Игорь Генералов - Святослав (Железная заря)

• Название: Святослав (Железная заря)
• Автор: Игорь Генералов
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4992-5

Великий киевский князь Святослав был сыном Игоря Рюриковича и варяжской дочери Ольги. За свою недолгую жизнь Святослав совершил столько деяний, что историк Н.М. Карамзин назвал его "Александром Македонским нашей древней истории". Удачливый полководец, хитрый дипломат, честолюбивый правитель, Святослав снискал у своих врагов ненависть и восхищение, создав впервые в истории могучее Русское государство, с которым вынуждена была считаться вся Европа и даже Второй Рим - Византия.

---

С большой ближней галеры их на всякий случай окликнули на ломаном славянском языке:

— Куда путь держать?

Палубу корабля заполнили ромеи, громко переговаривались и во все глаза пялились на русов. На лодье сбросили парус, упёрлись вёслами, чтобы не снесло течением.

— Послы мы мирные суть, — ответил Свенельд.

— Оружие имеете?

— Нет.

Всё равно, два шустрых ромея споро спустились по пеньковым верёвкам с высоких галерных бортов, обшарили палубу под скамьями, заглянули в казёнку, кивнули своему старшому — нет, мол, ничего и полезли обратно. Старший дунул в рог, давая знак остальным кораблям — пропустить.

По иронии судьбы Свенельда принял магистр Варда Склир, некогда разбивший его и благодаря которому сейчас были разбиты русы. Щадя самолюбие побеждённых, магистр пригласил послов за трапезный стол, накрытый в высоком светлом шатре. Изголодавшимся в долгом сидении русам в диковину было видеть парную кабанятину, нарезанную крупными ломтями, свежую рыбу, жаренную в пряностях, изящные кувшины с лёгким вином, разнообразные овощи.

Пока послы степенно, не теряя чести, утоляли голод, Свенельд рассматривал магистра. Варда, вопреки представлениям о нём воеводы, не казался воином: небольшого роста, худощавый, чуть сутулый, с высоким, с залысинами лбом, с проницательными голубыми глазами на по-римски безбородом лице. Склир, в свою очередь, разглядывал Свенельда. Между ними пролегла невидимая нить понимания и, в какой-то миг Мстислав понял, что магистр сам будет принимать решения о мире, не советуясь с вельможами, но на основании тех заветов, что дал ему Цимисхий, прежде чем послать сюда. И не помешает ему Филофей Евхаитский, некогда посланный в Болгарию за «царскими невестами», теперь ставленый здесь в качестве толмача и посредника, остро наблюдавшего за русскими послами.

О пленниках договорились быстро — отпустить с обеих сторон всех «которые есть». Спор зашёл о добыче и сдаче самого города. Филофей, перебивая Склира, настаивал на полной выдаче казны, большая часть которой состояла из золота, что Никифор Фока дал некогда Святославу на завоевание Болгарии.

— Договор не был выполнен до конца! — говорил он. — То, что истратили, вашим и останется, а остальное — плата за нарушение обязательств.

Свенельд упёрся:

— Покидать Болгарию мы не договаривались, да и с Никифором говорка была, а не с Иоанном. Наконец, кто сей договор видел? На словах было всё, и слова те Калокир от базилевса привёз. Где Калокир теперь? Ищи-свищи! А может, и не было ничего, а?

Свенельд с хитрецой прищурился, глядя на Филофея. Тот, переварив сказанное, поджал губы: сказать было нечего, да и спорить с русом бесполезно — всё равно платить не собирался. Варда Склир улыбнулся, насмехаясь над поражением епископа. Послали к базилевсу, чтобы тот дал окончательное решение. Час ждали ответа. Наконец гонец-мандатор вернулся, передав переговорщикам слова: с Калокира-де и взыщется, когда того найдут, а сейчас русам препятствий не чинить.

Скрипели вощаницы, переписывая договор набело. Послы тихо переговаривались. Филофей ходил по мягкому ковру, устилавшему земляной пол шатра, заглядывал через плечи переписчикам.

Свенельд с Вардой решали насчёт кормов и лошадей. Наконец грамоты были готовы и стороны произнесли торжественные слова мирной клятвы: ромеи — на святом распятии, русы — на оружии над священным Огнём Сварожичем. Грамоты скрепили печатями. Варда Склир протянул для пожатия руку Свенельду, тем самым, к великому негодованию Филофея, сведя на нет церемонию прощания.

Стоя на носу, на медленно плывущей против течения при боковом ветре лодье, выставив вперёд правую ногу, Свенельд размышлял, что не зря боги даровали ему вторую жизнь, вырвав из цепких лап Мораны. И жизнь эта началась удачными переговорами. Нависшие, расступившиеся триеры не казались такими мрачными, серое небо смотрело приветливо. Лодья несла к новой неведомой жизни.

