Анатолий Домбровский - Чаша цикуты. Сократ

• Название: Чаша цикуты. Сократ
• Автор: Анатолий Домбровский
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0412-3

Новый роман известного писателя Анатолия Домбровского посвящён древнегреческому философу Сократу (469— 399 гг. до н. э.), чья жизнь заслуживает такого же внимания, как и его философия.

---

XIII

Двулошадную повозку снарядил для них Перикл. Дал возничего, юношу Толмида, и слугу Хромона, которому поручил исполнять в пути роль повара и телохранителя одновременно, для чего ему были выданы деньги, съестные припасы и оружие — лук, копьё, меч и боевые доспехи. Щит и меч Перикл вручил также Сократу. Опоясался мечом и возничий Толмид. Софоклу же Перикл сказал:

   — Ты уже стар, Софокл, чтобы держать в руке меч. Твоим истинным оружием являются папирус и мемфисская камышинка[92], а молодые люди, Сократ, Толмид и Хромой, позаботятся о твоей безопасности. Хайрете!

Они выехали тихим туманным утром. Софокл и Сократ подрёмывали в повозке до восхода солнца. А когда солнце взошло и туман рассеялся, Сократ сладко и шумно потянулся, разбудив Софокла, и произнёс:

   — Впереди добрый десяток беззаботных и сытых дней. Такое счастье мне ещё никогда не выпадало. Спасибо Аполлону, который надоумил Аспазию отправить нас за оракулом.

   — Я всегда боялся радоваться заранее, — ответил Софокл, отбросив с лица плащ. — Скажешь слово радости, а тут и беда подкатит. Счастье надо принимать молча, чтобы не спугнуть его, а о горе кричать. Я испытал это правило тем, что нарушал его и следовал ему. Предпочтительнее следовать ему — вот мой опыт.

   — Одному чужестранцу, который никогда ранее не видел и не ел орехов, попались подряд десять горьких орехов, из чего он заключил, что есть их нельзя. Он извлёк это правило из опыта, а опыт оказался случайным и ошибочным, из чего следует, что нельзя устанавливать правила, опираясь на краткий опыт одного человека.

   — Я испытал моё правило всей моей жизнью — разве можно назвать это кратким и случайным опытом? — возразил Сократу Софокл.

   — Жизнь и дела твои достойны уважения, — ответил Сократ, — тебе, как божеству, ставят алтари. Ты — пример для многих. В том числе и правила, которым ты следуешь. И всё же жизнь коротка, чтобы испытать каждое правило до основания. К тому же твой опыт — это только твой опыт, и мало кто примет его на словах. Давай проверим, так ли это. Толмид! — обратился Сократ к юному возничему, который с интересом прислушивался к разговору и то и дело поглядывал на Сократа и Софокла, придерживая лошадей, чтобы повозка не так сильно громыхала на ухабах. — Скажи нам, Толмид, опасаешься ли ты заранее радоваться тому счастью, которое тебя ждёт?

   — Никогда! — весело ответил Толмид. — Если меня ждёт девчонка, я лечу к ней с песнями!

   — А ты, Хромон? Готов ли ты следовать правилу Софокла?

   — Зачем? — ответил Хромон. — В жизни так мало радостей, что нельзя пропускать ни одну. Радость — такая дорогая и редкая вещь, что не стоит пренебрегать ею ради какого-то глупого правила.

Сократ, довольный ответом Хромона, громко расхохотался.

   — Вольно вам смеяться над стариком, — обиделся Софокл. — Молодые жеребцы! Вот накажут вас боги за легкомыслие.

   — Как ты взвешиваешь мысли? — ухватился за слово Сократ. — Есть тяжёлые мысли, есть лёгкие. Какой мерой ты это определяешь?

   — Мерой содержащейся в них глупости, — ответил Софокл. — Чем глупее мысль, тем она легче, тем быстрее слетает с языка. Потому-то и болтливы безмерно легкомысленные люди, а мудрые люди молчаливы.

   — Как можно судить о мудрости или глупости человека, если он молчит? — спросил Сократ. — Вот и придорожные камни молчат. И чем молчащий человек отличается от молчащего камня? Как ты думаешь, Толмид?

Возничий, обрадованный тем, что Сократ снова обратился к нему, прокричал в ответ чуть ли не во весь голос:

   — У человека есть душа, а у камня нет!

   — Правильно! — так же громко похвалил возничего Сократ. — В человеке есть душа, а в душе спрятана его мудрость! А где человек прячет свою глупость? — рассмеялся он.

   — Глупость спрятать нельзя, — сказал Софокл. — Глупость написана у человека на лице.

   — А мудрость спрятать можно?

   — И нужно, — ответил Софокл. — Потому что не каждому глупцу она по зубам.

   — От глупцов её надо прятать получше.

   — Я рад, что хоть с этим ты согласен.

