Георгий Садовников - Большая перемена (сборник)

• Название: Большая перемена (сборник)
• Автор: Георгий Садовников
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-6322-8

Георгий Михайлович Садовников (1932 г.р.), известный писатель и сценарист, не считает себя юмористом, однако шутка и ирония, интерес к "странным" людям являются его главным художественным оружием. Это и объединяет повести, вошедшие в эту книгу. Среди них и повесть "Иду к людям", по которой снят популярный четырёхсерийный телевизионный фильм "Большая перемена", дополненная новыми эпизодами, не попавшими в сериал.

В повести «Колобок по имени Фаянсов» рассказывается о жизни не блещущего особым талантом художника-шрифтовика, современного «человека в футляре», во всём соблюдающего чрезмерную осторожность и потому отказавшегося от личного счастья.

В повести «Триллер и киллер» рассказывается о молодом и не очень опытном опере Телкове, сумевшем благодаря своему простодушию избавить почтовое отделение от налёта грабителей.

Содержание:

Иду к людям (Большая перемена)

Колобок по имени Фаянсов

Триллер и киллер

---

Под ручку с Эдиком — ещё полбеды. Признаюсь, днями, — но на самом-то деле это случилось уже поздним вечером, — я, и сам не зная зачем, подошёл к дому Лины, принялся бродить вокруг да около, выписывая сложные вензеля. Не удивлюсь, если это было её имя. Пока я вникал в смысл этого рисунка, из подъезда вышел Эдик с помойным ведром. Я едва успел спрятаться за ближайшим деревом. В руке Эдика несомненно было её ведро, Лины. Не ходит же он в гости со своим помойным ведром! Не ведая о затаившемся соглядатае, Эдик направился к металлическому контейнеру, вытряхнул в бак мусор Лины, точно свой собственный, и ушёл в дом, словно к себе. После столь выразительно интимной сцепы, — она ему доверила свой мусор! — мне не осталось ничего другого, как с горечью покинуть её двор. Будто я их застал в одной постели!

Лёсик сочинил анекдот и запустил на институтскую орбиту. Его действие развернулось в одной из городских столовых. Нестор Северов взял на первое борщ и, приступив к трапезе, обнаружил в ложке лавровый лист, оскорбился, вызвал здешнего повара и якобы возмущённо заорал:

— Как это понимать? Как гнусный намёк?!

Анекдот мне передал знакомый — студент четвёртого курса, случайно встреченный в троллейбусе. Он сидел за моей спиной и, подавшись вперёд, обдавая мой затылок жарким дыханием, описал эту историю в мельчайших подробностях и, возможно, кое-что добавил от себя. Потом он начал возмущаться, но ему, видимо, было смешно самому, Лёсик хватил лишку, переборщил, если уж был упомянут борщ, — ударил в больное место. Я рассвирепел, обещал превратить Лёсика в колоратурное сопрано. Для Лёсика это будет концом его общественной деятельности, она у него была тесно связана с этой плотью. Студент тут же вызвался в чёрные вестники — он охотно передаст мои угрозы зарвавшемуся сочинителю анекдотов.

Прошло две недели с начала моей работы. Я в очередной, третий, раз иду на урок в шестой класс. За это время я исходил десятки километров по гремящим заводским цехам, зыбким трапам строек, те садистски поскрипывают под ногами, испытывая нервы неискушённого человека.

Из хождения по цехам и трапам особой пользы я не извлёк — вернул в класс двух сбежавших учеников, ровно столько покинуло школу, уравняв таким образом баланс. Попытки удержать ребят не увенчались успехом. Один из ушедших откровенно сказал:

— Не распинайтесь, Нестор Петрович, не расходуйте зря энергию и время. Всё равно ничего не выйдет. Я сам понимаю, что такое учёба и для чего она нужна. Вы даже не представляете, насколько я понимаю это. Но у меня прибавилась семья — приехала мать и родился сын. Я должен построить дом. Через год я вернусь и окончу школу. И бегать за мной тогда не придётся. Я не из таких. Всё! До следующего учебного года!

Другой, широкоплечий красавец Лазаренко, только добродушно засмеялся, когда я пришёл к нему домой и потребовал объяснений.

— Нестор Петрович, будем калякать откровенно. Сколько вы зашибаете со своим высшим образованием?

Я оторопел — столь циничен и безжалостен был мой, теперь уже бывший, ученик.

— Семьдесят рублей, — пролепетал я, стесняясь своих на самом-то деле пятидесяти двух, столько мне выдали за минувший месяц.

— А я — сто сорок! Стоит ли продолжать разговор?

Крепкие зубы парня сверкали, прямо-таки слепили глаза. Им нипочём любой житейский орешек, какой ни подсунь. Хоть из железа — разгрызут и выплюнут тебе под ноги. Серые глаза смотрели ясно, не ведая сомнений. По квартире хлопотливо сновала его крутобёдрая уютная жена. В ногах, хватаясь ручонками за войлочные туфли, ползал пухлый карапуз. Идиллия! Хоть рисуй плакат. Только добавить сюда сберегательную книжку и призыв: «Храните деньги в сберегательной кассе!»

— Стоит ли, Нестор Петрович?

— И какая же у вас специальность? Вы — министр? Извините, у меня, из-за таких как вы, память стала дырявой, будто старые башмаки, видно, я её износил, — спросил я, отчаявшись.

— Я — литейщик. И лично мне это впору, мой размер!

— Да, пока вы молоды и здоровы. Сейчас вам в вашем литейном пекле и впрямь всё нипочём. Хоть полезай в печь! Но, увы, вы обычный смертный, и если вас свалит болезнь? Надо будет искать другую профессию, скажем, сидячую. В жизни, Лазаренко, бывает всякое. Тогда как? У вас, между прочим, на плечах семья.

