Карл Вейлэ - Культура бескультурных народов

• Название: Культура бескультурных народов
• Автор: Карл Вейлэ
• Издательство: Госиздат
• Жанр: Культурология
• Год: 1924

Переиздаваемые Государственным Издательством в серии «Культурно-Историческая Библиотека» работы лейпцигского проф. Вейлэ, посвященные систематическому обзору культуры человечества и ее истории, представляют для сторонников материалистического толкования истории особый интерес теми подтверждениями этой теории, которые дает своим изложением Вейлэ и современные этнологи. Далекий от мысли помочь марксистам, автор составлял свои книжки для правильного понимания колониальных интересов Германии. Из предлагаемой книжки исключены все упоминания о былом величии германской колониальной империи и великих ее задачах, и, думается, книжка от этого только выиграла.

---

Проф. Карл Вейлэ КУЛЬТУРА БЕСКУЛЬТУРНЫХ НАРОДОВ

Предисловие ко второму русскому изданию

Переиздаваемые Государственным Издательством в серии «Культурно-Историческая Библиотека» работы лейпцигского проф. Вейлэ, посвященные систематическому обзору культуры человечества и ее истории, представляют для сторонников материалистического толкования истории особый интерес теми подтверждениями этой теории, которые дает своим изложением Вейлэ и современные этнологи. Далекий от мысли помочь марксистам, автор составлял свои книжки для правильного понимания колониальных интересов Германии. Из предлагаемой книжки исключены все упоминания о былом величии германской колониальной империи и великих ее задачах, и, думается, книжка от этого только выиграла. В сравнении с первым русским изданием, кроме этих исключений, мы добавили несколько примечаний.

Война помешала проф. Вейлэ выполнить весь план своей работы. До войны вышли: «Культура бескультурных народов», «Элементы человеческой культуры», посвященная технике, украшениям и жилищу, и «Первобытное общество», посвященная эволюции хозяйственных форм. За время войны вышли три книжки: о военном деле и его истории, о первоначальной механике и об эволюции письменности. Последняя, под названием «От бирки до азбуки», вышла под редакцией проф. Д. Н. Анучина в Государственном Издательстве, в серии «Культурно-Историческая Библиотека».

Ст. Кривцов

Предисловие автора

В эпоху всеобщего интереса к находкам и результатам доисторических изысканий, отрадного оживления в антропологии и внимания широких кругов общества к фактам из области народоведения, — знакомство с начатками человеческой культуры должно будет всегда иметь свой круг читающей публики. Я считаю себя не в праве ограничиваться простым обзором форм древнейшего культурного достояния человека, как бы ни облегчало это мою задачу. Однородная утварь, сходные обычаи и параллельные воззрения так многочисленны, в такой массе рассеяны по всему земному шару и встречаются у всего человечества, что давно уже поднят был вопрос о причинах подобных соответствий; до сих пор, однако, не достигнуто соглашения между двумя главнейшими направлениями. «Адольф Бастиан и единая основная человеческая мысль (Volkergedanke)!» — раздается клич с одной стороны, «Фридрих Ратцель и заимствование!»— несется с другой. И вооруженные тяжелым аппаратом наблюдательного материала, который со дня на день становится все необозримее стоят ряды этнологов друг против друга.

Окончательного разрешения этой великой загадки читатель не должен ожидать от такой книжки, как настоящая. С другой стороны, положение вещей, создавшееся благодаря последним поразительным результатам доисторической археологии, проникшей в самые глубины третичного периода, а также новые принципы новейшего исследования рас, отклонившегося от идеи простого существования человеческих разновидностей в пользу биологически закономерной смены отдельных наслоений человечества, — обязывает этнографа следовать методам этих родственных дисциплин и, подобно им, руководствоваться идеями естественно-исторического исследования. Я держусь того взгляда, что мы можем подойти к старой крепости, лишь подкопавшись, так сказать, снизу; мы должны не только исследовать сначала составные части древнейшего общего достояния человечества в области его материальных и духовных завоеваний, но и стремиться проследить историю каждого отдельного завоевания, прежде — чем приступить к объяснению упомянутых совпадений и различий. В конце концов придется даже установить сначала вообще ясную границу между человеком и животным, чтобы можно было с некоторой надеждой на успех двигаться вперед.

Общее достояние человечества оказывается, сверх ожидания, далеко не ничтожным; кроме речи, огня, оружия и орудий, оно обнимает довольно длинный ряд из области техники, обычаев и воззрений. Все это вместе взятое представляет уже культуру, поскольку поднимает человека над царством животных. Но по сравнению с богатой культурой культурных слоев человечества и, в их рамках, отдельных народов с тысячью особенностей их развития, — культура первобытных народов производит впечатление почти полного отсутствия культуры. Отсюда и заглавие моего труда, звучащее на первый взгляд парадоксом.

