Феоктист Березовский - Бабьи тропы

• Название: Бабьи тропы
• Автор: Феоктист Березовский
• Издательство: Западно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Первое издание романа «Бабьи тропы» — главного произведения Феоктиста Березовского, над совершенствованием которого он продолжал работать всю жизнь, вышло в 1928 году. Динамичный, трогательный и наполненный узнаваемыми чертами крестьянского быта, роман легко читается и пользуется заметным успехом.

Эпическое полотно колоритно рисует быт и нравы сибирского крестьянства, которому характерны оптимизм и жизнелюбие. Автор знакомит читателя с жизнью глухой сибирской деревни в дореволюционную пору и в трагические годы революции и гражданской войны.

---

Кутаясь в Нагольную шубенку, прошла задами бабка Настасья к концу деревни и, мимо Афониной избы, вышла опять на улицу, направляясь к своему дому.

Из Афониной избы слышался отчаянный крик Параськи.

Обливалось кровью сердце бабки Настасьи. Хотелось ей войти в избу Афони и сказать Параське ласковое слово утешения.

Но боялась она, как бы Олена худым словом не встретила. Встревоженная и растерянная побрела к своему дому.

Сумерки над деревней сгущались. Но на улице было еще много народа.

На речке, близ прорубей, бабы судачили:

— Слышь, Митревна! Параська-то рожает…

— Какая? Чья?

— Да Афони Пупкова дочка…

— Што ты говоришь, девонька?

— Вот те Христос!

— Рожает?

— Рожает…

Солдатка Теркина сказала жене старосты:

— Слыхала, Арина Лукинишна?.. Параська Афонина рожает!

Арина Лукинишна хлопнула себя руками по ляжкам:

— Да неужто рожает?

Солдатка перекрестилась:

— С места не сойти!.. Сама слыхала от Митрошихи. Бабничает она, Митрошиха-то…

Арина Лукинична покачала головой:

— Ни стыда, ни совести нету… у нонешних-то… Догулялась-таки, потаскуха, прости меня, царица небесная…

Когда совсем стемнело, Митрошиха вернулась в Афонину избу и принесла с собой небольшой туесок.

Держась руками за изголовье кровати, Параська по-прежнему кричала:

— Ай-ай-ай!.. Ох, помогите! Ма-а-ма!..

Не спеша Митрошиха разделась, открыла туесок, осторожно вынула из него пяток запыленных куриных яиц и сказала Олене:

— Дай-ка, Оленушка, посудинку… вроде чашки хлебальной… Обмоем яички и водицей-то напоим ее… Глядишь, господь батюшка и поможет.

Олена взяла из кути большую деревянную чашку, налила в нее воды и подала Митрошихе.

Бабка обмыла в чашке яйца, а над водой долго шептала молитвы и крестилась.

Потом подошла к Параське:

— Ну-ка, мила дочь… испей…

Параська не сразу поняла, чего от нее требуют.

Только после того, как бабка повторила сказанное, она перевела на нее взгляд блуждающих глаз и открыла рот.

Бабка вылила ей в рот ополоски, приговаривая:

— Вот так… еще… еще… Теперь скоро… Господь доспеет… беспременно… Скоро… родишь ужо…

Но и после питья Параська продолжала мучиться и кричать.

Олена уже второй раз прибавляла сала в горевший на столе сальник. Афоня на печке выкурил уже две трубки.

А роды у Параськи не наступали.

Схватки продолжались почти беспрерывно.

В полночь встревоженная Олена обратилась к бабке:

— Что же это, Кудиновна?.. До каких пор она будет мучиться-то?

— До каких? — переспросила бабка и ответила: — А вот… ужо придет время… Созреет яблочко… само отпадет… Крепка она у тебя… И плод, видать, крепкой… Ждать надо…

Глотая слезы, Олена сказала:

— Да ведь измаялась она… исстрадалась…

Старуха свое твердила:

— Ничего… придет времечко… придет… Сама рожала — знаешь, поди…

Олена стала просить:

— Помогла бы ты чем-нибудь, Кудиновна!.. А?.. Уж отблагодарим тебя… по силе возможности…

Митрошиха недоверчиво покосилась на нее и, оглядывая убогую избенку, спросила:

— Чем ты отблагодаришь меня? Бедность у вас…

Олена ответила:

— Два полотенца есть у меня… новеньких… Параське берегла… Отдам тебе… Помоги уж, Кудиновна!.. Не оставь!

Бабка насторожилась.

— Ну-ка, покажи!.. Каки-таки полотенца?..

Олена достала из сундука две новых холстины, развернула их и подала бабке.

На печке заворочался и закашлял Афоня.

Бабка подержала в руках холстины, подумала и, обращаясь к Афоне, спросила:

— Не спишь, Афоня?

— Нет, — хрипло и недовольно прогудел Афоня.

— Слезай-ка поживей, — сказала бабка, завертывая холсты. — Беги к нам в избу… Разбуди моего Якова, попроси у него хомут.

Прокашливаясь, Афоня буркнул:

— Зачем тебе хомут потребовался?

