Александр Житинский - Дневник maccolita. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.

• Название: Дневник maccolita. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.
• Автор: Александр Житинский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-00098-027-9

Александр Житинский провел на земле 71 год и 5 дней, оставаясь неизменно молодым, веселым и добрым.

Он был писатель. Из самых-самых талантливых в Петербурге. В России. В наше время.

А еще он был лирический поэт. Настоящий. Умелый и удачливый сценарист. Неутомимый издатель. Работал, как жил, – быстро. Спеша в будущее. С которым у Александра Николаевича был какой-то необъяснимый постоянный контакт, похожий на дар предвидения.

Самуил Лурье

Он был трудоголик и жизнелюб. Он в совершенстве познал сокрушительную силу смешного и лучше многих и многих понимал бесконечно печальное «над вымыслом слезами обольюсь». Он был мастер. Он умел в литературе все. И как же много умел он вообще в жизни! Организатор литературно-издательского процесса, и еще – меломан-профессионал, самый крутой из рок-дилетантов, и еще – вот странно – абориген Интернета… Он был человеком РЕДКИМ!

Борис Стругацкий

И рок, и интернет были для него не только возможностью переменить работу и жизнь, сбросить старую кожу («Люблю заниматься деятельностью, для которой я не предназначен»), но и шансом на то самое коллективное, радостное, всеобщее преобразование жизни, которым заняты любимые герои его романов.

Дмитрий Быков

---

Встреча в Лахте в 1999 году, куда съехались человек 25–30, окончательно закрепила старичков в их статусе.

После этого новичку стало очень трудно прописаться в ЛИТО, хотя единичные случаи бывали.

ЛИТО фактически уже не существует, а старички остались, поддерживают связь, приезжают в ЛЛЛ, переписываются. И никаких новичков сюда уже не добавится, инструмент сломан.

Но вот живой инструмент ЖЖ и образующееся в нем сообщество.

Формируя состав тусовки нынешнего ЛЛЛ-ЖЖ (предельно демократической, приглашены ВСЕ), я еще раз заметил деление на старичков и новичков, увидел и звезд, и лидеров, и тех, кому трудно вписаться в этот процесс, но хочется.

Давайте им в этом поможем. Им нелегко.

К истории ЛЛЛ 16 августа

Информация для участников нынешнего сбора.

Лито им. Стерна было создано весной 1998 года после окончания знаменитого конкурса «Арт-Тенета-97», от которого принято считать настоящую историю русского литературного Интернета.

В Лито были приглашены лауреаты конкурса, почти все откликнулись на это приглашение, в дальнейшем я как руководитель приглашал в Лито приглянувшегося мне по текстам сетевого литератора. Численность доходила до 60–70 человек, представительство – до 15 стран мира.

Естественно, процесс был очень живой и динамичный. Кто-то приходил, кто-то уходил, конфликты возникали, но не часто, обсуждения происходили в режиме нон-стоп.

В разное время Лито посещали известные ныне сетевые литераторы и деятели: Рома Лейбов (очень недолго), Линор Горалик, Алексрома, Баян Ширянов и др.

Летом 1999 года состоялся первый ЛЛЛ в Лахте под Питером. Он длился неделю, там окончательно сложилась основа Лито – те, кто и сегодня поддерживают тесные дружеские отношения, хотя Лито как литературное сообщество сейчас не функционирует.

Там был приглашен в Питер Горчев, а через полтора месяца уже переехал и стал работать в Геликоне.

Там много чего было интересного, для этого достаточно поднять архивы Курилки Лито (если они еще висят).

Съехалось тогда человек 25.

М. Бару, А. Житинский, Д. Быков. Лахта, 1999 г.

Лахта, 1999 г.

Тогда же состоялось подведение итогов конкурса Арт-Лито (после 1997 года конкурсы Лито и Тенета разделились)

К ЛЛЛ были выпущены первые книжки принт-он-деманд: Родионова, Горалик, Горчев и др.

Встречи с писателями тоже имели место.

В 2000 году ЛЛЛ состоялся в Репине, в Доме кинематографистов.

Народу было примерно столько же, продолжительность – снова неделя.

В 2001 году ЛЛЛ проходил в Комарове и представлял собою довольно печальное зрелище чисто мужской тусовки из 12 примерно человек, которые мрачно потребляли алкоголь.

И вот сегодня Лито выходит на встречу с массовым читателем.:)

Миша Чулаки 22 августа

Сейчас сообщили, что вчера попал под машину, а сегодня умер в больнице писатель Михаил Чулаки.

Это не некролог и не посмертный очерк.

Я просто попытаюсь рассказать о человеке, который был, вероятно, полной мне противоположностью и при этом вызывал мою симпатию и уважение. Весь день о нем думал.

Простите, что тут будет и о себе тоже. Как я уже говорил, мы одногодки, мы знакомы с 1971 примерно года, когда нам было по тридцать, и мы проходили свои пути параллельно.

Поневоле начинаешь сравнивать.

Итак, Миша не пил и не курил. Отношения его с женщинами были загадочны. Скорее всего, их просто практически не было. Впрочем, я знаю об одном его увлечении, героиня (та же Ира З.) мне сама о нем рассказала. Чулаки был влюблен в нее и даже предлагал руку и сердце, но был отвергнут.

История, как Миша познакомил меня с Ириной, вряд ли годится для посмертных мемуаров, но из песни слов не выкидывают. Что было, то было.

