Михаил Жестев - Приключения маленького тракториста

• Название: Приключения маленького тракториста
• Автор: Михаил Жестев
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1957

Можно ли в пятнадцать лет стать трактористом?

Об этом мечтают многие ребята. А вот колхозный паренек Алешка Левшин добился своего. О том, что за человек Алешка, в какие затруднительные, а подчас комические положения попадает он, и рассказывается в повести «Приключения маленького тракториста». Вы познакомитесь также с друзьями Алешки — трактористом Шугаем, непутевым Колькой Лопатиным, рассудительным дядей Пудом, «покровителем» маленького тракториста — Харитоном Форсистовым.

«Приключения маленького тракториста» — вторая повесть для детей М. Жестева. Как и в первом произведении — «Оленька», — писатель показывает сегодняшнюю колхозную деревню, ее людей с их думами и стремлениями.

Рисунки В. Вальцефера.

---

— Игнат Васильевич, кому бы мне сапоги продать?

— Не казенные ли?

— Свои. Жмут маленько, а так новые. Раз только надевал.

— А где сапоги? — поспешил спросить Форсистов, разглядывая небольшую, еще мальчишечью ногу Алешки.

— В кладовке. Сапоги яловые, хорошие.

— Давай неси. Если хорошие, семьдесят рублей отдам.

Алешка направился в кладовку. Семьдесят так семьдесят. Конечно, убыток. Но не думал Алешка, что этот убыток ничто рядом с тем уроном, который понесет он на продаже сапог. А ведь казалось бы, что особенного могло произойти от этой весьма несложной операции?

Предательские сапоги

Когда Алешка вернулся, никто уже и не помнил о сапогах. Пудов пришивал к рубашке пуговицу. Маленькая иголка, казалось, вот-вот затеряется в его больших, заскорузлых пальцах. Братья Сапуновы играли друг с другом в подкидного. Всегда дружные, они с азартом старались переиграть один другого и были похожи на дерущихся петухов. Форсистов тоже был занят: он достал из тумбочки колбасу, буханку хлеба и ел за двоих, Увидев Алешку, он вытер руки.

— А ну, покажи сапожки.

— Совсем новые.

— Вижу.

Форсистов помял в руках голенище, постукал пальцем по кожемитовой подошве и заглянул вовнутрь, на поднаряд. Алешка спокойно наблюдал. Сапоги новые, хорошие, не семьдесят — все сто рублей им цена. Но зачем Форсистов сует свой толстый нос в голенище? Уж не думает ли он напялить сапог на свои кудри? И чего он там нашел?

— Ну и сапожки! — громко рассмеялся Форсистов. — Вот это да! Гляньте-ка, братцы!

Алешка ничего не понимал. Сапоги как сапоги. Но неспроста смеется Форсистов. Алешка рванулся, чтоб отнять сапоги, но Форсистов ловко вскочил на табуретку, ухватился за электрический шнур и направил лампочку прямо на Алешку.

— Нехорошо, брат, подсовывать такой товарец. Я-то думал, сапоги настоящие, а они какие? Детские! Ей, ей, хлопцы, у парня детские сапоги! И клеймо даже на поднаряде. Смотрите — «Артель детской обуви».

Алешка готов был броситься в драку.

— Отдай!

— Возьми! — Форсистов спрыгнул с табуретки. — Были бы сапоги настоящие, а то из артели детской обуви.

— А мне продашь? — спросил Пудов.

— Продам, Игнат Васильевич…

— Ну и хорошо! — и бородач тут же выложил Алешке деньги.

Вот и вся история с сапогами. Ну разве не смешно, что у завтрашнего тракториста детские сапоги? Не грех бы посмеяться и самому Алешке. Но кому смех, а ему слезы. В эти первые дни учебы он меньше всего думал о своих годах, считая, что оставил их вместе с метриками где-то за пределами училища. И вдруг эта история с сапогами! Спал спокойным сном, не думая о них, Игнат Васильевич, хотя и решил выведать у парня, что это он вздумал заниматься распродажей своих вещей; спали братья Сапуновы, забыв о сапогах, хотя из-за них они не доиграли положенных десяти конов в подкидного дурака; даже Форсистов забыл о сапогах, хотя он затеял всю эту историю с клеймом артели детской обуви. И только не спал один Алешка. Теперь его заподозрят, что он несовершеннолетний, начнут допрашивать, выпытывать, а там, глядишь, вызовут кого-нибудь из МТС, установят его личность — и все пропало. Надо было что-то предпринять. И вот утром, едва прозвенела побудка, Алешка вскочил с кровати и схватил свой вещевой мешок. Он копался в нем, что-то искал, пока Пудов не спросил:

— Потерял что-нибудь?

— Бритву не найти, — ответил Алешка, хотя никакой бритвы у него не было и еще ни разу в жизни он не брился. — Наверно, дома оставил.

— Дал бы, да не бреюсь, — ответил Игнат Васильевич, погладив свою черную бороду, — а ты у Сапуновых возьми.

Все спешили умыться, застелить койки; им было не до мальчонки, вздумавшего побриться. Алешка, взяв у Сапуновых безопасную бритву, сидел перед зеркальцем и намыливал щеки. Если не считать легонького пушка, брить было нечего, и все же Алешка ухитрился порезать шею, губу и подбородок. Но он был доволен. Царапины и порезы говорили всем, что он уже бреется, а это имело для него первостепенное значение. Пусть Форсистов теперь рассказывает про сапоги.

