Альфонс Ламартин - История жирондистов Том I

• Название: История жирондистов Том I
• Автор: Альфонс Ламартин
• Издательство: Захаров
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-8159-1148-2 (общий) ISBN 978-5-8159-1149-9 (том I)

Альфонс Ламартин (1790–1869) — французский поэт, писатель и политический деятель. Слава Ламартина достигла апогея в 1847 году, когда он выпустил в свет «Историю жирондистов», а по сути историю Французской революции. «История» была издана впервые за несколько месяцев до начала Революции 1848 года, в ходе которой Ламартин возглавил Временное правительство Второй республики. Впечатление от книги было громадным, так как она написана на основании редких документов, к которым Ламартин имел доступ в силу своего политического положения, а также его бесед с людьми — свидетелями тех событий.

«Я желал бы, чтобы будущая республика была жирондистской, а не якобинской» — эти слова Ламартина прямо указывают на его отношение к участникам революции. Недаром многие историки упрекали его в том, что «История» носит субъективный характер, что он сочувственно относится к жирондистам и даже к Робеспьеру, во многом идеализирует их, при этом не скрывая своей ненависти к якобинцам. Именно поэтому спустя пятнадцать лет, переиздавая свой труд, Ламартин сопроводил текст послесловием, в котором попытался объясниться перед читателями. И читать это так же интересно, как и саму «Историю».

Текст печатается с некоторыми сокращениями и в новой редакции по изданию ЖИРОНДИСТЫ ИСТОРИКО-ПРАГМАТИЧЕСКОЕ ИЗСЛЕДОВАНИЕ В ЧЕТЫРЕХЪ ТОМАХЪ С.-ПЕТЕРБУРГЕ 1911.

---

Мятеж выставлял своим знамением крест. Дантон был этим взволнован. «Все зло не в тревоге за съестные припасы, — сказал он Конвенту. — В Собрание брошена неблагоразумная мысль: не надо платить больше священникам. Опираются на философские идеи, которые мне дороги, потому что я не знаю другого Бога, кроме Бога Вселенной, другого культа, кроме культа справедливости и свободы. Но человек, обиженный судьбой, ищет идеальных наслаждений. Когда он видит, как богач предается удовлетворению всех своих прихотей, лелеет все свои желания, тогда он верит — и эта мысль его утешает, — что в будущей жизни наслаждения умножатся пропорционально лишениям на этом свете. Когда вы в течение некоторого времени будете иметь таких блюстителей нравственности, которые прольют свет в хижины, тогда можно будет говорить народу о философии. Но до тех пор было бы делом варварским, преступлением против нации — отнять у народа людей, в которых он еще надеется найти какое-нибудь утешение. Я считал бы поэтому полезным, чтобы для убеждения народа Конвент объявил, что ничего не хочет разрушить, а лишь все усовершенствовать и что если он преследует фанатизм, то лишь потому, что хочет свободы религиозных мнений.

Но есть еще предмет, который требует неотложного решения собрания, — прибавил Дантон. — Суда над бывшим королем ожидают с нетерпением. С одной стороны, республиканец приходит в негодование из-за того, что этот процесс кажется нескончаемым; с другой — роялист волнуется, и так как он обладает еще и состоянием и гордостью, то вы увидите, может быть, скоро, к великому скандалу для свободы, столкновение двух партий. Все диктует вам поспешить с судом».

Робеспьер, не желая оставить первенство за Дантоном, присоединился к нему с требованием, чтобы «тиран французов, причина всех смут республики, был безотлагательно осужден принять кару за свои злодеяния».

Во время заседания клуба якобинцев Робеспьер, как и Дантон в Конвенте, отверг мысль о лишении священников государственного жалованья. Он провозгласил религию народа ложью и потребовал, чтобы республика оплачивала труд священников, обязанных проповедовать. Таким образом, люди, столь твердые в революционной вере, не отступавшие ни перед кровью своих сограждан, ни перед армиями Европы, ни перед собственным эшафотом, отступили перед могуществом национальной привычки. Они отнимали короля у народа и не смели объявить, что перестают оплачивать духовенство.

Непоследовательность Робеспьера подала повод к саркастическим замечаниям со стороны его врагов. Карра, Горса, Бриссо, редакторы главных газет Жиронды, выражали сожаление по поводу суеверия Робеспьера и выставляли его снисходительность в смешном виде. «Спрашивается, — говорили они, — откуда столько женщин в свите Робеспьера, у трибуны якобинцев, у кордельеров, в Конвенте? Это потому, что французская революция составляет религию, а Робеспьер хочет образовать секту. Он нечто вроде жреца, который имеет своих ханжей, он произносит речи у якобинцев, когда может приобрести там себе последователей, и молчит, когда слово могло бы повредить его популярности. Он отказывается от таких мест, где мог бы служить народу, и добивается таких постов, с которых мог бы его поучать. Он хочет иметь репутацию святого. Говорит о Боге и Провидении, называет себя душою бедных и угнетенных, велит следовать за собой женщинам и людям слабого ума. Робеспьер — первосвященник и никогда не будет никем другим!»

Одна из тех случайностей, которые иногда судьба подбрасывает, чтобы еще больше осложнить ход событий и привести к развязке, неожиданно дала якобинцам новое оружие против жирондистов, новое свидетельство против Людовика XVI.

