Александр Власов - О смелых и отважных

• Название: О смелых и отважных
• Автор: Александр Власов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1971

Книга Александра Ефимовича Власова и Аркадия Марковича Млодика «О смелых и отважных» включает в себя две повести, уже известные юным читателям — «Мандат» и «Армия Трясогузки». В этих повестях рассказывается о ребятах, которые вместе со взрослыми защищают от врагов молодую Советскую республику в годы гражданской войны и помогают взрослым строить новую жизнь.

В книгу впервые включена вторая часть повести «Мандат», написанная авторами для этого издания.

---

— Мика здесь? — спросил Платайс, даже не поздоровавшись.

— Здесь.

— А Трясогузка?

— У меня. Дрова для кухни колет.

— А беспризорники?

— Тут.

— Где?

— Вон в том лесу! — Цыган показал рукой в окно. — Там блиндаж — Трясогузка рассказывал…

Платайс на листке бумаги быстро начертил небольшой план: лес с железнодорожной колеёй, почти доходившей до болота, топь с камышами и мхами, а на противоположном берегу — сопка. Между этой сопкой и тупиком колеи он провёл стрелку и вдоль неё написал: «150 метров».

Выслушав Платайса, Цыган убежал, тоже забыв спросить про самогон. Пришлось вернуться.

— Самогон не помешает! — сказал Платайс. — Чем больше, тем лучше.

— Всем хватит! — загадочно улыбнулся мальчишка. — А вы сами пейте только самогон! — предупредил он. — Он из хлеба — полезный.

— Постараюсь не пить ничего.

— Самогон можно! — разрешил Цыган. — Но я вам ещё напомню перед банкетом!

— Ты что-то не договариваешь? — насторожился Платайс.

— Не бойтесь! Напомню! — сказал мальчишка и убежал.

Он пока не хотел раскрывать свой секрет…

К вечеру потеплело. Вчерашний снег растаял. Грязи прибавилось.

В сумерках беспризорники вышли из блиндажа. Все — даже Хрящ. Телохранитель вынес плетёное кресло.

— Сто пятьдесят метров — это триста шагов! — вслух подсчитал Малявка.

— А хоть и пятьсот! — оборвал его Хрящ и приказал: — Берись! Дружно!

Мальчишки, как мухи, со всех сторон облепили вагон, стоявший на рельсах.

— И-и-и взяли!… И-и взяли! — тихо командовал Трясогузка.

На пятый раз вагон стронулся с места и медленно покатился к земляной подушке, в которую утыкались рельсы. Здесь путь обрывался. Дальше шёл пологий спуск к болоту, через которое и надо было проложить железную тропку.

Мальчишки разбились на две группы. Одними командовал Мика. Они выгружали из вагона железо и подносили к самому берегу трясины. Другими — Трясогузка. Им предстояло самое трудное — укладывать листы поверх болота. Хрящ, как и положено всеначу, осуществлял общее руководство. По его приказу телохранитель поставил кресло на земляную подушку тупика. Царёк уселся наверху и оттуда покрикивал на мальчишек:

— Чего встал — в носу зачесалось?

— Не греми железом: Семёнов услышит, уши оборвёт!

— А ты чего пальчик сосёшь?… Порезал, бедненький?… Бегом, бегом — заживёт!

Его уже не очень-то слушали. Все понимали, что главные среди них

— Мика и Трясогузка.

У края болота дело шло быстро. Железная тропка, нацеленная на черневшую за болотом сопку, все дальше уходила от прибрежных деревьев.

Вскоре работать стало труднее. Грязная жижа продавливалась и наползала на железные листы. Пришлось укладывать на мох по два листа — один вдоль, а на него — второй, поперёк. И опять работа оживилась. Глухо похрустывало под ногами железо, булькало и чавкало болото.

Чтобы не ходить взад-вперёд по зыбкой железной тропке, мальчишки устроили конвейерную передачу. Трясогузка сам укладывал листы под ноги, постепенно удаляясь от берега.

Как ни старались мальчишки не шуметь, железо — не вата. Над болотом стоял приглушённый ломкий жестяной шорох. Будто шла невидимая рать в кольчугах и шлемах, с мечами и щитами. И словно от них, от этих железных доспехов, раздавалось в ночи тихое, но грозное бряцанье.

Совсем уже стемнело. Скучно стало Хрящу в своём кресле. Ничего не видно.

— Неси кресло на болото! — приказал он телохранителю.

В темноте они с трудом пробрались по узкой железной тропке до Трясогузки. Телохранитель перехватил несколько листов, переданных по живой цепочке, и рядом с тропкой выложил на болоте железную площадку. Поставил на неё плетёное кресло.

Теперь царёк восседал в центре трясины. Здесь он не покрикивал — побаивался Трясогузки. Но Хрящ долго не усидел: под его тяжестью листы перекосились, ножки кресла заскользили по железу, и он чуть не упал в болото. Выругав телохранителя, царёк со злостью схватил кресло, размахнулся и далеко зашвырнул его в топь.

Сидеть больше было не на чем. Вязкая грязь приклеивала ноги к железу. В рваные ботинки просачивалась вода.

