Светлана Замлелова - Иуда

• Название: Иуда
• Автор: Светлана Замлелова
• Жанр: Великолепные истории

---

Светлана Георгиевна Замлелова Иуда

Повесть

I

Двадцать тысяч лун сменилось, а душа моя скорбит смертельно, и нет мне покоя ни на мгновенье. Имя моё леденит уста говорящего и колет ухо слышащего, образ мой гаже осьминога, едче скорпиона. Проклят я от Бога и среди людей, но не одинок я в мерзости своей…

Не был я дурным человеком. Отец мой держал торговлю чёрной шерстью, и я помогал ему в лавке. Жили мы в Кериоте, к югу от Хеврона, среди каменистой пустыни Иудейской, где окрестные пастухи пасут чёрных коз и овец своих. Жили мы на Авраамовой улице, в доме, сложенном из серых камней и увитом лозой виноградной. Росой умывались опаловые ягоды, и солнце перебирало их лучами своими. Лет же мне было около тридцати. Собирался я жениться и купить белого осла, на которого в кипарисовом ковчежце были отложены у меня сто пятьдесят динариев.

Был я как все и мечтал, чтобы в лавке моей звенели тетрадрахмы, и детишки мои играли подле меня, и отец спокойно доживал дни свои. Чтобы белый осёл кричал у ворот моих, а Есфирь ночами обжигала меня ласками.

И как все иудеи ждал я Мессию. Сколько думал я о Мессии! В час полуночный, не смыкая век, представлял я, как встанет он на берегу морском, и по слову его принесёт море жемчуг и все сокровища свои и положит у ног его. И оденет он народ свой в багряницу и голову каждого украсит кидаром[1]. И вкусит народ иудейский манну небесную слаще той, что ели отцы наши в пустыне. Дома же у нас любили повторять: «Разве не должен Мессия прийти вскоре? Разве не обещал Бог народу своему?.. То-то настанет время!.. Не нужно будет возиться с вонючей шерстью — все народы Земли будут служить евреям!» «Когда же это будет?», — спрашивал я у отца. «Разве мы замечаем, — отвечал отец, — как ночь сменяется утром, зима — весною? Не заметим, как новое царство сменит старое… Век наш не прейдёт, как всё сие будет…»

II

Приближался же праздник приношения дров, когда со всей страны приносили в Иерусалим дрова для жертвенника. И вот, отец мой сказал мне: «Пойди, посмотри — одни говорят: „Великий пророк восстал между нами…“, другие говорят: „Мессия!..“ Разве могут в Иерусалиме не заметить Мессии?..» И я оставил всё и пошёл.

Войдя же в Иерусалим сквозь Ессейские ворота, направился я к храму, золотой купол которого, похожий на перевернутую кверху дном лодку, возвышался над городом и слепил всякого, кто поднимал глаза свои на него. И на дворе иудеев стал искать я место в крытой галерее, где бы спрятаться от солнца. Но не сразу нашёл себе место, ибо множество народу со всей Иудеи и Галилеи собралось в храме. Тут и там сидели раввины со свитками Закона, и вокруг них собирались ученики и любопытные. Многие же из них спорили, и я спросил у человека в полосатом кетонете[2]:

— О чём это они спорят?

И он отвечал мне:

— Неужели ты, придя в Иерусалим, не знаешь о происшедшем?

Я же спросил:

— О чём?

Он сказал мне в ответ:

— Что было с расслабленным из Дома милосердия, который тридцать восемь лет ждал исцеления, и некому было опустить его в купальню, а Галилейский пророк исцелил его Своим Словом? Но было это в субботу, и начальники наши искали убить Его за то, что такие дела делает в субботу… Да вот, пойди, посмотри сам!

Собралась же в притворе Соломоновом толпа народа, и многие из них кричали, и спор поднялся великий. Я же, подойдя, спросил:

— О чём это кричат между собою?

И сразу несколько человек отвечали мне из толпы:

— Или ты не слышал о Галилейском пророке, исцелявшем в субботу, когда Закон наш не велит надевать в субботу башмаки, подкованные гвоздями? Фарисеи же искали убить Его за то, что нарушает субботу и Отцом Своим называет Бога, делая себя…

Но я уже не слушал их.

— Истинно, истинно говорю вам, — раздался голос чистый как весенний дождь, спокойный как воды Иордана, — …дела, Мною творимые, свидетельствуют о Мне…

И, протиснувшись сквозь толпу, я увидел Его.

Одетый в белый хитон, был Он высок и немного сутуловат. В глазах Его — тёмных, как плоды каштана, мягких, как самое тонкое верблюжье покрывало — не было и тени лукавства, грустно смотрел Он вокруг себя, точно сожалея о всех. Не было в Нём ни суетной заботы, ни грубой чувственности, ни горделивой отстранённости. Не было ни страха, ни злобы. И глядя на Него, я прошептал: «Ты — Сын Божий, Ты — Царь Израилев…»

III

Ни дом наш, увитый лозою, ни тонкое, как волос, переносье Есфири, ни ночь, затаившаяся в глазах её — ничто не могло вырвать у души моей восторга такой силы, как слова Его. Сердце моё размягчалось, как кусок высохшей кожи, брошенный в воду. Позабыв отца, Есфирь и сто пятьдесят динариев, отложенные в кипарисовом ковчежце, я пошёл за Ним. И вместе с другими ходил под палящими лучами полудня и спал под тихим мерцанием звёзд.

Пришли же к озеру Геннисаретскому, и народ во множестве стал теснить Его. Взошёл Он в лодку и начал говорить к ним. День клонился к вечеру, и солнце, похожее на спелую ягоду, за спиной Его скользило в воду. Казалось, от тела Его исходит сияние, и нельзя было не любоваться Им. Голос Его ласкал слух, и слова бальзамом капали на сердце. Когда наступила ночь, взошёл Он на гору Карн-Хоттин для молитвы, а утром, обратившись к дожидавшимся Его, сказал, что надлежит Ему избрать двенадцать учеников. И, встречаясь в толпе глазами, стал подзывать к себе. Когда же одиннадцать были рядом с Ним, обратился ко мне. И так, встали вокруг Него: Симон-Пётр из Вифсаиды и брат его Андрей; Иаков и Иоанн, сыны Зеведея; мытарь из Капернаума Левий; Нафанаил, сын Толомея из Каны; Филипп из Вифсаиды; Симон, бывший прежде зелотом; Фома, прозванный «Близнец»; Иуда Фаддей; Иаков Алфеев и я — Иуда, сын Симона из Кериота, что в нагорной стране Иудейской.

Не был я дурным человеком. Пётр был хвастлив, гневлив Иоанн, а равно и Иаков. Алчен Матфей, безрассуден, как все зелоты, Симон, подозрителен Фома — не здоровые имели нужду во враче! Я же хотел иметь глаголы вечной жизни, но в Кериоте оставалась лавка, и отец ждал меня, и в кипарисовом ковчежце были отложены сто пятьдесят динариев. Вспоминал я невесту и белого осла, а в ушах моих звучали слова: «…Я пришёл разделить человека с отцом его…», «…Не собирайте сокровищ на земле…», «…Враги человеку домашние его…» А у невесты моей Есфири волосы чернее неба над полуночным Иерусалимом, глаза ярче звёзд, кожа белее мрамора храма… И вот, первые сомнения лизнули ум мой шершавыми языками. Благословляет Бог имением, потомством и долголетием — так верили отцы наши. Он же учил противному. Слепые прозревали, мёртвые воскресали, прокажённые очищались — но что проку от этих чудес? Мессия ли Он, а не месит[3], поражающий воображение простаков?

IV

Созвал Он Двенадцать и сказал: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков… Ходя же, проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное. Больных исцеляйте, прокажённых очищайте, мёртвых воскрешайте, бесов изгоняйте…» И пошли по двое, я же пошёл с Иоанном. Проходя по селениям, благовествовали и исцеляли. Но стал как бы голос говорить со мной. И я слушал его и полюбил слушать его. «Вот, ты ходишь за Ним и видел селения и города. Он дал тебе дары — ты исцеляешь болезни, и духи нечистые повинуются слову твоему. Но дома опаловый виноград тяготит лозу, и Есфирь одна томится ночами… Долго ли будешь ты ходить из города в город? И готов ли за дары Его забыть себя? Да и много ли ты получил от Него — хлеба ли, чтобы не алкать, воды ли живой, чтобы не жаждать вовек?.. Но сможешь ли теперь ты просто уйти? Что если сделают Его царём Иудейским? Не станешь ли ты, досадуя, рвать на себе волосы и кататься по земле, кусая в бессильной злобе придорожные камни?..»

И, проходя по Иудее, пришли в Иерусалим. И вот, бродил я в Нижнем городе по торговым улицам, разглядывал ковры и ткани, глиняные горшки и золотые украшения. В лавке у сирийца увидел я женское покрывало, сотканное из гиацинта, шарлаха и пурпура — нежное, как утренняя заря, тонкое, как лепестки цветов. И захотелось мне украсить голову невесты гиацинтовым покрывалом. Имел я при себе денежный ящик, куда проходящие опускали монеты. И, не раздумывая, достал сто динариев, как просил сириец. Он же со словами льстивыми передал мне покрывало. Ликуя, собирался я уходить, как вдруг услышал за спиной у себя:

— Зачем ты купил женское покрывало, Иуда? Разве среди Двенадцати есть женщины? — справа позади от меня стоял Иоанн. — Или ты хочешь сделать подарок какой-нибудь блуднице?

Дерзкий! Так говорил он со мной — мальчишка, галилеянин, ам-хаарец[4]!

— Нет, Иоанн, — отвечал я спокойно, — покрывало купил я своей невесте.

— Разве твоя невеста ходит с нами, что ты покупаешь ей подарки на наши деньги? А, может, ты из нас кого-нибудь считаешь своей невестой? — так он смеялся надо мной.