Мы помним, что король, не доверяя безопасности Тюильри, за несколько дней до 10 августа велел вделать в стену темного коридора, который вел в его кабинет, секретный шкаф, прикрытый железной дверью. Для этого он воспользовался услугами товарища в своих работах. Этот человек по имени Гамен, версальский слесарь, горячо любил Людовика XVI. Застигнутый изнурительной болезнью вскоре после того, как была запечатана железная дверь, он, под влиянием беспокойного лихорадочного воображения, старался додуматься, каким образом его тело, до тех пор молодое и крепкое, могло вдруг так истощиться.

Эта мысль постоянно вертелась в его голове и наконец воспламенила больное воображение Гамена. Его память подсказала обстоятельство, по-видимому очень незначительное, которое он извратил и превратил в подозрение. Гамен вспомнил, что однажды ему, удрученному жаждой во время утомительной ручной работы, король из собственных рук дал выпить стакан холодной воды. Гамен немедленно счел себя отравленным рукой своего господина и друга, заинтересованного, как говорил он, в уничтожении единственного свидетеля тех бумаг, которые были скрыты в стенах дворца. Гамен решил отомстить за себя прежде, чем умереть, и открыть тайну, участником которой был. Он отправился к министру внутренних дел Ролану и сделал ему заявление о скрытых бумагах. Потому ли что Ролан горел нетерпением добыть новые улики против королевской власти, или он надеялся найти письменные доказательства подкупа Дантона, Марата, Робеспьера, а может быть, боялся выдать Конвенту такие бумаги, которые скомпрометировали бы его собственных друзей, только Ролан велел Гамену сесть с ним в экипаж, отправился в Тюильри, собрал бумаги, содержавшиеся в шкафу, и отвез их в министерство внутренних дел. Когда объявили о находке такого клада для обвинения, по Парижу разнесся крик радости, а в Конвенте поднялся глухой ропот против смелости министра. Все партии боялись, что Ролан сделал выбор из этих доказательств измены по своему произволу. Все, за исключением жирондистов, вменили ему в преступление такое нетерпеливое желание совершить самолично то, в чем надлежало разобраться целой нации. Хотя Ролан в тот же день принес бумаги на стол президенту, но уже самый факт, что министр один присутствовал при вскрытии шкафа и прочитал бумаги прежде, чем передать Конвенту, заставлял заподозрить его в пристрастии.

Конвент поручил комиссии Двенадцати представить доклад об этих бумагах и о тех из своих членов, которые могли оказаться замешанными в дело. Бумаги содержали тайный договор двора с Мирабо и неопровержимые доказательства подкупа этого великого оратора. Барер, Мерлен, Дюкенуа, Руйе и самые выдающиеся члены Законодательного собрания (под ними подразумевались Гюаде, Верньо, Жансонне) были если не обвинены, то по крайней мере обозначены как лица, имевшие сношения с Людовиком XVI. Найденные письма по большей части открывали только те неопределенные планы, которые предлагаются политическими авантюристами в обмен на некоторое количество золота. Барер, Гюаде, Мерлен, Дюкенуа без труда оправдались от этих химерических обвинений. Один только человек предлагал двору свои услуги: этим человеком являлся Дантон. Но доказательство его сношений с монархией находилось в Англии, в руках министра Людовика XVI; несгораемый шкаф о нем молчал.

Одна из найденных бумаг содержала тайную переписку короля с французскими епископами о том, может ли он причаститься Святых Тайн. «Я принял, — писал он им, — гибельную гражданскую конституцию духовенства. Я всегда считал это принятие вынужденным, твердо решившись восстановить католическую церковь, если возвращу себе власть». Епископы отвечали ему строгим увещеванием и отлучением от священных отправлений до тех пор, пока виновный не «омоет свою вину множеством достохвальных поступков», чтобы компенсировать преступное содействие революции.

В Собрании потребовали, чтобы прах Мирабо, уличенного в продажности этими бумагами, вынесли из Пантеона. «Позорьте, если хотите, его память приговором, — сказал Манюэль, — но не осуждайте его, не разобрав дела». Камилл Демулен спросил Петиона, почему, как парижский мэр, он не сопровождал похоронный кортеж Мирабо. «Я всегда был убежден, — отвечал Петион, — что Мирабо одновременно с большими талантами соединял и глубокую безнравственность. Думаю, что, когда Лафайет обманывал народ, Мирабо имел преступные сношения с двором. Думаю, что он получил от Талона сумму в 48 000 ливров. Известен план Мирабо дать возможность королю удалиться в Руан. Достоверно то, что он часто ездил в Сен-Клу и проводил там тайные совещания. По этим причинам я не присутствовал при почестях, какие воздавались его гробу».

Между тем народ, волнуемый боязнью голода и неприятельского нашествия, приходил в нетерпение от неторопливости Собрания, толпился у его дверей и объявлял, что хлеб появится на рынках, а победа — на границах только после того, как смерть Людовика XVI искупит его злодеяния. Шумные толпы отправились к подъездам Тампля и угрожали взять приступом темницу, чтобы вырвать из нее пленника. Эти волнения послужили партии Робеспьера предлогом, чтобы потребовать ареста без суда и немедленной смерти короля.