Петр Каратыгин - Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879

• Название: Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879
• Автор: Петр Каратыгин
• Издательство: Типография А.С. Суворина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1880

Петр Андреевич Каратыгин (1805–1879) — русский актер и драматург. С 1872 по 1879 гг. П. А. Каратыгин публиковал в журнале «Русская старина» интересные и важные для истории театра «Записки». После смерти Каратыгина «Записки» были изданы отдельной книгой.

Издание 1880 года, приведено к современной орфографии.

---

В 1835 году, 25-го января, она дебютировала в бенефисе Сосницкого, в комедии: «Три Султанши» и в водевиле: «Лорнет», который я тогда перевел для нее. Успех дебютантки был самый блестящий. Покойный Государь Николай Павлович, по окончании спектакля, удостоил ее милостивым своим вниманием и сказал ей, что такой удачный дебют ручается за будущие ее успехи на сцене. Но дирекция, не смотря на высочайший авторитет, еще долго не соглашалась заключить с нею контракта; наконец, хлопоты ее матери разными: окольными путями достигли своей цели и Асенкова поступила на сцену.

Любовь публики к этой прелестной, талантливой артистке возрастала с каждым годом.

Здесь я приведу в пример, как покойный император был милостив и снисходителен к артистам. Актриса Асенкова, как я выше уже заметил, пользовалась благосклонностью Государя за свой прекрасный талант; за два года до ее кончины, в 1839 году, Н. А. Полевой написал для ее бенефиса драму: «Параша Сибирячка»; цензура не одобрила ее к представлению. Автор и бенефициантка были в отчаянии; оставалось одно средство — просить высочайшего разрешения. Асенкова решилась на эту крайнюю меру и, выбрав удобную минуту, лично, в театре, просила Государя об этой милости. Он потребовал к себе пьесу. Времени до бенефиса оставалось уже немного, но ответа на просьбу Асенковой не было; она томилась в мучительном ожидании, однако-ж, утруждать Государя вторичной просьбой, разумеется, не осмеливалась. В одно из представлений знаменитой танцовщицы Тальони, Государь был в Большом театре и во время антракта вышел из своей ложи на сцену; увидя меня, он подозвал к себе и спросил:

— Когда назначен бенефис Асенковой?

Я ему отвечал, что через две недели; тут Государь, с обычной своей любезностью, сказал мне:

— Я почти кончил представленную мне драму Полевого и не нахожу в ней ничего такого, за что бы следовало ее запретить; завтра я возвращу пьесу; повидай Асенкову и скажи ей об этом. Пусть она на меня не пеняет, что я задержал ее пьесу. Что-ж делать? У меня в это время были дела, несколько поважнее театральных пьес.

Я, не досмотря спектакля, поскакал к Асенковой обрадовать ее; тут же у нее в гостях случился некто Песоцкий — издатель «Репертуара русского театра», — записной театрал; он и рассчитывал поместить новую драму Полевого в своем журнале; он тотчас поехал передать эту радость автору, и на другой день был обед у Дюссо по этому случаю. Полевой, Асенкова, Песоцкий, Сосницкий, я, и другие, были на этом обеде и мы выпили за здоровье Государя и за будущий успех «Параши Сибирячки». Успех, действительно, был самый блестящий. Государь осчастливил бенефициантку своим посещением и наградил ее прекрасным подарком, В этот же бенефис, после «Параши», шел в 1-й раз мой водевиль, переделанный с французского, под названием «Ножка», который я подарил Асенковой. Бенефициантка исполнила обе эти роли с неподражаемым искусством и была восторженно принята публикой.

К сожалению, внимание державного покровителя отечественных талантов не могло оградить Асенкову ни от злословия завистниц, ни от докучливости вздыхателей. Выше было сказано много о ее поклонниках-театралах; здесь мне припомнился один пасквильный, грубый эпизод из ее жизни. Какой-то очень юный сын Марса (фамилию его теперь не могу вспомнить), вероятно, отверженный ее обожатель, сыграл с нею возмутительную шутку, которая могла бы иметь гибельные последствия. Однажды этот армейский герой решился блистательным образом отомстить непреклонной красавице: он подкараулил ее после спектакля у театрального подъезда и в то время, когда она села в карету, бросил туда зажженную шутиху. По счастию, шутиха попала в шубу актера Григорьева, сидевшего тут же, и он успел ее потушить. Лицо этого фейерверкера не могло укрыться от свидетелей, а гнусный поступок его не мог пройти без наказания. Покойный великий князь Михаил Павлович приказал его немедленна арестовать; но этот пылкий юноша не унялся и прислал Асенковой грозное письмо, что если ему не удалось на этот раз ее обезобразить, то он решится на более отчаянную меру. Однако-ж, он должен был умерить свою запальчивость. За эту злую шутку его отправили на Кавказ понюхать порохового дыму, происходящего не от шутихи. Впоследствии он возвратился с Кавказа, но тогда, кажется, не было на свете предмета его пылкой страсти.

Асенкова скончалась 19-го апреля 1841 года. Она похоронена на Смоленском кладбище, не далеко от большой церкви; прекрасный памятник, с бронзовым ее бюстом, до сих пор сохранился во всей своей целости.

Глава XII

Время директорства А. М. Гедеонова. — Обычай анонсов. — Почетное гражданство. — Поднесение кубка. — Обед у директора. — Характеристика его. — Прекрасная Елена. — Фанни Эльслер. — Муравьева.

