Вольдемар Балязин - Правительницы России

• Название: Правительницы России
• Автор: Вольдемар Балязин
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-014829-1, 5-271-04362-2

За всю многовековую историю России на долю женщин выпало править чуть больше ста лет. В нелёгкое для страны время приходили они к власти, и нужно было немало мужества и сил, чтобы сохранить государство и уберечь общество от великих смут.

Княгиня Ольга и Елена Глинская, Софья Алексеевна и Екатерина I, Анна Ивановна и Елизавета Петровна и, наконец, Екатерина Великая — героини нашей книга. Автор не ставил перед собой задачи нарисовать полную историческую картину происходивших событий. Главная цель книги — показать личные судьбы и жизнь российских правительниц, их характеры и склонности, достоинства и недостатки. Перед нами — живые, мятущиеся натуры, чьи личные качества, симпатии и антипатии во многом определяли и ход событий в государстве, и сложные, противоречивые ситуации в очень непростом российском обществе.

---

Боярин Троекуров объявил Софье, что ей надлежит переселиться в Новодевичий монастырь. Она успела переслать деньги «брату Васеньке», но в монастырь выехала через две недели.

Ей отвели просторные палаты, поселив вместе с нею одиннадцать служанок и старуху-кормилицу княгиню Вяземскую.

Она получала в полном изобилии из дворцовых припасов разную пищу и питье — рыбу, пироги, мёд, пиво, водку и различные сладости и лакомства. К ней в любой день могли приезжать её сёстры, а сама она свободно гуляла по монастырю, однако у его ворот бессменно стояли солдатские караулы преображенцев и семёновцев.

И всё же на первых порах любовь к Голицыну не оставляла её ни на минуту. Оказавшись в монастыре, Софья более всего думала о «милом братце Васеньке», с невероятными трудностями пересылала ему письма и деньги — громадные суммы, сама зачастую оставаясь почти без гроша. А «брат Васенька», устроившись в далёкой Мезени со всем семейством, конечно, не столь роскошно, как в Москве, но и не хуже другого захолустного воеводы, стал писать письма, но не Софье, а Петру, уверяя его в своей преданности и клянясь, что был верен ему не менее, чем его сестре. К счастью для неё, Софья об этом ничего не знала, потому что и сам Пётр писем Голицына не читал — во всяком случае, не сохранилось никаких свидетельств, что он ответил хотя бы на одно его послание...

И, завершая сей скорбный сюжет, скажем несколько слов о несчастном Сильвестре. После допросов и мучений его кинули в застенок — «твёрдое крепило» — без окон, сырое, низкое, более похожее на могилу. Сочинения его Иоаким приказал сжечь. Новый патриарх, Адриан, сменивший Иоакима 24 августа 1691 года, оказался ещё более жестоким по отношению к многострадальному узнику. Сильвестр был обвинён Адрианом в ещё больших злодеяниях: он, оказывается, намеревался сам стать и патриархом, и царём.

В феврале 1691 года пятидесятилетнего узника снова пытали на дыбе огнём и железом, а потом отрубили голову на Лобном месте. Тело же бросили в общую могилу «с божедомами, и убогими, и нищими, и бродягами близ Покровского убогого монастыря, что на Таганке».

После победы над Софьей и её сторонниками Пётр стал единовластным, самодержавным государем. Возвратившись в Москву, он с головой погрузился в государственные дела, впервые ощутив тяжесть Мономаховой шапки. И хотя титул царя обязывал Петра претерпевать многие связанные с ним неудобства, тяжелее всего давались Петру сдержанность и благолепие, ибо молодость и жгучий темперамент оказывались сильнее разума и строгих канонов дворцового и церковного «чина». Особенно нетерпимыми для сторонников благочиния казались теперь наезды царя в еретическую Немецкую слободу, где по-прежнему правил бал его друг Лефорт.

Одним из немногих, кто решительно противился дружбе юного царя с иноземцами-иноверцами, видя в этом и пагубу его душе, был патриарх Иоаким. Но 17 марта 1690 года Иоаким умер, и Пётр, никем не сдерживаемый, пустился во все тяжкие.

По возвращении из Троицы в Москву Пётр чаще, чем к кому-либо другому, стал заезжать к Лефорту. Здесь всегда собиралась весёлая, жизнерадостная, интересная во всех смыслах компания, где можно было услышать множество любопытных и полезных историй, а кроме всего, ожидало царя желанное, свободное общение с молодыми красивыми женщинами.

Обо всём этом тотчас же становилось известно во всей Москве, и Софья узнавала о разгульном времяпрепровождении брата, как только в монастыре появлялась одна из её сестёр. «Превеликое женолюбие», проявившееся под влиянием Лефорта и других иноземцев, окружавших Петра в Преображенском и на Переяславском озере, ещё в ранней юности, сохранил царь, как и любовь к разгульным застольям, до самой его смерти.

Историки, изучавшие жизнь Петра, утверждают, что великий преобразователь России не видел различия между служанками и принцессами, россиянками и иноземками, руководствуясь в выборе только одним — постоянно обуревавшей его и в любой момент прорывавшейся страстью.

