Александр Берг - Надежда-прим

• Название: Надежда-прим
• Автор: Александр Берг
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2016

Роман «Надежда-прим» — зарождение, взлет и крах крупнейшей на Урале в начале девяностых финансовой пирамиды во главе с Надеждой Коробейниковой. Но по своей сути, произведение выходит далеко за пределы этого события и будет актуально всегда. В то время имя Надежды Коробейниковой в «опорном крае державы», как полуофициально назывался Урал при советской власти, было не менее известно, чем имя Мавроди, а ее игра «Надежда-прим» заразила сотни тысяч жителей региона. В нее играли все — от простых рабочих до прокуроров, милиции, государственных чиновников и даже воров в законе и рэкетиров. По своему сюжету «Надежда-прим» — современная «Сказка о золотой рыбке», но в отличии от пушкинской — кровавая и фантасмагорическая.

---

Народ уже потихоньку сходил с ума. Кому интересна теплая водка под остывшие шашлыки! Но когда все с детства приучены, без команды ничего не начинать: ни пить, не есть, ни стрелять, ни защищать родину! А команды все нет и нет, и командир, товарищ Мокров, чтоб он был так здоров! — с загадочной улыбкой уже полчаса смотрит поверх голов куда-то в самый дальний угол озера, как будто разглядел там конец жизни каждого из присутствующих!

— Просим, просим! — заскандировали самые нетерпеливые. — Даем слово!

И лишь тогда товариш Мокров легонько постучал общепитовской вилкой по уже откупореной бутылке водки, прислушался к ее малиновому звону и произнес знакомые всем с детства слова с ударением на «я»:

— Я пригласил вас, господа!

Гости с удовольствием уставились на, в сущности, маленького, смешного человечка, в белой, зеркально отглаженной рубашке, со старомодными запонками на рукавах и крошечным пятнышком неизвестного происхождения (возможно, дырка от ордена!) на груди.

Так вот, и маленького и смешного, но почти полновластного хозяина этих мест, и, при всем при том, их родственника и где-то самого лучшего друга!

А товарищ Мокров поправил съехавшие на кончик носа в крупной стариковской оправе очки и поднял рюмку водки для первого тоста.

— Друзья мои! То есть, родные и близкие… так сказать!

Мокров слегка запутался и смущенно откашлявшись в кулак, в расстерянности пригубил водку. К сожалению, гости поняли его буквально, и тоже пригубили. Кое-кто тут же пригубил и вторую, и, не закусывая, потянулся за третьей. Но Мокров железной рукой восстановил порядок.

— Товарищи! — строго окрикнул их директор базы отдыха, и всем стало ясно, что приглашены они сюда не только затем, чтобы, но и… — Товарищи! В это трудное и, как верно сказал Михал Сергеич, в некотором роде, судьбоносное время, когда все закрываются, мы… открываемся! У всех, понимаешь, кризис неплатежей, а у нас — новый сезон. Че был наш «Родничок» в годы застоя?

Гости тоскливо отставили в сторону полные рюмки и покорно приготовились дослушать застольный спич. А Мокров как будто обрел дар речи.

— Это был самый закрытый объект нашего суперзакрытого предприятия! Ну кто мог ко мне позвонить вот так просто-запросто? Секретарша генерального, да парткома, да профкома!

Мокров прислушался к собственным словам. Нет, кажется, ни чего лишнего, все в духе Гласности и Демократии, так сказать, все в самый раз!

— А теперь мы открыты для всех трудящихся без разбору, как… — мысль снова ускользнула от него, — как Челябинск-40! Во!

Последнее сравнение ему так понравилось, что он решил на нем и кончить. Вытер носовым платком густо вспотевший лоб и во второй раз поднял рюмку с водкой. Но вдруг от самых дальних столов, почти от самой воды, до него долетел чей-то голос, полный вопиющей обиды и непонимания:

— Макарыч! А пить-то за че? За «сороковку»?!

— Ах ты, черт! — Мокров от возбуждения аж привстал на цыпочки. — Действительно! Тост-то совсем похерил!

Уже повеселевшие гости снова испуганно встрепенулись.

— Значит так! Короче говоря, желаю, чтобы все вы перебывали у меня в «Родничке», так сказать, на законном основании. То есть, безо всякого там блата и телефонного права! За наличный расчет, так сказать! За трудовые ассигнации-с!

— Ага! — заволновались гости.

— Фиг тебе! Мы че их на станке печатаем?

— Мы че те, Якубовичи!

— Тогда уж лучше — по блату!

— Ты, Макарыч, сперва скажи, где у тя это долбаное Поле чудес! А уж мы его вдоль и поперек перекопаем-перероем!

— Ага! Каждую госточку земли перетрем-перемоем, а золотишко найдем!

— Найдем-найдем!

— Так это ж, братцы, уже второй тост! — не растерялся Мокров. — Одной, понимаешь, рюмкой — все дела не решишь! Поэтому, желаю, чтоб у всех было все и сразу!

С той же загадочной улыбкой, с которой он только что смотрел вдаль, Мокров окинул уже изрядно разгулявшуюся за его счет компанию, и, как всегда жестко, по-большевистки, повторил:

— Сразу и все!

