Сергей Кремлев - Великий и оболганный Советский Союз [22 антимифа о Советской цивилизации]

• Название: Великий и оболганный Советский Союз [22 антимифа о Советской цивилизации]
• Автор: Сергей Кремлев
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4438-0511-5

Советский Союз — это потерянный рай. Сейчас завеса лжи скрывает правду об СССР от русских людей, опутывая ее многочисленными мифами. Сергей Кремлёв заявляет, что было семь Советских Союзов, порой враждебных один другому. В сталинском СССР за развал страны расстреляли бы, а в СССР Горбачёва это приводило в Верховный Совет.

В легкой и доступной форме автор разоблачает 20 главных мифов о Советском Союзе, созданных как в былые годы, так и совсем недавно.

---

Уэллс прибыл в Петроград в сентябре 1920 года накануне последнего крупного напряжения России в гражданской войне: вскоре должна была начаться Перекопско-Чонгарская операция Южного фронта по разгрому войск Врангеля и освобождению Крыма. 7 ноября 1920 года Красная Армия пошла на Перекоп, а уже 16 ноября Фрунзе телеграфировал Ленину, что конница Буденного заняла Керчь и Южный фронт ликвидирован.

Впрочем, Уэллс уехал из России еще до начала штурма Перекопа, пробыв у нас две недели. Вернувшись в Лондон, он, отнюдь не приверженец коммунизма, но честный человек, написал книгу «Россия во мгле», в которой назвал Ленина «кремлевским мечтателем».

В мировой литературе XX века есть, пожалуй, две книги, без знакомства с которыми современный человек вряд ли сможет понять суть той одновременно величественной и динамичной эпохи, когда Русская Вселенная преобразовывалась в Советскую Вселенную. Вторая в хронологическом порядке из этих двух книг — «1937 год» Лиона Фейхтвангера.

А первая — как раз «Россия во мгле» Уэллса.

Сегодня ее не так-то просто и достать: она не переиздавалась с 1959 года. И поэтому я считаю своим долгом познакомить читателя с наиболее показательными местами из этой книги-документа.

Первая глава имела пессимистическое название «Гибнущий Петроград». Однако уже четвертая глава называлась «Созидательная работа в России». Увы, созидание — если иметь в виду экономику, науку, технику — тогда еще только намечалось. А вот разруха была жестокой реальностью.

Уэллс писал:

Основное наше (Уэллс приехал в РСФСР вместе с сыном. — С.К.) впечатление от положения в России — это картина колоссального непоправимого краха. Громадная монархия, которую я видел в 1914 году (во время первого приезда еще до начала мировой войны. — С.К.), с ее административной, социальной, финансовой и экономической системами, рухнула и разбилась вдребезги под тяжким бременем шести лет непрерывных войн. История не знала еще такой грандиозной катастрофы… Насквозь прогнившая Российская империя — часть старого цивилизованного мира, существовавшая до 1914 года, — не вынесла напряжения, которого требовал от нее агрессивный империализм. Она пала, и ее больше нет…

Уэллс был наблюдательным и трезвым — несмотря на фантастические романы — человеком, и показательно, что он точно указывает на причины краха старой России, не сваливая все с головы царизма на голову большевизма. Однако в констатации Уэллса, как и в констатации профессора Грум-Гржимайло («…Больна была вся нация, от поденщика до министра, от нищего до миллионера…»), имелась, надо сказать, принципиальная неточность. Если бы в России прогнило все и вся, то она бы рухнула невосстановимо.

В действительности прогнило лишь то внутреннее Зло, которое угнетало Русское Добро и не давало ему возможности нормального развития. Но силы Русского Добра никогда не были уничтожены окончательно. В этом и заключался реальный шанс новой России на возрождение. Лишь дав широкую дорогу Добру, Россия обретала историческое будущее.

И тот факт, что она его быстро обрела, лишний раз доказывает, что Советская Россия возникала, развивалась и развилась как Страна Добра! При этом Советское Добро — это деятельное Добро. А деятельное Добро — это всегда Мечта, порыв в будущее…

Что сделали в этом лучшем из миров циники? Они если и открывали новые земли, то лишь для того, чтобы их разграбить. Они если и строили заводы и фабрики, то лишь для того, чтобы нажиться…

Подлинно созидательна лишь большая Мечта, а как раз этим новая Россия и была сильна. В 1917 году Ленин не обещал России немедленные молочные реки в кисельных берегах, но он увлекал Россию в будущее силой своей мечты о мире, где человек вырастает и живет жизнью, достойной Homo Sapiens — Человека разумного.

