Мария Визи - A moongate in my wall: собрание стихотворений

• Название: A moongate in my wall: собрание стихотворений
• Автор: Мария Визи
• Издательство: Peter Lang Publishing, Inc.
• Жанр: Поэзия
• Год: 2005
• ISBN: 0-8204-7837-7

Мария Визи (1904-1994) – поэтесса «первой волны» русской эмиграции. Данное собрание стихотворений, изданное в США, под редакцией Ольги Бакич, наиболее полное на данный момент собрание ее поэтических произведений и переводов.

Издание состоит из 4 частей и включает в себя:

1. Три опубликованных сборника М. Визи: 1929, 1936 и 1973 гг.

2. Стихотворения, не вошедшие в сборники, написанные на русском языке.

3. Стихотворения, не вошедшие в сборники, написанные на английском языке.

4. Неопубликованные переводы

Вступительная статья и комментарии на английском языке.

---

16 февраля 1973 г.

430. Апрель

Бывает тихий день такой в апреле,
когда висит прозрачной сеткой дождь,
и только что едва зазеленели
на косогоре силуэты рощ.

Идешь один проселочной дорогой.
По сторонам — канавы и кусты.
И не боишься вымокнуть немного,
когда кругом так много красоты,

Не торопись! Утра такие редки.
Дымок селенья виден вдалеке,
а над канавой протянулись ветки
пушистой белой вербы в ивняке.

Забудь свои дела, заботы, скуку
и город с человеческой гурьбой —
здесь на полях — ни голоса, ни звука,
и тихий, тихий дождик над тобой.

22 марта 1973 г.

431. Солдат[202]

Солдат возвратился с фронта,
здоровый и молодой,
с далекого горизонта,
где кровь смешалась с водой,

где плещут пеной кровавой
ручьи тропических рощ,
где в поле выжжены травы
и пахнет порохом дождь.

Там боги в кумирне древней
бессильны были и злы,
там хаты бедной деревни
упали в кучи золы.

Один только он из роты
в тот страшный день уцелел,
ушел живым от болота,
принявшего груду тел.

Вернулся снова в объятья
родной семьи и страны.
Зачем же будят проклятья
его молодые сны?

29 марта 1973 г.

432. Тихий омут

У нас на лужайке цветут васильки,
кругом на холмах молодые дубки,
довольные в поле пасутся стада,
и сладкая в наших колодцах вода.

Привольно и мирно у нас на селе;
спокойней житья не найти на земле.
В речонке у нас за селом детвора
полощется в летнее время с утра;

ей каждый изгиб и порожек знаком,
обросший зеленым, густым ивняком,
и омут под ивами светел и тих…
Но бойся ты омутов тихих таких!

13 августа 1973 г.

433. Стройка

Растут дома на склонах наших гор.
Их зелени не видно будет скоро,
и там, где пели птицы до сих пор,
шумят машины и гудят моторы.

Была тропинка… Но ее уж нет,
она сменилась мертвой панорамой:
цементом скрыт ее последний след,
который раньше вел к верхушке самой.

В горах ютилось мелкое зверье.
Лишенное насиженного дома,
нашло ль оно пристанище свое
в какой-нибудь ложбинке незнакомой?

И тишина царила здесь, пока
ее отсюда не спугнули люди.
Вот только в небе те же облака
напоминают о пропавшем чуде.

22 августа 1973 г.

434. Письмо к дочери[203]

Я теряю тебя, — понемногу, но верно теряю.
Светлым солнцем пройдя, с моего ты свернула пути:
ты ушла к своему золотому, далекому раю,
и в оставшийся срок мой тебя мне едва ли найти.

У тебя под окном караваном проходят верблюды,
купол древнего храма сияет тебе вдалеке,
и толпа незнакомого, мимо идущего люда
говорит на чужом, непонятном тебе языке.

Ты глядишь на волну своего голубого Босфора,
где с высот минарета зовет на молитву мулла.
Ты довольна теперь и сюда возвратишься нескоро.
Ты упорно мечтала отсюда уйти… и ушла.

22 августа 1973 г.

435. Цветы (Прямая дорога, Куоккала)[204]

Был сад. Мы проходили мимо,
когда купаться к морю шли
той улицей, неповторимой,
босыми, по ее пыли.