Глава 7

Было уже далеко за полночь, когда за столами на медленно остывающем после дневного зноя пляже остались только Мокров и самые близкие его родичи. Остальные — кто пошёл спать в отведенные ему до утра аппартаменты в самом престижном центральном четырехэтажном корпусе, кто в поисках счастья побрел наугад по запутаным лесным тропинкам, уводящим неизвестно куда, то ли к Ильменскому заповеднику, то ли к необозначенному на карте безымянному болоту.

Кому-то до смерти захотелось искупаться в ночном Кисигаче, но уже раздевшись и подойдя к краю воды, он вдруг ощущал жуткую оторопь от черной засасывающей бездны, едва слышно плещущейся у самых ног — страшного сгустка влаги, леса и космического пространства.

В зависимости от количества съеденного, а в особенности выпитого, все гости чувствовали себя, кто грешниками, кто святыми, а кто и просто навсегда потерянными во мраке смутного времени. Хотелось искренне любить, жалеть и ублажать только самого себя.

Как кому-то искупаться в Кисигаче, Мокрову до смерти захотелось спать. Но, кажется, кум, а может, и не кум, кто теперь мог за то поручиться, так вот, кажется, кум завел прелюбопытный разговор о недавнем убийстве депутата Верховного Совета СССР, директора Сосновской птицефабрики Лежнева, и Мокров решил немного пообождать.

Со стороны железнодорожной станции то и дело слышался нарастающий грохот приближающегося состава. Грохот был глухой, порождал смутные желания, и больше походил на непрерывные раскаты далекого грома. Хотя… может быть, и вправду, приближалась гроза, а станция была нелюдима и поезда давно позабыли туда дорогу. А может не было ни железнодорожной станции, ни грозы, а громыхало и ухало в воспленных мозгах собравшихся по случаю людей.

Как бы то ни было, но, кажется, кум, запалив древнюю, глиняную, с длиннющим изогнутым чубуком трубку, вдруг проскрипел:

— Ну вот, плакали наши курочки! Нет Лежнева — нет курей!

— Вот именно, — сокрушенно вздохнул Мокров, — а мне так хотелось побаловать вас, так сказать, цыплятками-табака! Теперь не дождетесь! И чем, скажите, будет заниматься наш предисполкома товарищ Сумин, если птицефабрика закроется? Ведь куры сегодня — это ж валюта!

И прищурившись в сторону кума, спросил:

— Послушай-ка, дарагой, так говорят, это ты первый нашел его на пороге его же дома? А он был того… еще живой?

— Да нет! Мертвее не бывает! Вы че, видели живых с дыркой во лбу?

Кум низко наклонил голову и прошептал, как страшную тайну:

— А на груди — листовка пришпилина!

— Какая листовка? — подались вперед родичи.

— Обыкновенная, с выборов! Помните, «Голосуйте за Лежнева! Лежнев — это куры!»

От последних слов все ощутили себя брошенными на самую середину озера, в кромешную тьму.

— Кто бы мог подумать! Убить депутата Верховного Совета СССР! И за че? За каких-то курей!

— А вы хотели бы, чтоб за бабки? — молодецки хохотнул почти невидимый за столом старичок, которого Мокров знал, как своего троюродного дядю. — Это ж на Диком Западе — режут за бабки! Потому что — звериный оскал этого самого… капитализьма! А у нас че? Социализьм с человеческим лицом! Значит, бьют за курей, и еще черт зна за че, по бартеру! То есть, по-людски!

Дед довольно облизнулся и уж совсем гнусно хихикнул:

— У кого че есть, за то и убьют! Ясно?

Никто не понял, шутит он или сошел с ума. Теперь все было непонятно. Поди вспомни, зачем они тут собрались! Домового ли хоронят, ведьму ль замуж… Точь-в точь как на поминках, когда после третьей уже зубоскалят над покойником, а после четвертой кое-кто по ошибке даже пытается утешить вдову. Нет, пожалуй, здесь было все наоборот: собрались повеселиться и вдруг захотелось напугать друг друга до смерти!

— Чушь! — возмутился Мокров, тщетно пытаясь разглядеть в темноте троюродного дядю. — За баксы тоже могут, так сказать… Еще как могут! Лежнев, Лежнев! А про Астаховых-челноков не слыхали? Всю семью — под корень! Вместе с собакой!

— С какой собакой! — оживились гости. — Собака сама того… их же и задрала! Людоед!

— Ну да! Конечно! И хозяев и воров! С голодухи!

— Так у нее же, стервы, под ковриком те баксы и хранились! Была команда: стоять насмерть! Вот она и стояла! Вся комната, брешут, от крови почернела, как после пожара!

— А баксы?

— Че баксы? Баксы менты с пожарниками поделили. Не с собакой же! За работу! Государство им по полгода не платит. Они теперь, как все — на хозрасчете! А самое-то страшное слыхали?

Зашаркали сдвигаемые к центру стулья. Слушать самое страшное в одиночку никто не хотел. И правильно! От того, что услышали, стало, действительно, жутко.

— Убивали-то хозяев свои!

— Как свои?

— А так! Сплошь — кровная родня! Мать ее без разбору!