В 1920 году это понимали в Росии и в мире далеко не все интеллектуалы. Уэллс же, отдадим ему должное, смог понять, что конструктивной альтернативы Советской власти в России нет. Но даже он, при всей силе его фантазии, увидел лишь один аспект безальтернативности большевизма для России — способность только большевиков взваливать на себя всю полноту исторической ответственности за страну.

Уэллс написал об этом так:

Среди этой необъятной разрухи руководство взяло на себя правительство, выдвинутое чрезвычайными обстоятельствами и опирающееся на дисциплинированную партию, насчитывающую примерно 150 000 сторонников — партию коммунистов (Уэллсу было известно что в РКП(б) состояло уже более 600 тысяч человек, но он брал в расчет активных членов партии. — С.К.)…

Я сразу должен сказать, что это единственное правительство, возможное в России в настоящее время…

В то время как вся остальная Россия была либо пассивна… либо занималась бесплодными спорами, либо предавалась насилию или дрожала от страха, коммунисты, воодушевленные своими идеями, были готовы к действию… Партия… в те страшные дни давала людям единую установку, единый план действий, чувство взаимного доверия. Это было и есть единственно возможное в России, идейно сплоченное правительство…

Сегодня коммунисты морально стоят выше всех своих противников.

В другом месте своей книги Уэллс повторил и усилил эту оценку:

Большевистское правительство — самое смелое и в то же время самое неопытное из всех правительств мира… Но по существу своему оно честно. В наше время это самое бесхитростное правительство в мире.

Сказал Уэллс и о «белых». Например, так:

Сомнительные авантюристы, терзающие Россию при поддержке западных держав — Деникин, Колчак, Врангель и прочие, — не руководствуются никакими принципиальными соображениями и не могут предложить какой-либо прочной, заслуживающей доверия основы для сплочения народа. По существу — это просто бандиты…

Если бы кто-нибудь из военных авантюристов, которым покровительствуют западные державы, по роковой случайности захватил власть в России, это лишь прибавило бы к общему развалу пьяный разгул, казнокрадство и засилье развратных содержанок…

Уэллс — как большой мастер культуры — умел ухватить сразу многое. Он, например, глубоко понял «крестьянскую» послереволюционную ситуацию. Рассказав о жестоких лишениях в Петрограде, далее Уэллс писал иначе:

У крестьян сытый вид, и я сомневаюсь, чтобы им жилось много хуже, чем в 1914 году. Вероятно, им живется даже лучше. У них больше земли, чем в 1914 году, и они избавились от помещиков. Они не примут участия в какой-либо попытке свергнуть советское правительство, так как уверены, что пока оно у власти, теперешнее положение вещей сохранится. Это не мешает им всячески сопротивляться попыткам… отобрать у них продовольствие по твердым ценам. Иной раз они нападают на небольшие отряды красногвардейцев и жестоко расправляются с ними. Лондонская печать раздувает подобные случаи и преподносит их как крестьянские восстания против большевиков. Но это отнюдь не так. Просто-напросто крестьяне стараются повольготнее устроиться при существующем режиме.

Последнюю фразу выделил я: уж очень она богата по содержанию, объясняя многое из того, что произошло в СССР уже в тридцатые годы. В одной этой фразе — весь трагизм будущей коллективизации!

Не провести ее Россия не могла — если хотела жить дальше. Но провести коллективизацию без жесткого и решительного слома крестьянской психологии тоже не представлялось возможным. Ведь средний крестьянин и на рубеже двадцатых-тридцатых годов хотел лишь одного — повольготнее устроиться при существующем режиме! Он был не против Советской власти, но лишь в том случае, если Советская власть не мешала ему жить жизнью, в основе своей дедовской, в деревне, по своему укладу тоже недалеко от дедовской ушедшей. А индустриальной России было необходимо крупное товарное сельскохозяйственное производство, невозможное без коллективизации.

Впрочем, я забежал далеко вперед. Вернемся к Уэллсу, размышляющему в главе «Гибнущий Петроград» о причинах сложившейся ситуации:

Вы, конечно, скажете, что это зрелище беспросветной нужды и упадка жизненных сил — результат власти большевиков. Я думаю, что это не так… Россия не есть организм, подвергшийся нападению каких-то пагубных внешних сил и разрушенный ими. Это был больной организм, он изжил сам себя и потому рухнул…

Уэллс здесь был и прав и не прав…

Россия — еще царская — безусловно, подверглась системному нападению враждебных ей внешних сил — не большевиков, конечно. Это нападение началось задолго до Первой мировой войны и революции и проводилось в стиле стратегии «непрямых действий». Сильная, независимая Россия мешала планам будущей глобализации даже больше, чем, например, сильная и независимая Германия. То есть Уэллс, усматривая причину краха старой России лишь во внутренних причинах, ошибался.