Unknown - Unknown

• Название: Unknown
• Автор: Unknown
• Издательство: Organization
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Опираясь на руку подруги, Рамут показала ей дом. Ульвен похвалила врачебный кабинет и выкурила трубочку бакко, после чего засобиралась в Общество.

– Я скажу Эрльрид, чтоб заскочила к тебе днём, – сказала она. – Молодцом держишься... Давай, не раскисай тут и поправляйся.

После полудня привезли вещи, но у Рамут пока не хватало сил всё разобрать и разложить по местам. Одежды, обуви и белья у неё было, впрочем, немного, основную часть скарба составляли книги по врачебной науке, конспекты лекций, рукописи. Гипсовый скелет носильщики немного повредили при доставке – на черепе красовалась свежая вмятина.

Потом Рамут навестили Темань и Эрльрид, они-то и помогли ей разобраться с вещами, после чего остались на обед. Соглядатаи сидели за общим столом, но не произносили ни слова.

– Неприятные господа, – повторила Темань слова Ульвен, оставшись с Рамут наедине. – Зачем они здесь?

Пришлось и ей объяснять цель их пребывания в доме. Темань помогла Рамут с омовением и переодеванием, расчесала и убрала ей волосы, а потом часа полтора развлекала её чтением вслух. Выпив отвара тэи с пирожными, она отбыла домой.

Около восьми вечера, принеся с собой холодную тревогу ветра и снежинки на плечах, порог дома переступила матушка. Рамут сидела с книгой у камина в гостиной, а при появлении родительницы поднялась на ноги, желая показать, что уже лучше себя чувствует. Впечатление произвести удалось, но не совсем то, какое хотелось: колени немного дрогнули.

– Не так резво, детка, побереги себя, – без улыбки молвила матушка, подхватывая Рамут под руку и твёрдо прижимаясь к её щеке прохладными с мороза губами.

Соглядатаев матушка назвала не «неприятными господами», а «двумя сушёными какашками драмаука» – впрочем, за крепким словцом она никогда в карман не лезла. Она и в глаза им не постеснялась выразить своё нелестное о них мнение.

– Эй, вы, слизняки, а ну, испарились живо! Нечего чужие разговоры слушать да воздух тут портить.

У «слизняков» на их бесстрастных лицах впервые отразилось что-то вроде неудовольствия, но они предпочли с Севергой не связываться и удалились с независимым и гордым видом.

– Славный домик, – окинув взглядом гостиную, молвила матушка. – Будет где детишкам порезвиться.

Сон опять толкнулся в виски зловещей черной птицей. «Разве ты не хочешь детишек?» – отдалось под сводом черепа эхо – не поймать его, не раздавить и не вышвырнуть из памяти прочь. Рамут только стиснула челюсти и сжала губы – совсем как родительница.

Слабость отступала. Уже через несколько дней Рамут наведалась в Общество – послушала доклад, поучаствовала в его обсуждении, отобедала и даже приняла нескольких больных. Она скромно полагала, что её отсутствия по болезни никто не заметил, но с приятным удивлением обнаружила, что это не так. Знакомые сёстры по науке радостно приветствовали её, и даже сама председательница, госпожа Хедельвейг, почтила её своим вниманием и парой любезных слов.

– Ну, наконец-то ты снова с нами! – воскликнула Ульвен за обедом. – Твоё здоровье, сестрица!

И все за столом выпили чарочку хлебной воды в честь выздоровления Рамут.

Первая брачная ночь по-прежнему откладывалась – теперь уже под предлогом усталости Рамут после трудового дня, но Вук не настаивал. Он был любезен и обходителен, подчёркнуто учтив и даже не целовал супругу в губы, позволяя себе лишь коснуться кончиков её пальцев – но это днём, а ночью Рамут не было покоя от кошмаров. Серый зверь с голубыми ледышками глаз приходил к ней во сне, чтобы снова слиться с нею в порыве похоти. Рамут, окрепнув, теперь давала ему жёсткий отпор в облике волчицы, но он успевал порядком измучить её своими домогательствами, и она просыпалась разбитой и не отдохнувшей. На работе спасал бакко, помогая взбодриться, но бесконечно так продолжаться не могло. За ужином Рамут решилась напрямик заговорить с супругом об этом.

– Зачем ты приходишь в мои сны? Перестань так делать, пожалуйста.

Вук, приподняв бровь и вскинув на Рамут колко-сумрачный взгляд из-за чашки с отваром, изобразил удивление:

– Моя драгоценная госпожа, я не понимаю, о каких снах ты изволишь говорить. Тебе снится что-то дурное?

– Не прикидывайся. – Рамут, чувствуя жаркий вихрь раздражения, скомкала салфетку. – Я очень устаю, после работы мне хочется отдохнуть и выспаться, но ты мне не даёшь покоя ночью.

Вук, отставив в сторону чашку, взглянул на девушку с леденяще-пристальным вниманием. Его ладонь протянулась и накрыла руку Рамут.