Его медик Вильбоа сказал как-то об этой стороне петровского характера: «В теле его величества сидит, должно быть, целый легион бесов сладострастия». Удовлетворяя своё сладострастие, Пётр должен был иметь дело с легионом ведьм, и многие современники-очевидцы или косвенные свидетели царской разнузданности приводят немало историй самого скабрёзного свойства.

Среди учёных-историков встречаются и такие — впрочем, достаточно серьёзные, — которые утверждают, что Пётр делил ложе не только с женщинами. По меньшей мере известны два уголовных дела по обвинению каптенармуса Бояркинского в 1705 году и управляющего имениями Ивана Кикина Дуденкова в 1718 году по одному и тому же поводу. И Бояркинский и Дуденков рассказывали своим знакомым, что царь Пётр и князь Меншиков живут в противоестественной связи и творят «блядское дело».

Допрошенные в Преображенском приказе, оба они были признаны виновными, но ни одному из них не был урезан язык, ни один из них не был казнён, а Бояркинский не был даже бит батогами, а просто-напросто отправлен служить в Азов рядовым солдатом. Что же касается Дуденкова, то его били кнутом, но затем сразу же освободили подчистую. «Это снисхождение, — писал историк Есипов, — бросается в глаза».

Софье рассказывали о бесконечных альковных утехах царя с разными женщинами, и оказывалось, что с самого начала Пётр никогда не удовлетворялся связью с одной какой-нибудь женщиной, но всегда имел по нескольку любовниц в одно и то же время.

Софья знала, что первым проводником в Эдеме любовных приключений, каким представлялась Петру Немецкая слобода, стал великолепный и неотразимый Лефорт.

Он-то и познакомил своего питомца с его первой, довольно мимолётной привязанностью — дочерью ювелира Боттихера. Однако вскоре всё тот же неутомимый швейцарец свёл Петра со своей собственной любовницей, которая на многие годы стала любимицей царя, — с первой красавицей Кукуя, дочерью ювелира и виноторговца Иоганна Монса — Анной.

Семейство Монсов было известно как семья нидерландца, московского золотых дел мастера Мёнса, а его сына Билима называли с добавлением дворянской приставки, «Мём де ля Круа». Из-за того, что Анна Моне стала любовницей царя, она сделалась объектом самого пристального внимания иностранных дипломатов в Москве. По утверждению австрийского посла Гвариента в письме австрийскому императору Леопольду I, Анна Моне, став любовницей Петра, не оставила и своего прежнего таланта Лефорта, деля ложе то с тем, то с другим. Такие слухи доходили и до Софьи.

Пётр, необузданный, непредсказуемый, порой даже безумный и крайне противоречивый в собственных симпатиях и антипатиях, мог, даже зная о любовной связи Анны Моне со своим другом-соперником, не обратить на это ни малейшего внимания, — столь сильно любил он Лефорта. Если же в том же самом грехе оказывались по отношению к нему женщина или мужчина, которых он не любил или переставал любить, месть его была неописуемо ужасной.

Как бы то ни было, но чувства Петра к своей жене Евдокии уже в 1693 году угасли окончательно и далее вспыхнули только однажды, но, видит Бог, лучше бы этой чудовищной вспышки не было.

А между тем Евдокия Фёдоровна менее чем через год после свадьбы, 18 февраля 1690 года, родила царю сына, названного в честь деда Алексеем, а затем в 1691 и в 1692 годах ещё двух мальчиков — Александра и Павла, которые умерли во младенчестве, не прожив и одного года. И об этом, конечно же, знала Софья, с каждым разом понимая, что её шансы на престол становятся всё более призрачными.

Евдокия была нежной и любящей матерью, но более всего страдалицей — и из-за того, что муж бросил её, и из-за того, что их первенец, к тому же наследник престола, был так же немил Петру, как и она сама.

Пётр, находясь в Москве, никогда не бывал с нею и уж тем более не делил супружеского ложа, но все ночи проводил на Кукуе: либо в роскошном доме Лефорта, где только в главном пиршественном зале могли разместиться полторы тысячи гостей, либо в собственном доме Моне, так же, как и дворец Лефорта, построенном на деньги Петра. Впоследствии для Петра стало традицией последний день перед отъездом из Москвы и первый день по возвращении в столицу проводить в доме любезного друга Франца.

Так было и в 1693 году, когда Пётр впервые отправился в Архангельск и в первый раз увидел море и большие торговые корабли, совершенно его очаровавшие. Так было и весной 1694 года, когда уехал он во второе путешествие в Архангельск. Так было и во время летних воинских манёвров, и перед отправлением и после возвращения русских войск из первого и второго походов под Азов, состоявшихся летом 1695-го и летом 1696 года. Так, наконец, было и в начале марта 1697 года, когда 250 человек отправились за границу в составе так называемого Великого посольства.

Официально Великими послами именовались три человека — Лефорт, Фёдор Алексеевич Головин и Прокопий Богданович Возницын, но фактически руководил деятельностью посольства сам Пётр, скрывавшийся под именем Петра Михайлова.