Мне бы истошно орать, возмущаться, топать на этого самоуверенного молодого мужчину! Звать, наконец, на помощь соседей. Однако вместо этого я понёс чушь, под стать ему, даже понимая: не то, не то, я говорю совсем не то. Ведь я-то знаю: не деньги главное в жизни.

— Я-то заболею? Ну вы загнули, вам бы писать книги! Посмотрите! — Парень повёл плечами, под белой футболкой заходили упругие мышцы.

Глядя с завистью на их игру, я понял: теперь потерял Лазаренко навсегда — этот здоровяк неуязвим для моих худосочных аргументов. И сам я в его глазах жалкий хиляк.

Так я думал, покидая его дом похлебавши несолоно и вообще кисло и горько. Но, оказывается, жизнь написала для нас с Лазаренко свой собственный сценарий. В тот же вечер меня сорвали с урока — в дверь заглянула секретарша, у неё был всполошённый вид.

— Нестор Петрович, вас срочно к телефону!

«Что-то с Линой!» — испугался я и поспешил в учительскую.

— Что-то с Лазаренко, — говорила секретарша, еле поспевая за мной. — Звонит его жена. Кричит, а что случилось, не поймёшь. Требует вас!

В учительской я схватил лежавшую на столе телефонную трубку, назвался и услышал в ответ истерические вопли:

— Вы накаркали, сглазили и укатились, а Вите стало плохо. Теперь он в больнице. И всё из-за вас!

— Я не колдун! Не злодей. Я желал ему добра. А что говорят врачи?

— У него какой-то перитонит. Сделали операцию. С этим, наркозом. Теперь ему обещают перелить кровь. Что же теперь будет, Нестор Петрович? Вы же учитель, знаете всё.

Для семьи, где редко случались болезни, и то по мелочам, это происшествие, конечно, было адским кошмаром.

— Не пугайтесь, скоро ваш муж будет здоров, как Геракл. Я сам отдам ему кровь. Свою кровь, — пообещал я в запале.

И тут же подумал: а что, Нестор, это идея! Забрезжила неясная, будто в тумане, возможность вернуть Лазаренко в школу, пока лишь некий намёк.

Я узнал номер больницы и рано утром, почти не спав, побежал в хирургическое отделение. Заведующего ещё не было, и я пооколачивался возле дверей его кабинета, вызывая подозрения у протиравших пол санитарок. Когда он пришёл, я прошмыгнул за ним в кабинет.

— Вы чей-то родственник? Практикант? — спросил он, облачаясь в белоснежный халат.

— Я — педагог, — ответил я многозначительно, будто назвал пароль.

И поведал: мол, так и так, есть у меня ученик Лазаренко, ныне ваш пациент, пренебрегающий учёбой. И вы должны ему перелить мою кровь, именно мою и только мою, с её лейкоцитами и эритроцитами.

— Почему непременно вашу? — осторожно спросил хирург, явно сочтя меня ненормальным и стараясь не доводить до буйных поступков.

— Понимаете, у нас, Северовых, в крови неуёмная тяга к знаниям. Это как бы наш фамильный знак, — пояснил я как можно разумней.

— Так, так, и вы полагаете, будто ваша фирменная кровь позовёт этого ученика в школу. — Он изображал глубокий интерес.

— Я не полагаю, я уверен, — перебил я, может, не очень вежливо.

— Но видите какая штука: у вас, возможно, разные группы крови. Ваша может не соответствовать нашим целям.

Вот так, наверное, осторожно он работал скальпелем.

— Если нужно, моя группа будет соответствовать! — заверил я твёрдо. И видимо, немножечко агрессивно, переборщил.

В общем, — он начал меня успокаивать:

— Хорошо, договорились, у вас возьмут и кровь, и всё, что ещё пожелаете! Вот звоню в вашем присутствии. — Он снял телефонную трубку и набрал номер: — Лаборатория? Сейчас к вам явится больной. То есть донор. Отнеситесь к нему со вниманием. Со вниманием! Вы меня поняли? Со вниманием, чёрт побери! Я, кажется, выразился более чем ясно… Теперь вы довольны? — спросил он, положив трубку.

— Доктор, я не псих. Если вы не сделаете, как я прошу, Лазаренко никогда не вернётся в школу… Доктор, давайте попробуем. Пусть это будет нашим экспериментом. Авторство ваше.

Моё ничем не подкреплённое заверение в собственной полноценности, похоже, его несколько успокоило. А может, его успокоило то, что я до сих пор не пустил в ход руки и зубы.

— Первый этаж. Комната номер шесть, — коротко бросил хирург.

— Я не сумасшедший, — предупредил я и пожилую медицинскую сестру. На всякий случай. Пока я плутал по больничным коридорам и лестницам, хирург мог ей наплести всё что угодно. Тоже по телефону.

— Сумасшедшие все остальные, а мы с вами нормальные и очень умные, — философски заметила медсестра, готовя свои инструменты.

Потом, отлёживаясь на кушетке, я остыл. Конечно, моя затея была бредом сивой кобылы. При чём тут кровь, когда вся соль заключена в генах? И так всегда! Сперва я совершаю несусветную глупость, и только после берёт своё слово мой тонкий изысканный интеллект. Наломав дров, я всё же вышел сухим из воды. Хирург мог бы позвонить в психушку, и приехали бы санитары, с руками как у горилл… А может, он позвонил. И эта процедура со взятием крови, и отдых на кушетке — всего лишь способ меня задержать до прибытия бригады.