— Эх! — произнёс Хрящ. — Была не была!…

Он переступил со своей площадки на железную тропку и, приняв очередной лист железа, потащил его к Трясогузке.

— Правильно! — похвалил его командир. — Ты давай ещё уволь телохранителя. Делать ему больше нечего — кресла-то нету!… А если кто обидеть тебя вздумает, мы всей армией заступимся!

— Обмозгую! — ответил Хрящ.

— Обмозговать надо! — согласился Трясогузка. — Я вот тоже мозгую — не сбиться бы! Темно — сопки не видно!

— Не собьёмся! — сказал Хрящ. — Посмотри — сигналят!

Впереди в темноте мигал огонёк. Мигал не как-нибудь, а ритмично, с явной целью. Он точно звал: «Сюда! Сюда! Жду!…»

— Тихо! — полетела по цепи команда Трясогузки.

На этой стороне болота все замерло. Мальчишки перестали хрустеть железом. И тогда все услышали другие звуки: осторожное позвякиванье топоров, сухой треск хвороста. С той стороны навстречу мальчишкам тоже прокладывали по болоту гать.

— Поднажмём! — передал по цепи Трясогузка. — Ужин стынет! Банкет ждёт!…

— Ужин стынет! — полетело по цепи, — Банкет ждёт!

И опять весело забряцало железо…

Приготовления к банкету заканчивались. Длинный стол был накрыт в самой большой комнате вокзала. Цыган притащил последний ящик с бутылками. Официантки расставили их. Трактирщица придирчиво оглядела сервировку.

— Кажется, все!… Ты больше не нужен, — сказала она. — Иди умойся и приготовь гитару.

Цыган вышел. Досталось ему в этот день. Болели и руки и ноги. Присел он на деревянную скамью и от усталости прикрыл глаза. Поспать бы!…

— Расселся, черномазый! — Варя толкнула его коленом. — Работай, работай!

— Все уже сделано!

— Врёшь!

Цыган с ненавистью посмотрел на толстощёкую девчонку. Она стояла перед ним с тарелкой в руке и лениво жевала пирожное.

— Варя! — послышался голос трактирщицы.

— Иду!

Девчонка поставила тарелку на скамью и побежала к матери. А Цыган вдруг озорно улыбнулся, вытащил из кармана шприц с остатками какой-то прозрачной жидкости и через иголку выдавил её в недоеденное пирожное.

Много уколов сделал сегодня Цыган этим шприцем: проколол все пробки во всех бутылках, потому и ныли руки от непривычной работы. В коньяк, водку и вино он добавил раствор порошка, предназначенного для Оло…

Был первый час ночи, когда Трясогузка вывел свою разросшуюся армию из леса. Мокрые, грязные с ног до головы мальчишки неудержимо лязгали зубами. Они замёрзли, и есть хотелось страшно.

Впереди тускло горели пристанционные фонари. Пьяные голоса пели где-то разухабистую казачью песню. Платайс щедро расплатился самогоном с солдатами, которые грузили железо. Это их голоса раздавались на станции. А на вокзале громко играл граммофон.

— Теперь — рассыпаться! — приказал Трясогузка. — Сбор у вокзала!

И мальчишки рассыпались, растворились в темноте, чтобы по одному, незаметно пробраться к вокзалу. Там их ждал ужин. Кто его приготовил для них, зачем, почему — это сейчас не интересно беспризорникам. Мальчишки привыкли верить Мике и Трясогузке. Раз они говорят, что будет ужин, значит, он будет!

Но у вокзала произошла непредвиденная задержка. Раньше здесь не было специальной охраны. Только один часовой стоял у двери в комнату, где работал телеграф. А теперь вокруг вокзала ходили пять или шесть караульных с винтовками.

— Кто это, а? — тревожно спросил Трясогузка.

— Не знаю! — ответил Мика с беспокойством. — Мимо них не проберешься!

На вокзале вовсю гремел граммофон, но больше ничего не было слышно. В освещённых окнах никто не появлялся, ничья тень не заслоняла свет, будто внутри — никого!

Громко топая сапогами, подошли два подвыпивших семеновца. Навстречу выдвинулись два караульных.

— Куда? — громко спросил один из них — молодой, в лихо заломленной фуражке. — Не положено! Господа офицеры гуляют! Приказано никого не пускать!

Семеновцы заспорили пьяными голосами, но второй караульный — курносый унтер-офицер скомандовал:

— Кру-гом!… Не разговаривать!

И семеновцы ушли.

Вокзал охраняли те самые партизаны в семеновской форме, которые днём стояли у санитарного эшелона. Но мальчишки не знали этого. Кто в канаве лежал, кто прятался за забором — и все ждали сигнала Трясогузки. А какой сигнал мог он подать? Банкет для беспризорников срывался! Когда Трясогузка уже собирался отводить мальчишек, пока их не заметили, в одном из освещённых окон показалась голова Цыгана. Он приоткрыл раму и спросил у часового:

— Никого?

— Застряли твои гости!

— А можно я свистну?… Они, может, прячутся в темноте?