По левой стороне — канава,
стена деревьев и ручей,
и дачи всю дорогу — справа,
и у одной, не знаю, чьей,

цветник — картинка! Но на свете
не может быть таких картин,
что пахли б также, как от этих
незабываемых куртин!

Табак — гвоздика — георгины —
гелиотропы — резеда —
левкои — розы… список длинный
не перечислишь никогда.

Мы быстро шли; спеша купаться,
на пляж морской держали румб,
но не могли не задержаться
у ароматных этих клумб.

Теперь, когда бывает надо
вдруг отдохнуть от суеты,
я ухожу к ограде сада,
где все еще цветут цветы,

и, стоя у калитки милой,
мне радостно бывает знать,
что им дана такая сила —
всю жизнь мою не отцветать.

2 ноября 1973 г.

436. Отверженность[205]

Бездомна ты? Войди в мой дом,
Пусть и тебе приютом станет!
Темно и страшно под мостом
Осенним вечером в тумане.

Здесь крыша, стены и тепло,
И хлеба хватит — будем сыты!
Пусть ветер ломится в стекло —
Ведь окна наглухо закрыты.

Но ты не хочешь? Почему?
Ты ночью, в холод, в непогоду,
Предпочитаешь — не пойму —
Свою опасную свободу?

Как жаль… Я чувствую теперь,
Что буду жить всегда в тревоге.
Раз ты, мою отвергнув дверь.
Осталась там в своей берлоге,

И будет горько мне вдвойне
Что, выбрав с волей мрак и муку.
Ты и не вспомнишь обо мне
Тебе протягивавшей руку…

2 ноября 1973 г.

437. «Я ранена была, но встала…»

Я ранена была, но встала.
Еще в крови, еще в бреду,
еще отваги очень мало, —
с трудом, но все-таки иду.

Когда проснулась в сердце вера,
что слабость можно превозмочь,
сумела выйти из пещеры,
в которой пролежала ночь.

Хромая, выйду на проселок
среди распаханных полей,
уйду от тени черных елок
дорогой стройных тополей,

и вдруг увижу в блеске алом,
где солнце только что взошло,
на горизонте за каналом
свое знакомое село…

О, у меня найдется силы
дойти до этого села —
упала, да, — но видишь, милый,
я поднялась и добрела!

2 ноября 1973 г.

438. Парад[206]

Смотрели дети жадными глазами,
как чудо проходило у ворот:
что магараджа, правящий в Низаме,
задумал позабавить свой народ.

Как будто вдруг волшебники и маги
внушив ему такую из затей,
пустили золотые колымаги
процессией для нищих и детей.

Блестели ярко на охране формы,
сверкали аксельбанты и мечи,
толпа кричала выше всякой нормы,
бравурный марш играли трубачи.

Парад прошел. Народ валил оравой.
И все исчезло за углом. И нет.
А дети у решетки за канавой
стояли долго и смотрели вслед.

И позже, в темном и сыром подвале,
под шорох крыс, закутавшись в тряпье,
еще так долго все переживали
чудесное видение свое.

22 марта 1974 г.

439. В парижском кафе (Баллада о двух друзьях)

Давид Рубинчик
и Яша Иоффе
берут графинчик
и черный кофе,
и вспоминают, как было дома,
над кружкой кофе и жю-де-помма.

В далекой юности, до Парижа,
один был черный, другой был рыжий,
любили маму, блины и кашу,
и жизнь казалась куда уж краше!

Один жил в Пинске,
другой жил в Минске,
встречались оба
однажды в Двинске.

Но оказалось
все в жизни ломко:
и вот осталась
пустой котомка…

Они попались и отсидели
по десять лет и по две недели
и одном из жутких местечек в мире,
и залитых кровью снегах Сибири.

И много позже, уже в Париже,
сойтись случилось гораздо ближе.
Один весь лысый, другой весь белый:
бывает в жизни такое дело!

Давид Рубинчик
берет графинчик,
а Яша Иоффе
пьет черный кофе.

И вспоминая, как было дома,
над кружкой кофе и жю-де-помма,
склоняет каждый свою ермолку,
и слезы капают втихомолку.

22/23 марта 1974 г.