Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

• Название: Тридцатая застава
• Автор: Ф. Вишнивецкий
• Издательство: Проминь
• Жанр: О войне
• Год: 1974

«Тишина на заставе. Неслышно уходят и приходит наряды. Завтра воскресенье — можно будет повеселиться в клубе, а сейчас — зорче смотри, пограничник: в твоих руках — спокойствие Родины.

И никто на заставе не мог предположить, что случится завтра».

Так заканчивается первая книга повести «Тридцатая застава», рассказывающая о трудной, но благородной службе советских пограничников.

Вторая часть повествует о боевых действиях заставы в годы Великой Отечественной войны, о боях и походах, борьба воинов-пограничников с гитлеровской агентурой, о том, как застава, в результате стремительного наступления Советской Армии, снова вышла на старую границу.

Повесть написана на богатой фактическом материале. Один из авторов — Ф. Вишнивецкий — сам был участником событий, описанных в книге.

---

— Я не солдат… И вы не имеете права… Я историк… Кандидат наук…

— Молчать, фриц, а то сразу станешь кандидатом в покойники… — оборвал его Иванов, пригрозив автоматом.

А Коняев уже завел мотор. Чтобы не оставлять следов, труп часового втащили в машину.

— Иванов и Хромцов! — спрыгнув на землю, тихо позвал Байда — Пленных немедленно прямо к генералу Кузнецову… Данька, трогай вдоль оврага… В случае чего — бросайте машину и тащите так…

Не зажигая фар, Коняев медленно повел машину. Шум мотора еле различался и терялся в общем шуме около станции.

— Что оно значит — «кандидат»? В генералы что ли? — спросил Тагир.

— В придачу с капитаном и полевой рацией будет, пожалуй, повыше генерала.

По тону комиссара Нурмухаметов понял, что тот шутит. А ему очень хотелось хоть раз заполучить генерала!

— А теперь пойдем, поищем генерала. Ты, я вижу, большой охотник до них, — тем же тоном продолжал Байда, осторожно продвигаясь по направлению к станции.

Плененный обер-ефрейтор действительно оказался кандидатом исторических наук. Вместе со своим начальником Макс Нейманн сочинял листовки для советских войск и местного населения. Одна из них осталась в машине, оборванная на полуслове. «Слушай, русский офицер и солдат! Ваше сопротивление бессмысленно. Франция стала на колени перед фюрером после трех выстрелов. Войска великой Германии уже окружили Москву, Ленинград, Киев. Советы пали, и ничто их не спасет. Мы несем вам освобождение и новый пор…» На этом ефрейтор закончил свою деятельность во славу великой Германии…

5

Маша осторожно пробиралась в село знакомыми тропками и чем дальше шла, тем тревожнее становилось на душе. Знакомые сады, хаты, с детства исхоженные стежки, такие милые, приветливые раньше, сейчас пугали таинственной неизвестностью. Трудно свыкнуться с мыслью, что по родной земле приходится ходить с опаской, прятаться, словно воровка, бояться встречи с родным отцом, братом.

Вот и к своему дому идет крадучись, прячась в тени деревьев. Дверь в сени почему-то открыта настежь. Прислушалась, шагнула в черный провал, шепотом позвала свекровь:

— Мама… Мамочка…

В ответ — гнетущая тишина. Осторожно ступая, прошла в комнату и споткнулась о какие-то обломки. Наощупь добралась до кровати рядом с печкой, где обычно спала свекровь, — пусто. Заспешила прочь отсюда. Садами пробралась во двор соседки. Дверь заперта снаружи. Повернула за угол и столкнулась с хозяйкой. Та, должно быть, заметила и узнала Машу.

— Тикай, серденько, тикай скорише… Тут все перерыли, искали тебя и Даньку. И ваш Ростислав с ними… Вот выродок! Кто бы подумал?

В дрожащем голосе соседки все смешалось: сердечное участие, боль и страх, растерянность к тревога.

— А мама… Где мама?

— Не бойся, ее спрягали, не найдут…

— Что с арестованными?

— Говорят, на элеваторе в подвал бросили…

— Немцев много в селе?

— Как бешеных собак! И в школе, и в конторе, и в больнице… Что же это будет? Раненых, как звери, на улицах добивают…

Теперь можно и к своим возвращаться, но как оставить раненого в сушилке? Ведь обещала вернуться и укрыть в безопасном месте. А где его найти, это безопасное место? Просить соседку? Она и так перепугана. И раненый далеко, на другой улице.

Шла задворками от хаты к хате, прислушиваясь к уличным шумам.

— Стой! Стой!.. — услышала за спиной и уже не сомневалась, что кричал Ростислав.

Вслед за этим застрочил автомат, взвизгнули над годовой пули. Бежала через огороды, путаясь в картофельной ботве, сбивая встречающиеся на межах подсолнухи. Вот знакомый вишенник. Упала на траву, прислушалась — только сердце колотится в груди, словно подталкивает: бежать! бежать! А бежать не было сил. Сгоряча не придала значения тому, как что-то ударило в левую руку выше локтя. Думала, на шляпку подсолнуха натолкнулась. И только теперь почувствовала ноющую боль во всей руке. Ощупала — кровь. Попробовала поднять — очень тяжело, будто гиря привязана к кисти. «Значит, кость не затронута», — успокоила себя, сорвала с головы косынку и кое-как перевязала рану.

