Виктор Мартинович - Озеро Радости

• Название: Озеро Радости
• Автор: Виктор Мартинович
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9691-1519-4

История взросления девушки Яси, описанная Виктором Мартиновичем, подкупает сочетанием простого человеческого сочувствия героине романа и жесткого, трезвого взгляда на реальность, в которую ей приходится окунуться. Действие разворачивается в Минске, Москве, Вильнюсе, в элитном поселке и заштатном районном городке. Проблемы наваливаются, кажется, все против Яси — и родной отец, и государство, и друзья… Но она выстоит, справится. Потому что с детства запомнит урок то ли лунной географии, то ли житейской мудрости: чтобы добраться до Озера Радости, нужно сесть в лодку и плыть — подальше от Озера Сновидений и Моря Спокойствия…

Оценивая творческую манеру Виктора Мартиновича, американцы отмечают его «интеллект и едкое остроумие» (Publishers Weekly, США). На другом берегу Атлантики считают, что «Виктор Мартинович — настоящая находка для европейской литературы» (Радио WDR 3, Германия). Наверняка и российский читатель проникнется симпатией к «новой Скарлетт О'Хара» — она этого заслуживает.

---

Виктор Мартинович Озеро Радости

Я помню, папа всегда молчал в ответ как Бог.

Виктор Семашко, «ReRa»

Часть первая

Июльский полдень золотой. Гостиная, о степени достатка хозяев которой можно судить по ее исполинским размерам, — а ведь есть еще флорентийский руинный мрамор на панелях стен, напольная мозаика со сценой охоты Геры, аукционные античные капители по углам.

За окнами — волшебный сад, возможно тот самый, который видела через крохотную дверцу одна девочка в английской сказке. За разделочным столиком на барном стуле сидит Дюймовочка. Она одета в нарядное платьице, слишком, пожалуй, нарядное для того, чтобы сидеть в нем за разделочным столиком. Рукава ей коротковаты, кружевной воротничок затерся и пожелтел. Возможно, это единственное платье, из которого Дюймовочка пока не выросла.

Девочка сосредоточенно колет острой рапирой айсберг твердого швейцарского сыра, покоящийся на огромном серебряном блюде. Дюймовочка не выглядит голодной, кажется, у нее просто такая игра: терзать сыр, дробить его на кусочки, растирать эти кусочки в мелкую труху.

В глубине интерьера — работающий телевизор. Он выглядит более одушевленным, чем завернутая в халат женщина, полулежащая перед ним в кожаном кресле. По телевизору показывают комедийный стендап — немного похожие друг на друга актеры разговорного жанра смешат публику немного похожими друг на друга шутками. Время от времени раздаются взрывы хохота — зал смеется. Для того чтобы доказать, что зал действительно смеется, что это не интерпассивность записанного много лет назад хохота мертвецов, камера выхватывает сверкающих зубами веселящихся зрителей.

Женщина внимательно смотрит на экран, но никак не реагирует на происходящее. Она вглядывается скорей в телевизор, чем в то, что по нему показывают. От этой ее сосредоточенности, от того, что она не то что не улыбается, но даже, кажется, не моргает, вокруг нее по интерьеру разливается тишина, такая тишина, что она заглушает и телевизионные шутки, и взрывы смеха, и даже механистический стук рапиры об айсберг сыра.

Вот еще. Я могу различить в этой тишине, в ее сосущем характере, величественную поступь аккордов «Сарабанды» Генделя.

Рапира соскальзывает с куска и с грохотом вонзается в блюдо. Дюймовочка бросает быстрый взгляд на женщину, сомнамбулически молчащую в кресле, так что становится понятно: у телевизора — ее мать, и девочка ждет, очень ждет, что та очнется и запретит ей дробить сыр острой рапирой. Мать на звук не поворачивается и Дюймовочка снова сжимает инструмент в руках. Холодная сталь вспыхивает в лучах солнца хирургическим блеском.

Из коридора, уходящего под пролет массивной дубовой лестницы, слышатся шаги. Они приближаются, но все никак не оформятся в человека.

— Такой вопрос, — спрашивают из темноты.

Ни девочка, ни мама не поворачиваются. Они как будто приучены не подавать голоса в этом доме.

Из коридора выныривает человек. Он одет в синюю робу и усы брата Марио. В телесной конституции он как-то коротковат, как будто дизайнерская студия специально выпустила его для интерьеров класса «люкс», дабы своим пребыванием рядом с альковами и прочими местами, где обретаются полуобнаженные нимфы, он не распалял ревность владельцев альковов и полуобнаженных нимф. Мужчина функционален, он весь — как стоящая в углу и дожидающаяся, когда ее разложат, стремянка.

— Хозяюшка? — спрашивает он, пытаясь понять, есть ли в гостиной люди. Видно, что это не первая комната дома, в которой он ищет хозяюшку.