Глава 37

Собственный стон вырвался из груди, заставив очнуться. Разлепив веки, Колот обнаружил, что сидит на земле. Взглядом прошёлся по истёртым на коленях штанам, остановился на босых ногах, не вдруг поняв, почему на них нет сапог. Сквозь тугую боль, заполнявшую голову, крупицами посыпались воспоминания. Картина тяжёлого кровавого боя всплыла сразу, сложившись из множества мелких осколков. Потом — напуск конницы и ошмётки чёрной смешанной с пылью крови... Затем кромешная тьма, которую разорвали ромейские голоса. Колота ворочали, трясли, потом поволокли по земле. Казалось, что он кричал, сопротивлялся, дрался с ними, побеждал, снова проваливался во тьму, затем начиналось всё сначала. Сон, так остро казавшийся явью. На самом деле он лишь стонал, так и не открыв глаз и даже не пошевелившись.

Природа, насмехнувшись, отпустила жару, когда люди прекратили сражения, сменив горячий ветер на лёгкую ненавязчивую прохладу. Боль вместе с головой пронзала всё тело, но это ещё означало и то, что он жив. Колот попробовал шевельнуться — не получилось. Руки накрепко были примотаны к телу. Спиной он почувствовал колышущийся живым дыханием человеческий бугор. Помотал головой по сторонам, увидел, что остальные полоняники сидят также, связанные спиной к спине, чтобы было меньше возможностей убежать. От этого движения перед глазами всё поплыло, смазавшись в серо-зелёное пятно, соснуло под ложечкой и его вывернуло жёлтой слизью прямо на рубаху в бурых пятнах своей же крови.

Стало легче. Колот много повидал в своей жизни ран и ему не нужно было щупать свою, чтобы понять, что она не опасна, да и не потащат ромеи к себе в плен умирающего. Глубокий шрам останется на всю жизнь, но череп не пробит, хоть и потрясло его изрядно, судя по тому, как крутит голову. Спина соседа загудела голосом:

— Жив что ли?

— Угу.

Говорить было трудно. В животе мутило и мути той добавляла какая-то кислая вонь, будто шапкой накрывшая Колота. Свежий ветерок иногда робко забирался в ноздри, освежая, и, испуганный, уносился прочь.

— Хвала богам, — продолжил сосед, судя по выговору — кривич, — а то изверги поссать не дают сходить. Жди, мол, пока друг твой очнётся, или под себя ходи. Вот и хожу...

— Звать-то тебя как? — спросил Колот.

— Тужира, — ответил кривич.

— Меня Колотом. Либо Лапой. Как в полон-то угодил?

Слова давались трудно, ударами отдаваясь в голову, но всё лучше, чем молча ждать, когда боль отступит. Зато Тужира отвечал легко:

— Из боя выходили. Дюжины три было нас. Дуром в дожде нарвались на комонных ромеев. Исполчиться не успели да и не могли — куда там? Еле ноги волочили. Мне аркан на плечи набросили да сволокли. Обидно.

Какое-то время помолчали. Потом Тужира спросил:

— Чего будет-то теперь? В жертву принесут? Не хочу, чтобы как порося закололи, но холопом у них быть хочу ещё меньше.

— Выкупит нас князь, — сказал Колот, морщась от очередного приступа головной боли, — он своих не бросает. С самой Хазарии я с ним. А о жертве ты не беспокойся — Бог их жертв не принимает, так что если убьют — то ради забавы.

Кривич повеселел:

— А я думаю — чего нас здесь держат и в поруб не ведут? Ждут, когда Святослав договорится о выкупе.

Лапа ничего не ответил. Тужира продолжал:

— Рад я, что дело миром закончилось. Домой хочу.

— Домой, — усмехнулся Колот, — дома добычи ждут, а с меня брони сняли, даже сапоги забрали, босой, вон, сижу. Пошли по шерсть, а воротились стрижены. У меня пахать да сеять некому, год буду на шее родичей сидеть.

— Дома и солома едома, — вздохнув, возразил кривич.

Он ещё что-то говорил, но Колот не слышал — снова впал в забытье, прерываемое волновыми болями. Лапа очнулся оттого, что кто-то древком копья сильно пихал его в бок. Колот открыл глаза, увидев перед собой ноги в сандалиях по щиколотке перетянутые ремнями, понял, что их развязали, и он свалился на землю. Оттолкнувшись руками, он со стоном сел. Ромейский стражник беззлобно пнул его ногой по рёбрам.

— Вставай, вставай! — сказал на ломаном славянском. Тужира, оказавшийся парнем лет двадцати, с рябым широким скуластым лицом, помог Колоту подняться.

— Эва как тебя приложили! — воскликнул тот, глядя на Лапу.

— Арабский харалуг был. Ромейский меч разломился бы о шелом, — ответил Колот.

Их согнали в плотное стадо, кругом выставив сторожу. Вызвав четверых, твёрдо стоящих на ногах полоняников, дали им по мешку хлеба — раздайте, мол. Кружки хлеба, разламываемые, заходили по рукам. Колот надкусил полученную краюху через силу, но, почувствовав приступ тошноты, отдал её Тужире, который с завидным желанием запихнул её в рот едва ли не целиком. Византийский толмач встал перед толпою пленных, сложил руки лодочками, приложил их ко рту и прокричал, коверкая чуждую для него речь.

— Ваш княс о мир договариваться! Кто не будет задираться — вернётся домой живой!