   — И я рад, — сказал Сократ. — Но скажи мне, случается ли так, что человек, спрятав мудрость, потом и сам не может её найти? Завалит, скажем, её всякими случайными мыслями, правилами, засыплет всяким словесным мусором, закопает и забудет где.

   — Думаю, что так бывает, — ответил Софокл.

   — А ты как думаешь? — спросил Сократ у Хромона, который копался в корзинах, перекладывая из одной в другую узелки с крупой и мукой.

   — Бывает ещё хуже, — отозвался Хромой, не поднимая головы. — Бывает, что человек даже не знает, какая мудрость спрятана у него в душе, потому что невоспитан, не ухаживает за своей душой, не освобождает се от сорняков, отчего семя мудрости, брошенное в душу богами, никогда не прорастает.

   — Вот мысль, достойная философа, — похвалил Хромона Сократ. — Ты мне ещё расскажешь, Хромой, откуда ты родом и почему оказался рабом, — у нас дорога длинная, — а теперь ответь, можно лис помощью другого человека отыскать в своей душе мудрость.

   — У человека нет лучшего помощника, чем другой человек.

   — А я считаю, что лучший помощник человека — конь, — сказал возничий Толмид, ревниво напомнив Сократу о себе.

   — И конь помощник, — согласился Сократ. — Но не в делах мудрости. В делах мудрости человеку может помочь только человек. В беседе, в споре рождается мудрость, потому что спор и возделывает душу, и очищает её от сорных трав, и поливает её животворной влагой. Правильно я говорю, Хромон?

   — Я и сам лучше не сказал бы, — ответил Хромон.

Софокл усмехнулся в бороду: Хромон своим ответом ставил себя если не выше Сократа, то наравне с ним, что, впрочем, нисколько не задело Сократа, который придвинулся поближе к Хромону и продолжал:

   — Тогда давай докопаемся до скрытых в нашей душе правил, касающихся счастья. Жизнь коротка, а опыт так случаен. Не правильнее ли извлечь истину из самой глубины души? Для начала же определим с тобою, что такое счастье...

На этом месте или чуть позже Софокл отвлёкся от разговора Сократа с Хромоном, обратившись к собственным мыслям, которые, словно сбившиеся в стаю птицы, замелькали перед его внутренним взором. Не только слов говорящих, но и голосов Сократа и Хромона он уже не слышал. Их заглушили другие слова и голоса — фиванского царя Лая, его жены Иокасты, киферонских пастухов, коринфского царя Полиба, Эдипа—мальчика «с опухшими ногами»... Если сегодня они заночуют в Платее, то завтра будут в Фивах, где родился Эдип, сын Лая и Иокасты, которому он, Софокл, посвятит свою новую трагедию. Это будет его последняя трагедия, и, возможно, самая совершенная, если только старость уже не разрушила его дар. Трагедия о роковом смысле пророчества, о неизбежности того, что открывается богами в оракуле, о бессилии человека перед начертаниями Вершителя Судеб. Сократ и Хромон упражняются в определении счастья. Только счастье — всего лишь эпизод в жизни человека, каким бы счастливым он себя ни считал. А вся жизнь — трагедия, тяжёлый переход от рождения к смерти. Возможно, что в этой мысли нет ничего нового, но пусть люди помнят о ней и не бегут за пророчествами в храм, потому что знание и незнание судьбы — одно и то же, но в неведении нет ожидания, которое может быть тягостнее самой смерти. Неведение не подвигает человека на бесплодные попытки обмануть судьбу, которые зачастую лишь усугубляют ужасное. Ужасное — это смерть... Аполлон предсказал фиванскому царю Лаю, что тот погибнет от руки собственного сына. Лай, зачем ты спрашивал Аполлона? Смерть неминуема. И что тебе задело до того, кто и как её принесёт? Но если ты узнал — покорись, потому что все твои ухищрения окажутся тщетными. Ты не покорился, ты решил, что пророчество бога можно свести на нет, убив своего сына... Как он сказал о своём решении Иокасте? И почему Иокаста подчинилась ему? Она так любила или так боялась Лая, что не могла ослушаться его? Иокаста могла бы убить мужа, чтобы спасти сына. Впрочем, нет, не могла бы, если бы даже захотела: что-то помешало бы ей совершить убийство, потому что, по пророчеству Аполлона, не от её руки должен был пасть Лай, а от руки сына. Она не смогла бы даже покончить с собой от горя, потому что по другому пророчеству была предназначена в жёны своему сыну. Благо, что она не знала об этом и потому сделала только то, что приказал ей Лай: отнесла малютку сына на гору Киферон, проколола ему золотой булавкой сухожилия у лодыжек и оставила на съедение хищникам...

Злодей ли Лай? Трус и злодей. А Иокаста? Она также заслуживает наказания. Если Эдип убьёт Лая, то теперь он лишь отомстит ему за преступление, которое тот уже совершил, не покорившись пророчеству. Но и по пророчеству он должен убить своего отца. О, Аполлон, зачем?..