Женщина продолжает молчать. Дюймовочка сосредоточенно колет сыр. Мужчина выходит из-за лестницы и обнаруживает сидящую перед телевизором. Он улыбается и начинает тараторить:

— Ах, вот вы где! А тут заплутался чуткенцию. Хожу, хожу, уже и на третий этаж поднялся, и в цоколь заглядывал, а вы, значит, тут себе молчите, ну что ж, бывает, и помолчать хочется, видно сиеста у вас, да? Полуденный отдых, как в Испании! Я недавно в Испании был, так у них…

Он умолкает. Ни девочка, ни ее мать не оборачиваются на его слова. Он меняет тактику:

— Я спросить хотел, по интерьеру… Просто совет нужен, как делать, потому что непонятно. Потому что можно и так, и так.

Женщина заметно напрягается, но не поворачивает головы и продолжает смотреть в телевизор. Брат Марио теряется, он не может понять происходящего. Он вглядывается в детали этой сцены, и мы буквально видим, как работает мозг: его глаз замечает, что женщина полулежит на хозяйском кресле, так что это не прислуга, он отмечает, что рядом с ее рукой лежит пульт и что кожа подлокотника протерта, так что телевизор она смотрит тут не первый месяц, она не гость, не гость. Наконец, он замечает на безымянном пальце ее руки обручальное кольцо, узнает его и подходит вплотную к женщине, застывая в шаге от нее.

— Хозяюшка! — весело и уверенно обращается он. — Извините, что отрываю! Я говорил там, вопрос есть, спросить.

Женщина медленно поворачивает голову к нему, но ее взгляд останавливается где-то за его спиной, так что профессиональная привычка брата Марио заглядывать прямо внутрь человека, чтобы понять, как ему будет лучше, что ему понравится больше, дает осечку.

— Что вам нужно? — тихо спрашивает «хозяюшка».

— В эркерах южного крыла ламбрекен делаем со свагой или жесткой панелью? — тараторит он.

— Что? — переспрашивает женщина.

— Эркеры! Южное крыло! Там хозяин ламбрекен утвердил. Так вот, его со свагой делать? Или проклеенной жесткой панелью?

Женщина растерянно пожимает плечами.

— А у хозяина самого нельзя уточнить? — нетерпеливо переминается рабочий.

Смотрящая телевизор поворачивается в сторону белой массивной двери, в которую упирается лестничный пролет на втором этаже, и торопливо отвечает:

— Нет, хозяина тревожить нельзя.

Брат Марио растерянно крякает. В его мире не бывает такой степени занятости, которая не позволяет решить вопрос со свагой на ламбрекене. Он стоит некоторое время, покачиваясь вперед-назад, как будто ожидает, что «хозяюшка» все-таки оттает и позовет владельца дома. Наконец предлагает:

— Ну тогда давайте решать сами. Своими, так сказать, умственными силами. Организуем свагу? По мне, так красиво будет. Такая, знаете, расслабленная динамика.

— Давайте делать свагу, — равнодушно отвечает женщина. — Если красиво.

— Хм! Кабы все так просто! — Мужчина еще больше оживляется. Он выглядит как человек, который рассказывал анекдот и вот сейчас подошел к его кульминации. Сейчас станет смешно. — В том и затык, что там ламбрекен идет по нижней кромке, у вас же там лепнина, и если делаем симметричную свагу с провисом, тогда центральная створка цеплять будет. Понимаете? Цеплять! Фурнитурой по жаккарду!

Он чуть в ладоши не хлопает от того, как точно описал заминку. Третий этаж тем временем оживает — над головами разговаривающих слышатся мелкие птичьи шажки.

— Тогда давайте без сваг. — Смотревшая телевизор поворачивается в сторону шагов. Видно, что они занимают женщину больше брата Марио, больше разговора о ламбрекене и даже больше того сарабандового молчания, которое источает белая дверь в конце лестничного пролета.

Шажки сверху ускоряются, на лестницу слетает их обладательница. Шелковое платье в алых маках перехвачено по бедрам полотенцем, между пальцами ног торчат ватные тампоны: девушке делали педикюр. Разрез ее глаз скальпельно-острый, о ресницы можно порезаться. У нее узкие тонкие губы, разогретые до красноты помадой. На эти губы хочется подуть, чтобы они остыли. Она вся натянута, как высоковольтный провод, всмотрись — и различишь голубоватое электрическое свечение под кожей. Маленькая грудь ходит под платьем так, будто наверху девушка была занята совсем не педикюром. Красавица застывает на площадке лестничного пролета, у белой массивной двери. Дверь прикрывает ее спину как щит, еще больше подчеркивая хрупкость фигуры. Она значительно моложе «хозяюшки». Красавица растягивает полыхающие помадой губы в широкую, но не ровную улыбку и спрашивает таким голоском, каким барышни на всякий случай уточняют у возлюбленных, действительно ли те их любят:

— И что тут происходит, не поняла?

«Хозяюшка» молчит и теребит пульт от телевизора. У нее пухлые и не очень красивые ладони. Брат Марио разводит руками, а потом озадаченно хлопает себя по бедрам. Он еще раз всматривается в обручальное кольцо сидящей в кресле, потом переводит взгляд на маленькую грудь, тонущую в алых маках. Дюймовочка принимается колоть сыр с остервенением — она вонзает рапиру прямо в центр айсберга и тянет на себя обеими ручками.

— Что тут происходит, я спрашиваю? Что это ты тут раскомандовалась? — Красавица театрально обводит зрителей взглядом.