В 1833 году был назначен директором петербургских театров действительный статский советник Александр Михайлович Гедеонов, служивший до того времени в Москве, при Оружейной палате. Предшественник его кн. Гагарин, как я уже говорил прежде, был гордый аристократ, недоступный для подчиненных. Новый директор, с первого своего шага, оказался человеком совсем другого склада и характера. Когда артисты всех трупп ему представлялись, он был одинаково приветлив, прост и любезен с каждым из них. Можно сказать, что первым своим дебютом он сумел расположить всех в свою пользу. Вступив в должность, он обратил особенное внимание на драматическую труппу, бывшую, при князе Гагарине, в полном пренебрежении. Гедеонов посещал наш театр почти ежедневно; замечал успехи молодых артистов и поощрял их, или похвалой или материальным вознаграждением. В первый же год своего директорства, он занялся переустройством Театрального училища: его ходатайством и старанием было приобретено огромное здание против Александринского театра, в собственность дирекции; туда вскоре были переведены: театральная школа, контора, швальня, гардероб и нотная контора, находившиеся, до того времени, в разных домах; тут же отведены были квартиры школьным учителям, гувернерам и театральным чиновникам.

По его домогательству, театральный бюджет был значительно увеличен… Короче сказать, хозяйственная часть и вообще театральная администрация изменились во многом к лучшему. До Гедеонова драматическая и оперная труппы не были разделены, и оперные артисты, как-то: Осип Афанасьевич Петров, Ефремов, Шемаев и другие участвовали в драматических спектаклях; потом он уничтожил обыкновение давать малые комедии и водевили перед балетом, как говорится, для съезда, что, конечно не могло быть приятно для актеров, потому что на их игру публика не обращала никакого внимания и хлопала… только дверями. В то время покойный И. И. Сосницкий, как старший артист (которому, конечно, не весело было играть для съезда), передал мне несколько ролей из своего репертуара, как-то: «Воздушные замки», «Шалости влюбленных», «Своя семья», «Говорун» и другие. Кажется, Гедеонову также мы были обязаны уничтожением так называемых «анонсов», т. е. возвещений публике о спектаклях на следующие дни. Эта традиция, вероятно, вела свое начало с того времени, когда еще не печатались афиши. Молодые артисты обязаны были ежедневно, по очереди, являться в театр, в черном фраке и белом галстуке, и в одном из антрактов, выйдя за переднюю занавесь, анонсировать, что «завтра на здешнем театре представлена будет такая пьеса, а на Большом такая-то». Если приходились тут бенефисы, то и об них надо было сообщить. Особенно на масленице, при утренних и вечерних спектаклях, эти нелепые анонсы были просто нестерпимы. Старшие актеры были, конечно, избавлены от этого удовольствия…

Впрочем, я помню однажды, в чей-то бенефис, Сосницкий играл «Говоруна» (ком. Хмельницкого). В конце пьесы он остается один на сцене — и вместо последних стихов:

Но мне пересказать об этом остается
И всем и каждому, кто первый попадется.

Он (обращаясь к публике) заменил их следующими:

Чтобы, наконец, вас чем-нибудь занять,
Дозвольте честь иметь теперь вам сказать:

«Завтрашний день, на здешнем театре, российскими придворными актерами представлено будет» и проч… Аплодисменты и общий хохот перервали эту неожиданную выходку любимого артиста и фарс удался вполне.

В конце 1830-х годов последовал высочайший указ, по которому артисты императорских театров, первого разряда, прослужив двадцатилетний срок, имеют право получать потомственное почетное гражданство. Этою милостью мы были обязаны инициативе и ходатайству А. М. Гедеонова, и можно сказать, что это было действительно капитальное доброе дело, сделанное им для артистов. До того времени звание придворного артиста не имело никакого определенного положения в обществе. Хотя они и дети их не принадлежали к податному состоянию, но собственно никакими гражданскими правами не пользовались. Придворные певчие, например, получали чины, по выслуге положенных лет; но чиновники, поступая на сцену, не имели права пользоваться своими чинами и лишались их в продолжении своей службы при театре. Вследствие такого правила, кн. Тюфякин (о котором я говорил в прежних главах моих Записок) и посадил актера Булатова на съезжий двор, хотя он имел тогда чип титулярного советника. Понятное дело, что царская милость не могла не вызвать в нашем закулисном мире общего восторга — и старшие артисты того времени почли за долг благодарить директора, который был главным виновником этой милости, и, в память совершившегося события, преподнести ему какой-нибудь вещественный знак их признательности. По испрошении предварительно, через министра двора кн. Петра Михайловича Болконского, высочайшего соизволения, артистами был тогда заказан изящный серебряный кубок с позолотой, приличными атрибутами и надписями, с таким же блюдом, на котором были вырезаны фамилии артистов, участвовавших в подписке для этого подарка… И вот, в одно прекрасное утро, старшие артисты драматической, оперной и балетной труни явились со своим приношением к Александру Михайловичу. Он был глубоко тронут изъявлением нашей благодарности… и через несколько дней мы получили приглашение к нему на обед. Первый тост, как следует, был предложен хозяином за здоровье Государя императора и все единым сердцем и устами провозгласили ему многая лета! Второй тост артисты не замедлили провозгласить за здоровье радушного хозяина, а третий тост был выпит, по предложению Александра Михайловича, за процветание искусства и за успехи русского театра.