Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)

• Название: Блатные из тридевятого царства (СИ)
• Автор: Валерий Волков
• Издательство: СИ
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2016

Получить пятнадцать суток за драку на дискотеке может каждый, но или почти каждый. Кто ж устоит спокойно, когда тычут кулаком по носу. А вот перенестись, отбывая срок, из российского отдела полиции в кутузку средневековой, да еще полусказочной Руси, дано не всякому. И как жить молодому парню дальше, если здесь землю все еще считают плоской, а местный князь-самодур даже представить не может, что у человека помимо обязанностей могут быть еще и права.

---

   Мое бренное тело без всякой почтительности бросили на мягкий ковер в центре юрты. Справа и слева в позах эмбрионов скрючились кореша. Азам, как вождь, удостоился особой чести, его уложили на груду подушек. Последнем приволокли шамана. Я блаженно закрыл глаза, последняя ночевка в этом мире обещала быть спокойной и тихой.

   Разбудил меня внятный негромкий голос. Через откинутый полог в юрту влез первый солнечный луч, и я отчетливо рассмотрел лицо говорившего.

   Возле хана, скрестив ноги, сидит Нугай. Узкие глаза прилипли к переносице, рваный шрам над правой бровью бешено пульсирует, а бескровные губы корежит свирепая ухмылка. Я смотрел и не верил. Еще пару часов назад несостоявшийся хан таскал к нашему столу бурдюки с кумысом, его трясло от одного вида Азама. Отобранный к забою баран смотрел в будущее уверенней, чем он. А теперь это другой человек. Жесткий, уверенный в себе.

   Нугай встал. Корявые ломаные слова вылились в не менее уродливую фразу. Голос степняка сорвался на визг, лающие звуки ударились о стены и стихли под сводами юрты. А дальше произошло невероятное. Нугай плюнул в Азама. Рука хана сжалась в кулак, приподнялась и бессильно рухнула на ковер. Нугай засмеялся и вышел, полог встал на место, в юрте повис сумрак склепа.

   Я бросился к Азаму. Хан силился подняться, но не мог. Заметив меня, он заговорил. Голос дрожал.

   -- Яд. В кумысе яд. Нугай... -- Азам жадно облизал губы, -- золото стражникам Волыни дал, они меня в темницу... Орде скажет -- всех Тенгри забрал, ему велел остаться... ханом быть. -- Азам захрипел, на губах выступила пена. -- Прости Хан Па...

   Тело Азама дернулось, глаза сверкнули молнией и погасли. У меня перехватило горло. В юрте стояла убийственная тишина. Кореша спят, а храпа нет! Я набросился на Евсея. До остервенения тряс за плечи, бил по щекам -- не просыпается. У лежащего рядом шамана от судорог перекосилось лицо. Федька, Кондрат Силыч, Антоха, Васька и кузнец Сорока уже не дышали. Лишь у Ваньки слабо пульсировала жилка за ухом. Он простонал:

   -- Плохо мне Пахан... Очень пло...

   Я отшатнулся к дальней стене. В груди нестерпимо давило. Один, совсем один. Смотрю вперед и ничего не вижу. Рука нашарила в кармане спасительный лист с заклятием. Мой единственный шанс. Пора уходить. Тихо и быстро.

   Я закрываю глаза и стараюсь успокоиться. В голове сумбур, не одной отчетливой картинки. Мозг словно парализовало. Глотнул воздуха до боли в легких. Помогло. Сначала всплыло лицо Светки из соседнего подъезда, затем бабушкина деревня, а дальше воспоминания полились сами по себе, нескончаемым потоком -- родители, школа, армия, первый курс института...

   Вместе с памятью пришло успокоение. В глазах рябит от сочных и ярких картин прошлого. Я их отсматриваю как кинопленку, сортирую по значимости, выбираю нужную. Память хранит все, нужно только уметь вспомнить.

   Собравшись с духом, выглядываю из юрты. Никого. Над сопкой щурится солнце, в десяти шагах тлеют угли ночного костра. Настал момент истины. Сую лист в самое пекло, бумага вспыхивает. Синюшное пламя несильно жжет руку, пентаграмма наливается золотом и обращается в пепел. Я улыбаюсь. Закрываю глаза...

   ...Чувства возвращаются медленно. Неохотно. Сначала кожа мелкими пупырышками отреагировала на прохладу, затем включились обоняние и слух, зрение восстановилось последним. Около минуты перед глазами мелькали неясные расплывчатые тени и лишь потом бесцветная муть обрела очертания и объем.

   Вслед за чувствами явились желания. Точнее одно, но требующее немедленного удовлетворения. Рывком поднимаюсь с земли. Бегу в кусты и слышу родной Васькин голос:

   -- Пахан, у меня кишки в животе крутит, как карусель на ярмарке. Всю ночь почитай отсель не вылажу...

   Получилось!!! Губан не соврал, я вернулся куда хотел. Я готов орать, но боюсь. Слишком требовательно урчит живот. Организму до лампочки, что я сотворил чудо. Беру левее, все, что с права уже занято. Я это знаю. Через двадцать шагов устраиваюсь там же, где и прошлый раз. Меня разбирает смех, надо же было выбрать для переноса именно этот момент, мог же более удачное место и время представить. Но кто виноват, что это утро оказалось самым памятным за последние дни. Перетерпим еще раз. Главное -- все живы!