– Но я действительно не понимаю, моя прекрасная супруга... Зачем мне тебя тревожить? Что за сны тебя мучат? Может быть, ты хочешь поговорить об этом?

От этого прикосновения сердце Рамут гулко стукнуло в груди, а в голову закралась шальная мысль: а может, он и правда ни при чём, а всему виной её страх? Высвободив руку из-под ладони Вука, она поднялась из-за стола.

– Нет, оставим это. Я пойду отдыхать.

Она направилась в спальню, но Вук настойчиво следовал за ней.

– Госпожа, я обеспокоен. Ты в самом деле переутомляешься в своих врачебных трудах... Может, тебе следует поберечься? Ты совсем недавно выздоровела от недуга, неразумно так сразу бросаться в работу.

– Оставь меня, пожалуйста, – обернувшись на миг, отрезала Рамут. В своём голосе она узнала звон клинка своей родительницы. – Я хочу спокойно отдохнуть.

На неё накатили слабость и дрожь, которые она поспешила скрыть за дверью спальни. Книги, верные молчаливые друзья, обступили со всех сторон, успокаивая одним своим присутствием, а огонь в камине целовал жарким дыханием её дрожащие пальцы. Морозный взгляд Вука стоял перед глазами Рамут... Нет, этот хитрый безжалостный зверь знал, что делал, а сейчас умело разыгрывал перед нею невинность. Может быть, он таким образом вынуждал её, подталкивал к близости? Мстил за то, что не подпускала к себе? Не мог добиться жены наяву, зато отыгрывался в снах...

Бросив кафтан на стул и оставшись в рубашке и жилетке, Рамут растянулась на кровати. Раздеться, окунуться в купель и улечься как следует мешало горькое оцепенение, в котором она пребывала неопределённо долго – гулкую, тягучую, шепчущую вечность. Веки ей склеила легкокрылая дрёма, но Рамут, будучи постоянно настороже в ожидании кошмара, вздрогнула всем телом и тут же сбросила её с себя, как тонкое покрывало. Этак и спать разучиться можно...

Разминая затёкшую от неудобного лежания шею, Рамут попросила у дома чарку вина и немного сыра на закуску. Влив в себя лёгкий сладкий напиток, она долго смаковала полупрозрачный пахучий ломтик. От накопившейся усталости дрожали руки, а ведь она должна была лечить, делать операции... Сегодня она едва не проколола ножом брюшной отдел главной жилы – огромного толстого сосуда, выходившего прямо из сердца и раздваивавшегося напротив крестца. Ещё чуть-чуть – и кровь брызнула бы до потолка. В таком состоянии нельзя работать, скоро уже никакой бакко не поможет. Отчаяние и злость стучали в висках, заставляя кулаки сжиматься, но напряжение вырвалось вздохом, и Рамут сникла у огня, облокотившись на колени и запустив пальцы в густые иссиня-чёрные волосы.

Пространство спальни давило, и она вышла из комнаты, хотя сердце то и дело обливалось холодком: не хватало ещё столкнуться с Вуком... В библиотеке на письменном столе ей бросились в глаза цветы – не живые, а склеенные из бумаги и переплетённые между собой в гирлянду. Их серединки были выкрашены жёлтой краской, но даже без неё Рамут с жарко ёкнувшим сердцем узнала бы их – те самые, с залитого яркими полуденными лучами луга. Бумажные цветы лежали на тетради в кожаном переплёте, которую Рамут тоже сразу узнала... Два почерка, «холодный» и «тёплый», портрет в рамке из ленточек.

– Я знаю, что ты видела её.

Рамут обернулась, как ужаленная. Ноги приросли к полу, ослабев: в дверях библиотеки стоял Вук. Не сводя с неё пристального взора, он медленно двинулся к столу.

– Ты видела её и читала... А потом старалась незаметно вернуть её мне. «Ой, кажется, у тебя что-то выпало». – Его губы тронула усмешка, а взгляд затягивал душу Рамут в голубовато-хрустальную морозную бездну. – Неплохо придумано и ловко исполнено.

Рамут не чувствовала обмершего, обморочно похолодевшего тела, она словно находилась под действием собственного обезболивания – одна сплошная трепещущая душа, одно захлёбывающееся сердце, которое встречало каждый следующий миг как последний в его жизни. Вук приблизился к ней вплотную и взял со стола бумажные цветы.

– Они зовутся пупавками. Здесь, в Нави, такие не растут...

Прохладные белые лепестки коснулись помертвевшей кожи Рамут, а в глазах Вука сияло Солнце. Объятия летнего цветочного ветра сомкнулись: ладони Вука легли ей на щёки, лоб уткнулся в лоб. Глаза – близко-близко, грустновато-светлые, родные, тёплые, цвета иномирного неба.

– Ты... – Лишь это и смогло с тихим шелестом сорваться с еле живых губ Рамут.