этом император всё больше цепляется за дружбу с фрау Шратт. Эта дружба становится такой эгоистичной с его стороны, что начинает тяготить актрису. Ведь злые языки так много болтают об этих отношениях. Сплетни доходят до фрау Шратт, возмущают её, поскольку ей не в чем себя упрекнуть. Однако всё идёт по-прежнему, и пока она находится под защитой императрицы, никто не решается на большее, нежели продолжать сплетничать, ибо кто же осмелится сказать что-либо против неё, когда сама супруга императора так уважает и отличает её? Таково было положение дел в ноябре 1897 года, когда в конце месяца Елизавета вновь покидает родину.

Глава пятнадцатая

Как и в прошлом году, путь императрицы лежит через Париж в Биарриц. Однако пребывание там не пошло ей на пользу. Она часами гуляет вдоль берега, любуясь набегающими волнами, нередко мокрая до нитки от дождя и морских брызг. В результате у неё опять разыгрываются нервы и усиливаются невралгические боли. Она говорит только о смерти и о том, что не хочет пережить императора и чтобы ни он, ни дети не присутствовали при её кончине, дабы не страдать от этого.

— Я хочу умереть в одиночестве, — признается она графине Штараи.

От намеченной поездки на Канарские острова она тоже отказывается. В отчаянии Елизавета даже готова, раскаявшись, вернутся к живущему теперь в Париже доктору Метцгеру, которого в своё время признала шарлатаном.

Франца Иосифа известия о плохом самочувствии жены застали в то время, когда он был особенно озабочен вопросами внутренней политики страны. Министр-президент, польский граф Бадени, своим распоряжением о языке, уравнявшим в Богемии права немецкого языка с чешским, вызвал возмущение всех тех, кто чувствовал себя немцем. Дело дошло до уличных демонстраций в Вене, которые пришлось разгонять с помощью полиции и регулярных войск. Это совершенно выбило из колеи Франца Иосифа. «Только бы этот Метцгер не слишком мучил тебя, — пишет он Елизавете, — не подчинял бы тебя себе в своей неделикатной и корыстолюбивой манере и не делал бы себе рекламу с твоей помощью. Единственный луч света — в твоих письмах, а именно надежда, что ты, возможно, откажешься от поездки по океану. Если бы это ещё не окончательное решение стало реальностью, я был бы тебе бесконечно благодарен. Ибо моим нервам уже не под силу выдерживать такую нагрузку — помимо собственных забот переживать ещё за тебя, зная, что ты находишься в океане и лишена возможности послать какую-нибудь весточку о себе. Кроме того, мне представляется рискованным, когда ты в теперешние времена и в преддверии событий, которых мы, надеюсь, избежим, но, возможно, и не сумеем, находишься так бесконечно далеко».