   Я первым выбираюсь из кустов. Следом по одному подходят кореша. Я смотрю на них и молчу. Счастье переполняет душу. Наверно это забавно со стороны -- быть счастливым. Кондрат Силыч удивленно спрашивает:

   -- Пахан, ты чего? Светишься, как купола на церкви.

   -- По вашим рожам соскучился. -- Честно отвечаю я.

   Евсей шевелит носом и лезет ворошить продукты. Я не жду, пока он доберется до жбана с медовухой. Говорю то, что выяснили еще в прошлый раз:

   -- Это Мишуки в питье слабительное подсыпали, отомстили.

   -- Сволочи! -- Взрывается Фраер. -- Чтоб дети их под старость лет так поили! Чтоб...

   Я перебиваю:

   -- Выходим. Остатки еды не брать, потерпим до вечера.

   -- А что вечером? -- Спрашивает Антоха.

   -- Увидишь.

   Первый привал делаем на вершине знакомой сопки. Отдыхаем больше часа. Я не тороплю. Куда-то подевались тучи, и солнце, в отличие от прошлого раза, жарит сильнее. Одежда, от рубах до исподнего, пропиталась потом. Я подсаживаюсь к Азаму. Спрашиваю:

   -- Как в орде выбирают хана?

   -- Зачем выбирать? Я хан! -- Отвечает Азам.

   -- А если тебя не станет?

   -- Мой сын будет.

   -- А если нет сына?

   -- Великий Тенгри укажет.

   -- Как?

   -- Не знаю. -- Признается Азам и уверенно добавляет: -- У меня будет сын!

   -- Конечно, -- киваю я, и продолжаю допрос. -- А женщина может ханом стать?

   Азам вскакивает, смотрит на меня, как удав на кролика.

   -- Нет!

   Именно это я и хотел услышать. Командую подъем. Идем по прямой. Темп ниже среднего, осиливаем километра три в час, может чуть больше.

   Степной пейзаж приелся еще в прошлый раз, смотреть по сторонам нет ни сил, ни желания. Ноги налились свинцом. Каждый шаг как подвиг. Но все же обошлись без привала и к оврагу вышли в нужное время.

   -- Стой! Раз, два! -- Командую я.

   -- Зачем стой! -- Удивляется Азам. -- Надо идти. Один холм, два холм, потом все. Придем -- праздник будет. Кумыс пить будем, барана кушать будем...

   -- Будем, будем, -- перебиваю хана, пока он про шамана не вспомнил. -- Я мигом, живот крутит.

   Зачем решил отойти -- не знаю. Еще на холме глаза до слез измозолил, но избушку Губана не увидел. Даже сволочной туман не проявился. Человеческая сущность вещь непостижимая. Когда жег заклятие, знал -- назад дороги нет. А в душе все одно слабенький, микроскопический лучик надежды теплится. А вдруг!

   Четверть часа я топтал ковыль в нужном месте. Ничего. Только степь кругом во всем великолепии и безвкусии. Плюнул. Развернулся и побрел прочь. За спиной ворчливый голос:

   -- И чего, дурачок, приперся?

   Я обрадовался колдуну, как отцу родному.

   -- Губан!!!

   -- Не ори, я не глухой.

   -- Ты где? Покажись! -- Попросил я.

   -- Ага, щас! -- Ответил Губан. -- Я покажусь, а ты мне головенку свернешь. Фигушки! Тебе это не поможет уже, а меня угробишь. Сказано было -- думай, прежде, чем заклятие в огонь совать. Второй попытки в таких вещах не бывает.

   -- Помоги! -- Взмолился я.

   -- Опять дурак! -- Огрызнулся Губан. -- Чем же я помогу, коли заклятие не мной сотворено. Раньше не мог, а теперь, когда оно в пепел обратилось и вовсе не с руки. Огонь из всех стихий самую большую магическую силу имеет. Так что ступай. -- У моих ног вырос кувшин с вином. -- Залей грусть-тоску, по себе знаю, помогает. Меня больше не ищи -- не отзовусь, а Агате кланяйся.

   Долго я еще надрывал голосовые связки. Давил на жалость, взывал к совести Губана, но старый хрыч молчал. Вдоволь наоравшись, помянув всех родственников Губана до седьмого колена, я заткнулся. Честно говоря, помощи я не ждал. Но мог же зараза поговорить, утешить...

   Я протер глаза -- исчез кувшин с вином. Пришлось резко сбавить обороты.

   -- Извини, погорячился. -- Никаких подвижек. -- Ну, прости, прости, -- сдался я окончательно. -- Беру свои слова назад. Твои деды и бабки в отличие от тебя вполне хорошие люди. Не порть им репутацию -- верни вино.

   Дрогнул воздух, у правой ноги серым сгустком крутанулся вихрь, степная пыль приняла форму кувшина и он пребольно долбанул меня по лодыжке. На губах повисло созревшее ругательство, но я сдержался. На кувшине сорвана пробка, вина убавилось на хороший глот, Губан зараза успел приложиться. Я тоже пригубил самую малость и поплелся назад.

   У подножия сопки ожидаемая картина. Вместо Азама пастушонок слюни пускает, коленями траву мнет. Кореша, завидев меня, орут как потерпевшие. Не дожидаясь глупых вопросов, говорю:

   -- В степь ходил. Знакомый здесь у меня обитает. Вином вот разжился.