Боль немного утихла. Уже было за полночь. Осмотрелась: вот темнеют знакомые развалины, а там и сушилка недалеко. Поднялась и пошла, поддерживая раненую руку. Держалась ближе к деревьям, ступала осторожно.

Боль расходилась по всему телу. Но не это угнетало ее — в нее стрелял родной брат. Стрелять в своих, добивать раненых… «Чем же ты оправдаешься, предатель? Нет тебе оправдания!»

Маша нащупывает под кофточкой маленький пистолет, полученный от Антона перед выходом, и ей кажется, что появись сейчас брат — рука не дрогнет.

Около сушилки остановилась, вслушалась — погони не слышно. Из ямы доносится слабый стон, прерываемый неясными обрывками фраз, будто сквозь сон говорит человек. «Живой! Не нашли, проклятые..» Спустилась вниз. Раненый тяжело дышит, изредка произносит отдельные слова.

— Да… и Володя… Мама знает… Смотри… вот они…

Бредит… Что же делать? И вдруг почувствовала слабость во всем теле. Прислонилась к стене, закрыла глаза. Мысль о том, что можно опоздать к началу наступления, поборола минутную слабость.

— Потерпи, дорогой, потерпи, родненький! Мы скоро вернемся.

Выбралась из сушилки. Шатаясь от потерн сил, пошла, изредка прислоняясь к дереву, чтобы не упасть. Как добиралась до своих, плохо помнит. Ее встретили пограничники из боевого охранения и привели в штаб батальона.

Контратака

1

Коняев, Иванов и Хромцов благополучно провели машину в расположение батальона, а час спустя возвратились Байда и Нурмухаметов. Как и предполагали Кузнецов и Батаев, западнее станции немцы сконцентрировали крупные силы танков, артиллерии и пехоты. Это подтвердили и пленные. Особенно словоохотливым оказался «кандидат наук».

— Вы только хорошо вдумайтесь в события последних лет, господа. О чем они нам говорят? Они говорят о том, что в планах Адольфа Гитлера, нашего фюрера, все учтено с безукоризненной точностью. Мы, немцы, любим точность. И докажем это. Еще до наступления зимы кампания будет закончена. Мы даже не снабжаем свои армии зимним обмундированием…

На вопрос Кольцова, почему такого знающего человека держат в незначительном чине, Нейманн, не смутившись, ответил:

— Я не собираюсь делать военную карьеру. Главная моя цель — быть достойным историографом великих походов фюрера.

— И вы верите в успех этих походов?

— О да! Несправедливость Версаля должна быть отомщена, это историческая неизбежность. Вот только вышла непонятная задержка, — с сожалением заметил «историограф». — Но фюрер, безусловно, исправит просчеты генералов…

— Откуда вы так хорошо знаете русский язык? — поинтересовался присутствующий на допросе генерал Кузнецов.

— О, мы люди практичные! Давно изучаем ваш язык. Управлять такой громадной страной без знания языка, сами понимаете, трудно.

— Невероятно! — возмущался Кузнецов, когда увели пленного. — Сопливый ефрейтор готовится управлять нашей страной! Непроходимое тупоумие.

— Почему? — возразил Батаев. — Вполне логично: ефрейтор Гитлер собирается управлять миром, так почему этому безумцу не претендовать на одну страну? Пример заразителен.

Сведения, подтвержденные донесением Байды и сообщением Маши о положении в селе, были весьма неутешительны. Немцы подтянули достаточно сил, чтобы смять временную, почти не укрепленную оборону, и тогда едва ли удастся задержать их на других рубежах перед Запорожьем.

— Выход один: немедленно атаковать, сбить с левого берега, во что бы то ни стало захватить и удержать станцию… — настаивал Кузнецов на оперативном совещании в штабе армии.

Его поддержал Батаев. Командующий армией генерал Макаров в принципе не возражал, но, наученный опытом минувших боев, понимал, что надо предвидеть все возможные последствия такого решения. В случае успеха войска окажутся в треугольнике с плохо защищенными флангами и увеличенной линией обороны.

— При таких условиях ми все равно долго не продержимся и понесем огромные потери. А ежели атака захлебнется, и того хуже: мы поставим под удар все силы, и потом едва ли удастся зацепиться за какой-нибудь рубеж до самого Днепра…

— Что же вы предлагаете? — поинтересовался Батаев.

— Выставить на никопольской и запорожской дорогах усиленные заслоны и под их прикрытием отойти вот на этот рубеж и закрепиться, — он указал на карте.

Батаев понимал, что такое решение с точки зрении тактической целесообразности, пожалуй, наиболее верное, но в данном случае было что-то важнее вопросов тактики: за спиной стояло Запорожье, которое заканчивает демонтаж и эвакуацию заводов. Если на указанном командующим рубеже не удержимся, через сутки немцы будут на Днепре.