Году в 1973-м Чулаки сказал мне, что его знакомая, молодая поэтесса Ирина З., хотела бы прочитать мою «Лестницу», о которой Миша же ей и рассказал. Я принес ему рукопись, а через некоторое время, зимой, случилось так, что мы оказались в кафе Дома писателей за одним столом с Мишей, Ирой и довольно большой компанией. Наверное, это было после очередного заседания нашего ЛИТО, и мы, как всегда, пили вино.

Ира была прекрасна, я видел ее впервые, ее ноготки сверкали перламутровыми блестками. Почему-то я их запомнил. Она говорила мне комплименты, и я понимал, каково это для Чулаки, который не был поклонником этой вещи, как и всех остальных моих вещей.

Поклонником не был, но Ире рассказал и рукопись передал.

Вот в этом он был безукоризнен. Всегда.

Потихоньку мы вошли в то состояние, когда тянет на подвиги и совсем не хочется расставаться. И тут я предложил всем ехать в Комарово (sic!), где я в зимний период пользовался дачей моего приятеля Левы Б., а летом он жил там с семьей, снимая от Дачного треста.

Иногда я закатывался туда с пиш. машинкой на несколько дней, растапливал печь и сочинял что-нибудь, попивая портвейн.

Компания приняла мое предложение с восторгом, включая Ирину. Чулаки молчал. Я тут же купил вина, и мы дружной гурьбой двинулись к выходу. А Финляндский вокзал рядом – через Литейный мост.

Однако силы наши стали таять по мере приближения к мосту и вышло так, что на мост мы вступили в полном молчании втроем – Миша, Ирина и я. Никто не хотел уступать.

Было уже к полуночи. Последняя электричка.

Мы дошли до вокзала, купили билеты, понимая, что игра заходит слишком далеко. И тем не менее мы вышли на перрон и подошли к поезду.

И только тут Чулаки совершенно холодно и бесстрастно произнес:

– Ну, всего хорошего, господа! Желаю удачи.

Повернулся и пошел назад.

А мы с Ириной поехали в Комарово.

Я не знаю, чего ему это стоило.

Об этой ночи я распространяться не буду. Она состояла в основном в том, что мы, утопая в сугробах, воровали дрова с соседских участков и пытались прогреть промерзший дом.

Романа у нас с Ириной не возникло, скорее это можно было назвать расширенным знакомством, но друзьями мы остались на всю жизнь.

Тем не менее я не стал Мишиным врагом. Мы никогда в дальнейшем не вспоминали об этом случае, хотя оба помнили.

Мне всегда было совестно перед ним за свою аморальность. Он был немым укором, но укором благородным. Он не прощал, но и не возмущался.

Примерно в те же годы произошел еще один случай, который запомнился.

Я в ту пору был влюблен в одну прекрасную девушку. Но нам совершенно негде было встречаться. И вот однажды, сидя в том же кафе Дома писателя и выпивая то же вино, мы с ней напряженно и горько размышляли – к кому бы можно поехать в гости и типа переночевать.

И я позвонил Мише. Более идиотского поступка не придумать.

– Хорошо. Приезжайте, – сказал Чулаки, как всегда, бесстрастно.

Мы опять же запаслись вином и приехали к Мише на улицу Рубинштейна, к матушке и кошкам. Там расположились за столиком и стали пить это вино (Миша пил чай), а потом стало слишком поздно, чтобы уезжать, и я попросил Мишу: а нельзя ли переночевать?

Миша пожал плечами и сказал: можно.

После этого он пошел в соседнюю комнату и принес раскладушку с тощим матрасом. Разложил и расстелил. Затем принес раскладную ширму, которой отгородил раскладушку от остальной комнаты.

Я с некоторой тревогой наблюдал за его действиями.

– Ложись, – указал он на раскладушку.

– А… – промолвил я.

– А Таня ляжет на диване, – сказал Чулаки.

Совершенно убитый Мишиной раскладкой, я повалился на раскладушку. А Таня, тоже потрясенная, устроилась на разложенном диване-кровати.

После чего Чулаки, не раздеваясь, улегся с нею рядом, с краю, образовав естественный шлагбаум между мной и ею.

И заснул. Во всяком случае, закрыл глаза.

Я не знаю, почему он так сделал. То ли не мог предположить, чем мы хотим заниматься, то ли не хотел быть пособником аморальности и прелюбодеяния.

Все хорошо. Но ширма зачем? Ширма не укладывается ни в какие предположения.

Миша, дорогой. Прости меня.

А потом была большая жизнь, и мы иногда встречались, иногда ездили вместе за границу, часто и неплохо сотрудничали. (Чулаки был в жюри конкурса «Арт-Тенета», и он поставил «Низший пилотаж» Ширянова на первое место (!), чего я от него никак не мог ожидать, а я еще шесть лет назад предложил ему сделать сайт. «Невалинк» и моя дочь Ольчик делали его, а потом эстафету принял Горчев, и сайт этот существует и сегодня.)

Более порядочного человека я не встречал в жизни.

Годам к пятидесяти он наконец женился и переехал к жене из своей коммуналки. В Металлострой, в крохотную квартирку. Питерцы знают, где это.

Он ни разу, будучи председателем Союза 10 лет, не попросил квартиры у властей. Жил он очень скромно, одевался кое-как – все помнят его голубой свитер, который он носил годами – вот и сегодня по телевизору он был в нем – его это не интересовало.

Детей у Миши не было.

В его облике было что-то не от мира сего, что-то трогательное и беззащитное. При том что он был человеком железного характера и величайшего достоинства. Он был непонятен мне. Иногда я над ним посмеивался. Я не хотел, да и не мог быть таким, но потихоньку жизнь свела наши крайности, и я думаю, он тоже уважал меня, как я его, хотя меня уважать ему было гораздо труднее.