— Иди уж, знай, — заворчала Митрошиха. — Дочка-то измаялась… Помочь ей надо… Беги…

Афоня спрыгнул с печки, быстро оделся и кинулся к двери. Митрошиха сунула ему холсты.

— Отдай это Якову… Скажи: Кудиновна, мол, послала.

Афоня ушел.

После него в избе долго стояло и не рассеивалось ворвавшееся облако холодного пара.

Параська ненадолго затихла.

В избе слышалось только бульканье кипящего самовара и сопенье ребятишек на полатях.

Через полчаса Афоня вернулся с хомутом.

Бабка сказала ему:

— Станови хомут на пол… Вот здесь, поближе к кровати… Вот так… Держи крепче… А ты, Оленушка, мне помогай…

Олена с Митрошихой подхватили стонущую Параську под мышки, сволокли с кровати, опустили на пол и стали продергивать сквозь хомут.

Бабка приговаривала:

— Господи, благослови… Господи, благослови… Спаси, скорбяща божия матерь… заступись… помилуй рабу твою…

Протащили сквозь хомут Параськину голову и плечи.

Но зацепились за гуж распустившиеся Параськины волосы. Параська вскрикнула. Афоня отцепил волосы.

А бабка сказала Олене:

— Ну теперь пошибче потянем, Оленушка.

Обливаясь потом, они потянули Параську.

Огромный живот Параськи не проходил сквозь хомут.

Бабка шептала Олене:

— Ну-ка, Оленушка… враз… Господи, благослови… Враз!..

И в тот момент, когда они с силой дернули Параську, а живот ее уперся в хомутину, изба огласилась истошным воплем Параськи:

— А-а-а-аа!..

На полатях проснулись и заплакали ребятишки.

Бабы готовы были еще раз дернуть, но Афоня остановил их сердитым окриком:

— Будет, мать честна!.. Загубите девку… Кончайте!..

Бабы остановились.

Митрошиха обиженно забормотала:

— Ну так что… можно и кончить… Не для себя стараюсь… Девку жалко…

Параську положили обратно на кровать.

Измученная и обессиленная, она лежала с закрытыми глазами и громко стонала:

— О-ох… О-ох… О-ох…

И вдруг опять, в приступе потрясающих болей, хваталась руками за изголовье кровати, судорожно вытягивалась и отчаянно кричала.

— А-а-ай!.. А-а-ай!..

Так, извиваясь и корчась, кричала она вплоть до рассвета. Бабка Митрошиха поила ее крещенской водицей с тенетами, собранными с божницы. Ничего не помогало.

Олена и Митрошиха долго и тревожно шептались. Потом Олена связала два грязных полотенца и продернула их через брус, поддерживающий полати. На вышине аршина от пола концы полотенец завязали крепким узлом.

Митрошиха передернула узел повыше, попробовала крепость полотенец и крикнула Афоне:

— Вставай, Афоня… Слезай с печки-то…

— Зачем? — сердито спросил Афоня. — Чего опять надо?

— Простить и благословить надо дочку-то, — сказала старуха. — Должно, за грехи перед вами не выпрастывает ее господь-батюшка… Слезай…

Простудно кашляя и сопя, Афоня слез с печи и, увидев подвешенные полотенца, удивленно спросил:

— А это к чему?

Бабка ответила:

— Подвешивать станем… Ничего не поделаешь… Помогать надо девке… А ты не мешайся… Становись… да благословляй…

Сердито фыркая, Афоня подошел к столу и взял в руку снятую Оленой с божницы почерневшую, засиженную мухами икону.

Олена и Митрошиха подняли кричавшую Параську и почти волоком подвели к отцу.

Перебивая ее крик, Митрошиха громко сказала ей в ухо:

— Проси у отца прощенья… Тогда поможет мать пресвята богородица… Господь-батюшка выпростает… Проси!..

Но ничего не понимающая Параська закатывала глаза и очумело выкрикивала:

— О-о-ой!.. О-о-ой!.. О-о-ой!..

Афоня перекрестил ее иконой.

Перекрестила и Олена.

После этого Параську поволокли к подвешенным полотенцам, продернули в петлю и, положив животом, опустили. Руки и ноги Параськи повисли, как плети.

И снова изба огласилась истошным воем:

— А-а-а-а-а-а!..

Опять рявкнул Афоня на баб:

— Сдурели вы… мать честна… Вынимайте!.. Загубите девку вконец…

Бабы подхватили Параську и проворно выпростали из петли.

Митрошиха приговаривала:

— Слава тебе, господи… Теперь уж выпростает господь… беспременно…

Афоня злобно плюнул и выбежал из избы на двор.

В избе наступила томительная тишина, продолжавшаяся с минуту. И вдруг раздался громкий, чуть хриповатый крик маленького человека.

Постояв еще с минуту, прислушиваясь, Афоня кинулся обратно в избу. Бабка Митрошиха подала ему завернутое в тряпицу, трепещущее маленькое тельце новорожденного:

— На-ка, дедушка, подержи… С внуком тебя…

Параську уложили на кровать, укрыли шубой.