Unknown - Unknown

• Название: Unknown
• Автор: Unknown
• Издательство: Organization
• Жанр: Прочая старинная литература

---

– Ты на лицо-то не смотри, добрая я ему! – сурово нахмурила тяжёлые брови костоправка. – Собратьев своих по несчастью порасспроси, какая я «добрая»! – И опять рявкнула, резко стиснув красивого парня в объятиях, а потом по-волчьи оскалилась и зарычала, собрав складками нос. – Что? Страшно?

– Нет! – звучно, мягко рассмеялся супруг, чмокнув её в выбритую щёку.

– Да что ты будешь делать! Не хочет бояться, и всё! – с шутливой обескураженностью воскликнула Бенеда.

Звали белокурое чудо Верглафом, и было ему от роду восемнадцать лет. А тремя месяцами ранее Бенеда отдала в законный брак своего младшенького, своего любимца – кудрявого красавчика Гудмо, вот от тоски-то по нему (а также и для восполнения числа рабочих рук в хозяйстве) и взяла нового мужа.

– Ох, отдала моего сынулю, кудряшечку мою, – пьяненько сокрушалась костоправка. – Тоскую, плачу, вою! Как дело было-то: госпожа тут к нам приехала зимой – дочурке своей хребет повреждённый лечить. Богатая, земли у неё и поместье... Приветливая такая, обходительная. Пока я, значит, дочкой её занималась, этот вертихвост кучерявый ей выпить-закусить поднёс, то да сё... Как увидала она его – так глазки и загорелись. У неё уж два мужа есть, сынков трое и дочки две; та, которую она привезла – младшенькая. Я-то думала, может, она дочке мужа подыскивает... Нет, оказалось – себе взять хочет моего охламона. Давай его обхаживать... И «хороший мой», и «голубчик», и «дружок», и так его, и эдак, и за ручку, и под ручку, и прогуляться, и разговорчики... А он и уши развесил. Я ей: «Госпожа, он же деревенщина неотёсанный! Взяла б кого-то из своего круга». А она – я, мол, сама его и обтешу, и научу, ограню, так сказать, самородок этот чудесный. Охота ей, видать, с мужем-сынком повозиться... Ну, госпожа-то, по всему, хорошая, добрая... Червоточину-то – её б сразу видно было. Отдала младшенького моего... Скучаю вот теперь! Эх...

И Бенеда лихо влила в себя чарку неразбавленной настойки, крякнула и «закусила» сочными губами Верглафа.

А на пороге дома показалась Темань – в чёрном облегающем кафтане с задними фалдами до пят и чёрных полусапожках. Прежнюю длину волос она восстановила с помощью яичной мази, и на её украшенной жемчужными шпильками причёске красовалась маленькая треуголочка с алмазной брошью и белыми перьями. Шрамы она, как всегда, прятала под высоким воротником и шейным платком. Она спустилась с крылечка и величаво поплыла к Северге, не сводя с неё сверкающего взора – красивая как никогда.

– Здравствуй, милая. Не ждала тебя здесь увидеть, – проговорила навья, когда супруга поравнялась с нею.

– Здравствуй, Северга. А я тоже в отпуске, – улыбнулась та. – У меня теперь новая работа, знаешь ли... Подалась в новостной листок. Колонку светской жизни веду, в основном... В другие разделы тоже пробую писать.

Соприкосновение их рук сказало всё, чего они не могли сказать друг другу вслух при гостях. Рука Темани говорила: «Я ждала тебя, боялась за тебя... Эти твои деньги за ранения были просто пыткой для меня!.. Каждое извещение о переводе я подавала в окошко размытым от моих слёз. Я не потратила из этих денег ничего. Я просто не могла их тратить, зная, что они – плата за твою кровь. Я считала каждый день разлуки, вычёркивала его, а новые дни приходили пустыми – опять без тебя. Я следила за военными новостями; о тебе там не было, конечно, ни слова, но я пыталась прочесть между строк – где ты, что с тобой...»

Рука Северги, смахивая пальцами слезу со щеки жены, ответила: «Прости за эти извещения. Знаю, тебе было непросто их получать. Но таков порядок. Это была тяжёлая война. Так туго нам пришлось, пожалуй, впервые. Мои раны ещё немного ноют к изменению погоды, но это скоро пройдёт, крошка. Главное – я вижу тебя здоровой. И прекрасной».

Темань приехала сюда, как и Северга, отдыхать душой, и помогали ей в этом горы и Рамут, которую она искренне полюбила. Её было не узнать: от холодного яда ревности не осталось и следа, в её глазах сияли новые истины, новые мысли, и эта новая Темань Севергу поначалу слегка настораживала. Исчезла картинность и склонность к переигрыванию, в облике жены проступала мягкая, искренняя простота. Впрочем, порой в глубине её глаз мерцала какая-то пронзительная горечь.