И все же на душе у Алешки было тревожно. Что бы ему еще такое сделать, чтобы быть в глазах товарищей взрослым человеком? Недогадливый ты, Алешка! Давно бы надо было подумать о папиросах. Папироса — великое дело. Без нее — пятнадцать, а с ней, особенно, если ее держать в кулаке, да при этом почаще плевать себе под ноги — все восемнадцать дадут. В первую перемену он купил пачку папирос, закурил и с весьма важным видом прошелся с папиросой в зубах по коридору школы.

— Разве ты куришь, Лопатин?

Алешка смутился. Нехорошо, что его увидел Сергей Антонович. Но тут же обрадовался: и пусть увидит!

— Давно, Сергей Антонович. Третий год.

— Постарайся на третьем и бросить…

По мнению Алешки, теперь он уже ничем не отличался от других курсантов. Вот только разве не гуляет по вечерам в парке. Скучное это дело! Ходи взад и вперед по главной аллее, глазей на проходящих мимо ребят и девчат да дыши пылью, что поднимают сотни ног. Нет, уж лучше побыть вечером с дядей Пудом, поговорить с ним о всяких делах. А что же еще делать, если нет товарищей? Да и некуда сходить. Ни в лес по ягоды, ни на речку рыбу удить. Речка за городом, а лес за речкой. Но теперь вечерние гулянья приобрели в его глазах большой смысл, и в первый же свободный вечер он надел новую рубашку, отутюжил брюки и направился к Кольке Лопатину.

— Пошли в парк, — пригласил Алешка.

— Неохота, — хмуро отказался Колька. — Чего я там не видал?

Он был явно не в духе.

— Ты куда-нибудь поступил?

— Нет еще. Только заявление подал.

— В восьмой класс?

— Отбоярился. В речную школу.

— И хорошо! — одобрил Алешка. — Будешь капитаном.

— Да, будешь! А вдруг с семилеткой и здесь не примут? В первую очередь берут, у кого десять классов…

— Тебя примут, ты курсы трактористов окончил, — обнадежил Алешка.

— Окончил, когда был Лопатиным. — А теперь что? Ничего. Даже не напишешь, что был прицепщиком, пропал трудовой стаж. Одна надежда на твои отметки…

Приход Алешки отвлек Кольку от невеселых мыслей, и он спросил:

— Чего это ты в парк собрался?

— Понимаешь, все ребята ходят. А то еще догадаются… Пошли, Коля. Ну, будь другом.

В парке они смешались с толпой гуляющих.

Яркие электрические фонари освещали главную аллею и делали ее похожей на длинный коридор с зеленым сводом. Некоторое время Алешка и Колька молча передвигались среди бесконечной вереницы людей. Шли и глазели на проходящих. Потом Алешка толкнул Кольку под локоть и лихо подмигнул:

— Видал?

— Кого?

— Хорошеньких барышень. Давай познакомимся.

Не ожидая согласия Кольки, он круто повернул за двумя девчонками и начал сыпать какие-то лишенные смысла фразы.

— М… да. Очень даже ясно! Узнаешь? Еще бы… Не наши ли?

Он очень доволен, что все происходит на глазах курсантов училища, гуляющих, как и он, в саду; и, подделываясь под кавалера, Алешка продолжает нести чепуху, которая, как это ни странно, весьма одобряется девчонками и в конце концов приводит к знакомству. Одну зовут Ира, другую — Тося. Но Алешка почему-то называет себя Сергеем, а Кольку — Валентином! Так надо! — И подмигивает: смотри не проговорись! Девчонки тоже не Ира и не Тося. Ну и пусть: «Они врут, мы врем, и очень хорошо». Но почему это очень хорошо, — Алешка сам не знает. Такова тактика вечерних гуляний. Об этом не раз говорили при нем курсанты. Кольке скучно. Погуляли, походили, пора и домой.

Алешка незаметно для себя оказывается впереди с одной из девочек. Алешкина барышня очень напоминает разрисованную картинку.

— Вы в училище учитесь? — спрашивает барышня-картинка.

— Мы? В училище.

— Интересно у вас?

— У нас? Очень даже.

— А вы приезжие?

— Мы? Приезжие.

Наконец и Алешке наскучило гулянье. А ну его, этот парк, эту девчонку — «вы» да «мы».

— Колька, пошли домой!..

Алешка остановился у ярко освещенного павильона читальни. А не посмотреть ли журналы? И вдруг его окликнули:

— Это ты, Алеша?

Если бы Алешка знал, кого он встретит в этот вечер, ни за что и никогда не пошел бы в сад. Прямо на Алешку шла Таня!

Она протянула ему руку:

— Помнишь, у трактора?

— Тебе что надо?

— Не узнаешь? А я недавно была в Серебрянке. Как хорошо там! И по-настоящему охотилась… Думаешь, волков пугала? Ничего подобного. На уток с папой ходили. И Шугай был с нами. Он мне все-все рассказал про тебя. Я даже не поверила. Так ты больше не портишь тракторы?

Старая, казалось бы, уже потухшая обида вспыхнула в Алешке с новой силой. Да что же это такое? Девчонка его видала, а теперь вот похваливает: ах, какой ты стал хороший, послушный! Балаболка, ябедница! Еще не хватает, чтобы она узнала, что он не Алешка, а Колька; напишет отцу, а потом встретит и скажет: «Как я рада, что ты опять Алеша!» Нет уж, дудки, — этому не бывать! И сказал угрожающе: