прот. Лев Лебедев - Москва патриаршая

• Название: Москва патриаршая
• Автор: прот. Лев Лебедев
• Жанр: Религиоведение

---

Созданная Никоном икона горнего Иерусалима - «невесты Агнца» изображает эту невесту в православных ризах русского покроя, украшенных русскими узорами и самоцветами... На языке Откровения «невеста Агнца», Церковь Христова и горний Иерусалим - синонимы. Своеобразие никоновской иконы «невесты Агнца» тесно связано с представлением о Руси и Русской церкви как единственной в мире хранительнице подлинного православия в его наибольшей чистоте и целостности, преемнице благочестия и силы древней Вселенской церкви. Это положение, разделяемое, как было показано, не только в русском обществе, но и в общем мнении восточно-кафолической церкви середины XVII века, создавало для Никона одну серьезную проблему. Палестинский Иерусалим - общехристианская святыня. Мог ли подмосковный Новый Иерусалим оставаться только русским?

Патриарх Никон решает эту проблему так. Уже в самые первые годы существования обители он населяет ее не только русскими, но и представителями разных (любых) национальностей, принявших православие. По свидетельству Шушерина, жившего тогда в монастыре, «во оно время пребываху у святейшего патриарха в Воскресенском монастыре многие иноземцы: греки и поляки, черкасы (украинцы. - Авт.) и белорусцы и новокрещеные жиды в монашеском чину и в белецком»224. В «деле» патриарха Никона упоминаются еще и немцы (крестник патриарха - Денис Долманов, Михаил да Иван Магнусовы)225. Были там и литовцы. Одновременно Никон открывает монастырь для посещения любых гостей, в том числе и неправославных. «Приезжали же мнози изо многих стран и земель иноземцы, хотящие видети лице его и зрети таковаго великого строения, и он же всех с радостию приимаше»226, - пишет Шушерин, или, как свидетельствует «Монастырский летописец», «иностраннии издалеча шествие творят, любезне со удивлением здание зрят». Значит, как центр паломничества Новый Иерусалим открыт для всех людей любых народов и вер. Жить и трудиться в нем могут тоже люди любых народов, но лишь принявшие православие!

Таким образом, по замыслу Никона, подлинное единение человечества во Христе на земле и на небе, то «соединение всех», о котором молится Церковь, может быть осуществлено только на основе православия и притом по изволению промысла Божия в его русском выражении.

Началом и центром такого единения становится Новый Иерусалим. Тем самым он оказывается сердцем вселенской экклезии, ее столицей. В таком случае Новый Иерусалим, согласно законам иконографии и кафоличности, должен был обладать всеми свойствами и благодатью такого единства, как своего «первообраза», быть в определенной мере его реализацией.

Руководство данным центром представлялось Никону в некоторых отношениях чем-то даже более важным, чем патриаршество в одной только Русской церкви. Отчасти этим и объясняется и та сравнительная легкость, с которой Никон оставил правление, и те неосторожные, хотя и не случайные, обмолвки о себе как «патриархе Нового Иерусалима», и те условия окончательного отречения от власти в Русской церкви, какие он поставил в 1665 году. Мы помним, что эти условия предусматривали прежде всего полновластное владение Никоном тремя монастырями, в том числе Новым Иерусалимом, независимость от московского патриарха, участие в решении церковных дел. Если представить, что эти условия удовлетворены, то окажется, что Никон становится владыкой своего рода монашеского «острова» внутри Церкви, причем такого острова, который был бы духовным центром, главной точкой не только русской, но и вселенской экклезии!

Но если мысленно вернуться к началу 1656 года, когда созревший замысел о Новом Иерусалиме решено было осуществить, и представить себе, что после этого не произошло никакого разрыва между патриархом и царем, но оба они единодушно последовали за развитием великих идей, заложенных в этом замысле, то перспектива всемирно-исторического духовного возвышения России окажется поистине захватывающей.

Это живо почувствовали и поняли невидимые и видимые враждебные силы зла и направили все свои старания на разрушение великого начинания в самом его зародыше. В этой связи отнюдь не кажется неправдоподобным содержащееся в письме Зюзина указание на особое участие враждебных иностранных государств в интриге против патриарха Никона, точнее - против единства и согласия между ним и русским царем. В этой же связи травля патриарха, шедшая с какой-то зловещей последовательностью и заметной планомерностью в течение почти целого десятилетия вплоть до окончательного осуждения Никона, вряд ли может рассматриваться как роковая цепь сплошных случайностей.

