Анатолий Шишко - Конец здравого смысла (сборник)

• Название: Конец здравого смысла (сборник)
• Автор: Анатолий Шишко
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1993

Русская авантюрная сатира.

Составитель: А. Вулис

Ташкент: Шарк, 1993 г.

---

— Что ваша барыня — померла, что ли!

— Они на бега уехали!

— Тьфу!

Ползет время, от скуки часы отбивает. Гражданин Чашкин из окна видит, как опускается солнце прямо на гигантскую спицу радиотелеграфа. Вот — наткнулось. На стене два полушария; На одном — Америка, на другом — Африка — и остальная дребедень. Ведь вот Бенуа из этой Африки франки выщипывает, как перья из индюшки, а я не могу! А этот Тарзан (или как его: Берроуз, что ли), так он весь мир разделил на кусочки, каждый кусочек обсосал, обсусолил и выбросил за ненадобностью.

А я не могу! Синклер — ну, тот американец, с ним не потягаешься: из твердых валют самая твердая. И через цензуру проходят, будто смазанные вазелином. А я не могу. Гражданин Чашкин сел в кресло и взор вперил в полушария.

Пьер Бенуа — Атлантида.

Уптон Синклер — 100 %.

Тарзан, Тарзан, Тарзан.

Вдруг поплыла Африка, контурами заерзала, — в четырехугольник вытянулась — «Иван Чашкин?» А что Иван Чашкин? Атлантида? Глупо! Уже написано. Сто процентов? Глупо! Тоже написано.

Дразнится, проклятая, языком, а на языке: последняя новость.

Стук в дверь, легкий, вежливый.

Гражданин Чашкин вскакивает:

— Войдите!

Пиджак серый, словно обложка, из такого шевиота, что становись на колени, пресмыкайся и лобзай штанину. Башмаки цвета солнца, заходящего над Сахарой. Усики! Духами пахнет!

— Гражданин Чашкин?

— Да.

— Пьер Бенуа!

— Что такое? «Помилуйте, такая честь».

— Я не один… со мной… разрешите… М-р Берроуз!

— О?!

Английская штука. Шляпа!.. Кланяйся в ноги! Кланяйся в ноги!

Стоят с любезными улыбками.

— Русский литератор? Очень интересно познакомиться. Маленькое затруднение с сюжетом? Пустяки. Две секунды на размышление — два часа на написание. Миллион экземпляров. Право перевода во всех странах… Не правда ли, сэр?

— All right!

Гражданин Чашкин потрогал голову: нет, голова на месте, только душа в пятках. Такие гости! Не нахамить бы! Не осрамить всероссийский союз писателей! «Молчать буду», — думает.

— Итак, monsieur Берроуз.

— Итак, monsieur Бенуа.

— Вы начнете?

— О, такая честь! Французский роман всегда был, есть и будет…

— О, не скромничайте! Хорошо, я начну, ибо начать легче, а при моем малом таланте…

Начать-то, говорит, легче!

Англичанин рассыпается:

— Вы меня смущаете.

— Итак, monsieur Чашкин. Четверть стопы бумаги? Этого хватит, не правда ли?

— На первую серию.

Пьер Бенуа вынул сигару {цена-то, цена-то!) и закурил.

— Тема? — спрашивает англичанина.

— На ваше усмотрение.

— Но мировая?

— Разумеется, мировая.

Пьер Бенуа затянулся сигарой, м-р Берроуз вынул «Times», гражданин Чашкин за стол сел и дрожащею рукою перо в чернильницу обмакнул.

«Иван Чашкин» — вывел.

А дальше что? Дальше-то что?

Пьер Бенуа вперил взгляд в оба полушария, словно страну себе выбирал.

У гражданина Чашкина дух занялся, и в глазах зарябило. Вот, вот сейчас возьмет землю всю, выжмет ее, как лимон, — и выбросит за ненадобностью! Пьер Бенуа выпустил изо рта клуб синего, как индийский океан, дыма.

— Написали «Иван Чашкин»?

— Хорошо. Пишите теперь:

Земля без солнца

Роман

Гению Герберта Уэллса с благоговением

Посвящаю

М-р Берроуз отвел глаза от газеты и с улыбкой профессионала, догадавшегося в чем дело, пробормотал вопросительно:

— Немножко утопии?

Глава 1. Мистер Вильямс недоволен вселенной

Два человека вошли в темную комнату, не зажигая огня, прошли на балкончик, висевший над огромным холлом международной гостиницы, и сели там в плетеные кресла. Под их ногами расстилался огромный, пестрый от ковров пол холла, среди белой кисеи и шелка дамских платьев чернели смокинги, будто шмели, облепившие букет роз. Нестройный гул, сливаясь с причудливыми звуками негритянского оркестра, поднимался к стеклянному куполу. Париж в этот день праздновал годовщину версальского мира, и потому стены холла были украшены гигантскими красно-сине-белыми знаменами. Как капли росы в цветах, так сверкали бриллианты на обнаженных шеях и плечах женщин, одуряющий аромат плыл по воздуху и вползал в темные окна шестиэтажных стен. Иногда черно-белая пара покидала шумный зал, и через несколько минут где-нибудь в одном из окон вспыхивал розовый свет ночной лампочки.

