Мэтью Деннисон - Двенадцать цезарей

• Название: Двенадцать цезарей
• Автор: Мэтью Деннисон
• Издательство: АСТ
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-088171-0

Дерзкий и необычный историко-литературный проект от современного ученого, решившего создать собственную версию бессмертной «Жизни двенадцати цезарей» Светония Транквилла — с учетом всего того всеобъемлющего объема материалов и знаний, которыми владеют историки XXI века!

Безумец Калигула и мудрые Веспасиан и Тит. Слабохарактерный Клавдий и распутные, жестокие сибариты Тиберий и Нерон. Циничный реалист Домициан — и идеалист Отон. И конечно, те двое, о ком бесконечно спорили при жизни и продолжают столь же ожесточенно спорить даже сейчас, — Цезарь и Август, без которых просто не было бы великой Римской империи.

Они буквально оживают перед нами в книге Мэтью Деннисона, а вместе с ними и их мир — роскошный, жестокий, непобедимый, развратный, гениальный, всемогущий Pax Romana…

---

Заговор Цецины умер вместе с ним.

«Переворот», когда он произошел, был результатом действий не ропщущих сенаторов, но самого Тита. Он возник не на большом пожаре, как при взятии Иерусалима. Не было ни заговоров, ни обмена оскорблениями в сенате, ни перебоев в размеренной жизни Рима. Просто, получив власть и славу, император Тит, одиннадцатый принцепс Рима и первый наследник трона, не принадлежавший семье Юлиев-Клавдиев[281], стал проявлять добросердечие. В античных источниках это изменение изображается таким же важным, как планы Цецины и ему подобных, но оно с тем же успехом могло быть лицедейством, еще одним примером прагматизма. Поскольку это правление было одним из самых коротких по сравнению с другими цезарями и, кроме того, Рим постигли невиданные стихийные бедствия, у Тита почти не было возможности пересмотреть или отказаться от идеи имперского правительства, принадлежащей его отцу: задачи Тита постоянно были неотложными, а его заботы связаны с тем, что в последующие тысячелетия назовут «монархией благоденствия». Приняв патернализм, он сохранил принцип «золотой середины» Веспасиана. Его реакция на крупномасштабные неудачи была эффективной, продуманной, взвешенной: вероятно, она была продиктована ранним знакомством с непредсказуемостью судьбы, которая лишила его дружбы с Британником. Если в юности Тит отличался сильной тягой к развлечениям, то его правление характеризовалось исполнением долга, рядовым повседневным усердием, которое он тем не менее очень старался сделать общеизвестным. Тацит реагирует скромно: Тит «еще в годы правления своего отца вел себя далеко не столь сдержанно, как позже, когда сам сделался императором».[282] Подобное самоограничение разменяло страсть к удовольствиям на «отцовскую» любовь ко всем и каждому римлянину. Такая поразительная метаморфоза придала автократии сияние добродетели.

Естественно, доброта Тита была не безграничной. Среди жертв были доносчики, которых император нередко наказывал и частью продал в рабство, и Береника.

Береника не осталась во дворце Агриппы в Филипповой Кесарии. В 75 году она вместе с братом находится в Риме — сорокасемилетняя матрона является фактической женой Тита во всем, кроме имени. Такова, во всяком случае, ее собственная интерпретация событий. Это поразительно напоминало прежнее присутствие Клеопатры на берегах Тибра в роли любовницы Цезаря. Со временем Береника, в отличие от Клеопатры, не будет вознаграждена ни золотыми статуями в храме, ни вынужденным принесением в жертву своей жизни и царства. Вероятно, по причине возраста она, судя по всему, не принесла Титу детей, но одного ее присутствия хватило, чтобы вызвать у римлян дурное предчувствие. Согласно Диону Кассию, философы публично высказывались против этой пары[283], и по крайней мере один из них поплатился за это жизнью. Однако одного замолкнувшего мыслителя было недостаточно, чтобы Береника получила кольцо и корону. Она тоже заплатила свою цену за народное осуждение, будучи изгнанной любовником. Как и египетская царица Цезаря, ради любви к Риму она отказалась от личного счастья и гордости.

Но Береника все же вернулась в Рим. Ее повторное появление последовало сразу после смерти Веспасиана. Неужели через пространства античного мира ее влекло видение себя в роли жены Тита? Если так, то ее ожидало разочарование. Она не встретила теплого приема на холмах Рима. Ее трагедию подчеркивает именно это разочарование — продукт любви, внушающий надежду вопреки разуму, житейскому опыту и даже уверенности.