– Иногда я жалею, что перешла на новую работу, – усмехнулась она. – Я горела желанием что-то изменить в этом издании, внести какую-то свежую струю... Ага, как же, позволят мне. Ты не представляешь, насколько там все боятся сказать хотя бы одно слово, не восхваляющее Владычицу!.. Беспристрастная и уж тем более отрицательная оценка – под запретом. Смеяться можно только над отдельными господами, выставившими себя в глупом виде, но показывать в неприглядном и смешном свете власть – ни в коем разе. Все просто трясутся над каждой статьёй, перечитывают, перепроверяют – не сказано ли чего-нибудь крамольного в сторону Дамрад. Знаешь, это просто угнетает. Своё мнение иметь нельзя, надо выражать только «одобренное и правильное». Поэтому я и ушла в светскую колонку... Но меня скоро и оттуда попросят, потому что моё перо, оказывается, слишком едкое для них. Господа и госпожи, по которым оно проходится, обижаются и заваливают издание возмущёнными письмами с просьбами уволить «эту борзописаку» – так они меня зовут. А я всего лишь пишу правду про этих напыщенных лицемерных зазнаек.

И Темань горьковато, остро рассмеялась, блеснув в глазах колкими искорками. Северга усмехнулась:

– Значит, ты у нас теперь гроза стаи шавок? Клеймишь её с печатных страниц?

– Боюсь, недолго мне ею оставаться! – Темань отвесила шутовской поклон.

– Язычок у тебя и правда может быть весьма... опасным, – молвила Северга.

Эхо прошлого вторглось в праздник терпкой, приглушённой болью. Улыбка Темани растаяла, сменившись печалью, но тут же её взгляд тепло заискрился, устремившись в сторону колодца:

– А смотри-ка, кто там жаждет с тобой поздороваться! Кто-то очень, очень соскучившийся!

Северга глянула и замерла, сражённая: медовое дерево усыпало снегом своих лепестков ошеломительную городскую красавицу. Густой чёрный шёлк волос венчал её головку короной, часть прядей сбегала тугими локонами на плечи, а маленькая шляпка с задорно торчащим пёрышком сверкала крупной брошью. Тёмно-синий, открытый на груди кафтан позволял любоваться её длинной шеей, на которой дорого и царственно сверкало сапфировое ожерелье... Приблизившись, Северга узнала его: это был её подарок. Тяжёлые драгоценные серьги из того же набора покачивались в ушках этой юной щеголихи. Естественная, дикая красота была укрощена, туго затянута в изящный наряд, припудрена и подрумянена, роскошные брови – подправлены и чуть «прополоты» пинцетом.

– Позволь узнать твоё имя, прекрасная незнакомка. – Остановившись перед этим странно-великолепным, не вписывающимся в сельскую картину чудом, Северга с шутливой учтивостью прищёлкнула каблуками.

– Матушка, ты что? Это же я! – рассмеялась в ответ красавица голосом Рамут.

– Прости, госпожа, твой голос мне знаком, вот только не могу припомнить, где я его могла слышать. – Северга чуть поклонилась, приподнимая шляпу.

– Я ведь говорила тёте Темани, что она перестаралась, наряжая меня! – очаровательно смутилась «незнакомка». – В кого она меня превратила! Родная матушка меня не узнаёт!

Поработала Темань над образом Рамут и впрямь основательно, превратив её в блистательную госпожу – владычицу умов и сердец, звезду светских приёмов. Вот только блистать пока этой красотке было особо негде и не перед кем. Здешние холостяки – парни «на выданье» – просто боялись её: слишком хороша! А их матушки побаивались тётушки Бенеды: к ней с брачным предложением для её воспитанницы просто так не подкатишь. Рамут была особенной девушкой, за сельской простотой в ней крылось какое-то нездешнее, величавое достоинство, которое требовало к себе такой же особенной пары. Не находилось среди местных жениха (или женихов) ей под стать.

– Ты обворожительна, детка. – Северга с молчаливой, неулыбчивой нежностью любовалась дочерью. – У меня дыхание перехватило при виде тебя. Во вкусе Темани не откажешь, ей удалось придать тебе городской лоск.

– Она мне кучу нарядов привезла! – со смехом сказала Рамут. – Вот только ходить мне во всём этом некуда.

– Ну, бывают же у вас тут праздники какие-то иногда, разве нет? Можно там щегольнуть, – усмехнулась Северга.

– Да ну! – махнула рукой девушка. – Я во всех этих тряпках смотрюсь глупо.

– Не глупо, Рамут, что ты. – Северга мягко завладела рукой дочери, затянутой в шёлк перчатки, и сжала с тонким, как светлая боль, восхищением. – Ты головокружительно красивая. Но беда в том, что... слишком красивая для этих мест.

– Нет, матушка, это не я, а эти места слишком прекрасны, – задумчиво проговорила девушка. – Этим горам всё равно, во что я одета. Они видят моё сердце и душу, их не обманешь внешним блеском.