Из всего общего достояния человечества я мог рассмотреть в этом томике только огонь и его завоевание. Некоторым это, пожалуй, покажется недостаточным, — но, как увидит читатель, при рассмотрении уже одного этого вопроса открывается такая далекая перспектива на общее развитие всей человеческой культуры, что более беглое знакомство с этой областью завоеваний человеческого гения лишь повредило бы книжке. Освещение остальных элементарных приобретений культуры мы оставляем за собою на будущее время.

К. Вейлэ

Лейпциг. Август 1910 г.

I. Значение народоведения для народа

Ложные представления. Колонии, музеи и знакомство с народоведением.

Для нас, представителей старшего поколения, существовало только два типа индейцев: тип Куперовского «Кожаного чулка», охотника и рыболова, неустанно пробирающегося по лесам Востока, — и индейца Запада, неустанно носящегося по прериям на пламенном мустанге. О средне-американском и южно-американском индейце мы ничего не знали, а если нам и приходилось слышать о нем, то он нас не интересовал, так как не вел борьбы с бледнолицыми и не охотился на бизонов.

Возрос ли с того времени этнографический интерес к Средней и Южной Америке — судить не берусь. Надо думать, что многочисленные путешествия исследователей в эти области не могли остаться без всякого влияния. Зато, что касается северо-американского индейца, то я из собственного опыта преподавателя высшей школы знаю, что он в нашем представлении нисколько не переменился. Это и вполне понятно, так как источником знаний для нынешнего юношества остались в общем все те же романы и повести, которые читались и нами, старшим поколением. О том, что индейцы, наряду с охотой и рыбной ловлей, занимаются еще и земледелием, как оседлые народы, — кто знает об этом, кроме специалистов?

Кому известно, что как раз краснокожие par excellence — племена ирокезов и алгонкинов, — были весьма искусными земледельцами, какими еще ныне являются пуэбло, пима, юма и другие? Кого это интересует? Во всяком случае, не нашу молодежь. Впрочем, было бы почти жаль, если бы превратные, правда, но зато причудливо фантастические и романтические представления старого времени сменились точным, но трезвым современным изучением Америки.

Китаец также по прежнему защищен своей Великой стеной от назойливости внешнего мира; его тысячелетняя замкнутость вошла в поговорку. Лишь со времени последних волнений и войн за ним стали признавать, в лучшем случае, слабые попытки движения вперед. Да и они понимаются, как скоропреходящие вспышки. Для нас, обитателей западных стран, Китай был и будет символом добровольной отчужденности и полнейшей косности. Можно с уверенностью предсказать, что прежнее мнение значительно изменится, когда станет известно, что этой пресловутой замкнутости, строго говоря, никогда не было. Напротив, чужеземные влияния в области искусства и религии, а вместе с тем и в других областях народной жизни уже в течение тысячелетий изменяют общую картину жизни Китая.

Мы видим, следовательно, что общераспространенные этнографические сведения едва поспевают за прочными приобретениями науки. В век колоний и этнографических музеев такое положение дел не может быть признано блестящим. Разумеется, не каждый город и не всякая деревня в состоянии создать особое учреждение, которое работало бы или должно было бы работать над тем, чтобы знакомить нас с культурою других народов и, стройно расчленив ее и приведя в удобный порядок, вводить ее для сравнения в нашу собственную культуру. Однако, всем нам приходится путешествовать, и хотя давно известно, что местный житель по собственному почину редко заглядывает в залы музеев со множеством любопытных предметов — ему все же (хотя бы, например, в случае приезда гостя, которому надо показать город) не миновать своей судьбы; и таким образом оба оказываются или, по крайней мере, могут оказаться в выигрыше.

В настоящее время этнографические музеи у немцев так многочисленны, как ни у одной нации в мире, — исключая разве Соединенные Штаты. Впереди других городов стоит громадный Берлин. Мощь и денежные средства большого города и деятельная поддержка людей с широким кругозором привлекли в берлинский Музей Народоведения огромное множество предметов культуры из всех государств и даже из областей, где нет никаких господ и государей; со временем, надо полагать, он превратится в подлинную, почти без пробелов, энциклопедию всеобщего народоведения, — как только помещения, давно уже спроектированные, дадут возможность расположить весь материал надлежащим образом, в легко обозримом порядке. Остальные немецкие музеи поставлены на менее широкую ногу; но все же и они вполне удовлетворительно, даже блестяще, выполняют свое назначение знакомить широкие круги с тысячами разновидностей человеческой культуры вообще и ее особых форм, в частности. Немало вносят в это дело и те великолепные учреждения для целей народоведения, в созидании которых соперничали и соперничают друг с другом такие города, как Лейпциг, Бремен, Гамбург, Любек, Кельн и Штуттгарт. В Дрездене и в Франкфурте-на-Майне коллекции нашли себе приют даже в настоящих старых дворцах, как Цвингер и старый дворец Союза.