В эту борьбу против единения царя и патриарха, а затем против всякой возможности восстановления этого единения вовлекались, в ней использовались разные люди, в основном свои же (Неронов, Питирим, Сытин, Бобарыкин, С. Стрешнев и другие), но на решительных этапах подключились иноземцы. Известна злая роль, сыгранная Паисием Лигаридом. Русская иерархия, несмотря на искреннее желание угодить царю, не пошла на низложение Никона и судебную расправу над ним, что показали Соборы 1660 года и конца 1665 года. Довести дело до расправы смог лишь такой международный авантюрист, как Паисий Лигарид, о котором константинопольский патриарх Дионисий говорил: «Я его православным не называю, ибо слышу от многих, что он папежник, лукавый человек»227. Не очень заметную, но очень важную роль сыграла также клеветническая интрига нескольких иноплеменников из числа работников Нового Иерусалимского монастыря, действовавших заодно со своим сродником по плоти «лекарем царския аптеки» Даниилом, который систематически нашептывал Алексею Михайловичу различные сплетни и небылицы о Никоне228. Патриарх в письме к царю в 1667 году много говорил об этой интриге, придавая ей очень большое значение229. Как можно судить из письма и из рассказа Шушерина, эта клевета, породившая очередное «дело» и «розыск», была пущена в ход в 1665 году, то есть в самый критический момент, когда обсуждались предложенные Никоном условия отречения от власти и просьба не доводить дело до суда с участием вселенских патриархов.

В тяжелейших условиях опалы, находясь практически на положении заключенного, Никон в короткий срок превратил свой Новый Иерусалим в развитый центр духовной жизни, культуры и творчества. В монастыре находилась богатейшая библиотека патриарха, присланная ему из Москвы, в обители намеревались устроить типографию, была создана школа для монастырских работников, где они обучались грамоте и художественным ремеслам. Некоторые из учеников этой школы после осуждения Никона были взяты в царские мастерские в число учеников знаменитого Симона Ушакова230. Белорусские мастера под руководством Петра Заборского наладили здесь производство прекрасных поливных изразцов. Старец Сергий Турчанинов отлил в монастыре несколько замечательных колоколов с изображениями святых и надписями, разъясняющими смысл церковной символики. В обители кипел труд строителей каменотесов, резчиков по дереву, иконописцев, переводчиков, поэтов...231 Множество мастеров были взяты из Нового Иерусалима в царские мастерские Москвы после ссылки Никона.

Число братии (монахов и бельцов) достигло здесь при Никоне 500 человек. Патриарх очень часто служил, и нередко вся служба шла на греческом языке (еще один намек на вселенское значение обители). Здесь он рукополагал священников, диаконов в свои монастыри, приписные обители и приходы в монастырских вотчинах, постригал в монашество, возводил в степень игуменов и архимандритов.

После смерти Никона и восстановления его в патриаршем сане монастырь был достроен, и ему оказывались многие благодеяния царей и знатных людей. Но без такого человека, как Никон, он утратил свое первоначальное символическое и кафолическое значение, превратившись просто в одну из видных, но обычных обителей. Дело в том, что в полной мере замысел Никона о Новом Иерусалиме был известен, пожалуй, одному только Алексею Михайловичу. Даже близкий патриарху Шушерин, судя по всему, не был посвящен в тайну замысла. Современное общество видело в этом строении патриарха только образ палестинского Иерусалима и исторической святой земли... Духовно-таинственная глубина замысла, прообразование в России Царства Небесного и возможное значение для мира, для Восточной церкви такого деяния не были тогда поняты. Так что после ссылки патриарха Новый Иерусалим перестал иметь то великое значение, какое уже начал было приобретать по замыслу своего основателя.

Правда, такая утрата значения связана только с общественным человеческим восприятием вещей. Новый Иерусалим как реальность остался и по сей день остается образом, иконой исторической и горней грядущей «обетованной земли».

СУД НАД ПАТРИАРХОМ

Абие зиждет во образ Иерусалимский Воскресшаго велий храм, яко Палестинский... Тая зря, диавол от злобы не престает,