— Итак, Вильямс, — сказал Мак-Кеней, опершись острым подбородком на перила балкона, — вы уже ни во что не верите?

— Я верю во все, но я не могу управлять своим терпением, как автомобилем. Я чувствую, что я умру прежде, чем увижу, как разлетятся по ветру все эти смокинги и лаковые туфли.

— Вы думаете, что вы умрете раньше?

— Да… и вы тоже. Историю не так-то легко подгонять пулеметами или соблазнять конфетами…

— Однако….

— Вы понимаете… я не могу больше… Эти пошлые счастливые пары… Вон посмотрите, эти двое… Я уверен, что у них в глазах слезы умиления. Видите, она часто смотрится в зеркальце? Очевидно, у нее на носу прыщик, и теперь оба переживают это событие словно мировую трагедию… С каким удовольствием я бы пустил отсюда сотню летучих мышей, чтобы посмотреть, как эти красавицы начнут хвататься за прически и накидывать скатерти на свои голые плечи.

— Вы сегодня злы, Вильямс.

— Когда я вижу стоячее болото, мне всегда хочется кинуть в него камень… Знаете, чтобы круги побежали во все стороны.

— К сожалению, мировое болото слишком обширно…

— Да, к сожалению… Время тащится на костылях…

— Посмотрите, Вильямс, как, по-видимому, хороша та тоненькая блондинка и как отвратителен ее толстый, лысый спутник… Я думаю, что если распороть его живот, то из него высыплется столько франков, что все в них уйдут по колени. Вы не знаете случайно, кто это?

Вильямс помолчал с секунду, красивое лицо его омрачилось.

— Случайно знаю, — ответил он глухо. — Это банкир Дюко, а блондинка — его молодая жена Сюзанна.

— О, простите, Вильямс, я не предполагал… Это так неудачно с моей стороны.

— Вы тут ни при чем… Я давно заметил их… Что делать, Мак-Кеней, в жизни огорчений всегда больше, чем радостей…

— Но вы нравы… я бы тоже с удовольствием пустил парочку львов побегать сейчас между этими столиками…

— Потому-то я и принял предложение профессора Гампертона… Мне сейчас куда больше по душе скалы и пески пустыни…

— Это лучшая в мире обсерватория?..

— Да. После того, как Мексиканская провалилась во время землетрясения.

Лысый человек внизу хохотал, откинувшись на спинку кресла. Юная блондинка обмахивала его веером.

— Да, к сожалению, мировое болото слишком огромно, — пробормотал Вильямс.

— Вы напрасно сожалеете об этом, милостивый государь, — раздался позади них приятный голос, — у вас есть чудесные возможности.

Оба вздрогнули и оглянулись на темную комнату. Вильямс вскочил с кресла, кинулся к столу зажечь лампу и, к своему удивлению, не мог найти ее.

— Выключатель у двери, — продолжал голос, — впрочем, не беспокойтесь, я сам зажгу электричество.

Мягкий желтоватый свет озарил комнату. Маленький человечек в голубой пижаме, с веселым бритым лицом, стоял возле двери.

— Черт возьми! — вскричал Мак-Кеней, оглядев комнату, — мы ошиблись номером.

— Совершенно верно, милостивые государи, вы ошиблись номером. Я же имею привычку дремать после обеда, и поэтому не заметил, как вы вошли. Проснувшись, я хотел вам дать знать о себе, но (о, простите) ваша беседа так заинтересовала меня…

— Вы слышали?..

— Как вы бранили мир, м-р Вильямс… Поделом бранили. Если не ошибаюсь, вы помощник директора новой обсерватории на Атласских горах?

— С кем имею честь?

— И вы уезжаете туда с профессором Гампертоном через несколько дней?

— Да, но с кем имею честь?!

— А вы, мистер Мак-Кеней, знаменитый охотник на львов?

— Да, но кто же вы, наконец? — вскричал и Мак-Кеней с некоторым раздражением.

— Франсуа Лебеф, милостивый государь, скромный лионский художник; товарищи зовут меня «Франсуа Смекалка», ибо я очень ловко выдумываю аллегории, эмблемы, сюжеты… Даже писатели обращаются ко мне: «Смекалка», выдумай сюжет! Какой — кровожадный, нежный, чувственный? Предположим, просят чувственный. Я начинаю фантазировать, а они записывают. Стиль, это уже чепуха — это их дело. Я слышал, м-р Вильямс, как вы бранили этих господ, переваривающих омаров и устриц в душистых объятиях своих дам. Я давно говорю, что пора переломать хребты тем трем китам, на которых по научным данным зиждется мир. Земля превратилась в старую деву, милостивый государь, которая целый день раскладывает пасьянс. К такой деве всегда хочется подойти и смешать ей карты или на место трефового короля подсунуть червонного валета. Я — человек богемы, м-р Вильямс, и я люблю «та-ра-рам» на весь мир. Кстати, у Сент-Антуанских ворот есть потрясающая таверна… В ней есть даже артистические аттракционы… Марсель Крапо, например. Он умеет изображать все, начиная от шипения испорченного граммофона и кончая спором лорда Керзона с русским представителем… Вам необходимо посмотреть на него…