Что касается Тита, то единственным сохранившимся упоминанием о его чувствах к окончательному отъезду Береники в 79 году являются слова Светония о том, что «он выслал [ее] из Рима против ее и против своего желания». Это свидетельство нужно сопоставить с опрометчивым предположением о том, что (как и в случае развода с Марцией Фурниллой и отказа от мальчиков-танцоров, чьи публичные представления Тит никогда больше не позволял себе смотреть) чувствами императора руководили целесообразность и умение извлекать выгоду в любых обстоятельствах. У Светония Тит является наиболее искренним из всех императоров-обладателей должности великого понтифика, убежденным, что пост высшего жреца является гарантией чистоты его намерений. Неужели после смерти Веспасиана инстинкт власти переборол прежнюю страсть к удовольствиям? Или Тит с тяжелым сердцем пожертвовал Береникой ради Рима? На протяжении двух лет двух месяцев и двадцати дней Тит, движимый чувством долга, решимостью или безразличием, оставался верным духу самопожертвования, который, по мнению некоторых авторов, сформировал его отношение к восточной царице. Тот факт, что он наставил рога своему брату Домициану, остается неподтвержденным слухом и, возможно, является примером хронологической ошибки. Вероятно, близость Тита с Домицией Лонгиной относится к более раннему периоду, как предполагает картина Лоуренса Альма-Тадемы «Триумф Тита». На этом полотне романтичная и наивная Домиция, касаясь пальцами руки своего мужа Домициана, с тоской бросает взгляд через плечо на фигуру алчного, несомненно корыстного, бородатого Тита.

Через два месяца и один день после восшествия императора на трон, в конце августа над Неаполитанским заливом сгустились тучи. Над залитым солнцем приморским курортом нависло облако. По свидетельству Плиния Младшего, оно растянулось в стороны и отличалось неистовой глубиной своей окраски и гигантским размером[284]: «И вот эта туча, поднимаясь кверху в воздух, больше всего по образу и подобию могла быть сравнена с сосной. Возносясь к небу, как исполинский ствол, она наверху расходилась как будто какими-то ветвями».[285] Из нее падал не дождь, а сыпался вулканический пепел с камнями, и настолько сильно, что менее чем за двадцать четыре часа город Помпеи был погребен под слоем трехметровой толщины.[286] Тысячи людей бежали из города, но многие остались, ища укрытия от падающих с неба камней и ожидая окончания извержения.

Но все было зря. На следующий день погребение Помпей завершилось под аккомпанемент апокалиптических взрывов и выбросов горячего пепла. Небо озарилось ярко-красными, черными и золотистыми огнями. Землю объяли огонь и дым. По словам Диона Кассия, «солнце полностью скрылось, как при затмении».[287] Те, кто остался в городе, погибли от удушья. По тем же причинам, а также из-за выбросов раскаленных газов был погребен Геркуланум, куда Сеян выслал под домашний арест Агриппину Старшую, и Оплонтис, место, где Поппея Нерона держала виллу.

Везувий, спящий со времени правления Нерона, наконец проснулся и его извержение представляло впечатляющее зрелище. Среди жертв оказался Плиний Старший, с которым отец Тита привык советоваться еще до восхода солнца. Человеческие потери потрясли даже видавших виды римлян. Вопреки обычаям, ни Помпеи, ни Геркуланум не были вновь заселены. Эти города, покрытые пеплом, мрачные и молчаливые, на несколько столетий превратились в объекты мелкого грабежа и мародерства. Сегодня Помпеи стали местом паломничества туристов, привлекая их грязно-порнографической природой римских настенных росписей и дискомфортом городских борделей.[288]

Извержение Везувия дало Титу возможность доказать словом и делом реальность изменения своего характера, который Светоний датирует приходом во власть. Он среагировал немедленно. Посетив регион, он назначил двух консуляров для руководства восстановительными работами и не только выделил деньги, но и передал местным жителям собственность тех, кто погиб, не оставив наследников. По римским законам, такая собственность переходила в ведение казны.[289]

Хотя Тит не мог этого знать, он создал модель действий, которую ему придется вскоре использовать вновь. Через несколько месяцев Рим опустошили вначале пожар, потом чума. Огонь уничтожил здания на Марсовом поле, храмы Сераписа, Исиды, Нептуна и Юпитера Капитолийского вместе с термами Агриппы, Пантеоном и Октавиевы здания вместе с книгами. Светоний воздерживается от характеристики этой череды катастроф как дурного предзнаменования, что для него необычно. Но мнение самого Тита было очевидным. «Все убытки — мои!» — якобы заявил Тит, прежде чем призвать земную и божественную помощь и заняться поиском идеальных жертвоприношений, чтобы умилостивить разгневанные небеса. По словам Светония, «все убранство своих усадеб он отдал на восстановление построек и храмов», предположительно сохранив дорогую ему золотую статую Британника, которая, несомненно, вплоть до настоящего времени управляла его судьбой. Это был последний пример скромно живущего императора, образчик которого так кропотливо создавал Август и который позднее побудил Гальбу отказаться от дворцовой мебели, присланной Нимфидием из Рима в Нарбо-Марциус, а Веспасиана проводить большую часть времени в Садах Саллюстия.