Филип Фармер - Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку

• Название: Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку
• Автор: Филип Фармер
• Издательство: Полярис, 1997. — 397 с.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-88132-322-X

В очередной том собрания сочинений одного из своеобразнейших фантастов Америки включены произведения, объединенные темой религии: роман «Ночь света» и рассказы из цикла об отце Джоне Кэрмоди, а также повесть «Мир наизнанку».

---

Кэрмоди сгорбил плечи и покачал головой:

— Вы забываете, что он вылечил все наши болезни, чтобы продемонстрировать свое могущество. Мои гнилые зубы, алкоголизм миссис Рэкки, недуги Его Преосвященства.

— Но ведь…

— Его Преосвященство вошел в состояние так называемого приступа добровольно, так что его языку и суставам ничего не грозит. Если бы это был настоящий приступ, я бы знал, что делать. А пока поступите, как требуют приличия, — отвернитесь. Мне это зрелище было неприятно, когда я увидел его в первый раз, и противно до сих пор.

— Возможно, вы не считаете нужным оказывать помощь, но я, черт возьми, попытаюсь сделать это, — проговорил Ту. Он шагнул к епископу, но вдруг остановился, со свистом втягивая воздух.

Кэрмоди оглянулся, затем встал:

— Все в порядке. Не беспокойтесь.

Тело епископа последний раз содрогнулось, с огромной силой выгнулось, образовав дугу. В это же мгновение он издал громкий вопль, полный муки. Выпрямившись, он так и остался лежать без движения.

Но не на Андре теперь смотрел Ту, а на дупло желейного дерева за его спиной. Из него выползала огромная белая змея с черными треугольниками на спине. Голова ее была размером с арбуз, глаза отсвечивали изумрудно-зеленым, с чешуек тонкими нитями стекало желе.

— О Боже, — прошептал Ту, — скоро ли она кончится? Она все выползает и выползает. Да в ней уже сорок, а то и пятьдесят футов.

Рука его потянулась к карману, где лежал пистолет. Кэрмоди остановил его, покачав головой:

— Эта змея не причинит вреда. Наоборот, насколько я понимаю этих животных, она смутно осознает, что только что была оживлена, и испытывает нечто, похожее на благодарность. Может быть, он дал им знание того, что он возвращает их к жизни, чтобы греться в лучах поклонения. Но, естественно, он не вынес бы того, что сейчас делает это существо. Он, как вы уже могли заметить, не выносит прикосновения своего возрожденного потомства. Вы ведь видели, что он, прикоснувшись к Мастерсу, затем помыл руки «кокосовой» водой. Единственные вещи, к которым он прикасается без отвращения, — цветы и деревья.

Змея приблизила голову к голове епископа; раздвоенным языком она коснулась его лица. Андре застонал и открыл глаза. Увидев рептилию, содрогнулся от страха, затем успокоился и позволил змее ласкать себя. Убедившись, что змея абсолютно безвредна, он погладил ее.

— Ну, если епископ займет место Отца, то, по крайней мере, даст этим животным то, чего они всегда хотели, но никогда не получали от него, — ласку и заботу. Его Преосвященство не ненавидит всех этих самок. Пока. — Повысив голос, он добавил: — Но, я надеюсь, Бог не даст такому случиться.

Тревожно шипя, змея уползла в заросли травы. Андре сел, потряс головой, словно стряхивая оцепенение, затем встал и повернулся к ним. Лицо его больше не выражало ту нежность, с которой он поглаживал змею. Оно стало неожиданно суровым, голос его звучал вызывающе.

— Вам не кажется, что шпионить за мной — по меньшей мере нехорошо?

— Простите, Ваше Преосвященство, но мы не шпионили. Мы искали вас, так как решили, что ситуация требует созыва Судилища ордена.

— Кроме того, мы были озабочены тем, что у Вашего Преосвященства, кажется, снова был приступ, — добавил Ту.

— У меня? Приступ? Но я думал, что он вылечил… Я имею в виду…

Кэрмоди грустно кивнул:

— Он-то вылечил. Я думаю, Ваше Преосвященство простит меня, если я выскажу свою точку зрения. Я думаю, ваш «эпилептический припадок» не случайно совпал с оживлением змеи. Он был лишь имитацией прошлой болезни.

Я вижу, вы не понимаете. Тогда я изложу это по-другому. Врач на Вайлденвули думал, что ваша болезнь имеет психосоматическую основу, и направил вас на Иггдрасиль, где лечением могли заняться более знающие специалисты. Еще до отлета вы говорили мне, что, по его мнению, симптомы носят символический характер и указывают на причину болезни, подавленное…

— Я думаю, на этом вы можете остановиться, — холодно произнес епископ.

— А я и не собирался продолжать.

Они пошли обратно к кораблю. Священники отстали от капитана, который шагал вперед, глядя прямо перед собой.

Нерешительно епископ заметил:

— Вам тоже выпала честь — может, опасная, но тем не менее честь — оживлять мертвых. Я наблюдал за вами так же, как вы за мной. Вы не оставались безучастным. Правда, вы не падали на землю в полубессознательном состоянии, но дрожали и стонали в экстазе.

Он опустил глаза, затем, словно почувствовав стыд за свою нерешительность, поднял взгляд и, не мигая, посмотрел на Кэрмоди:

— До обращения, Джон, вы были светским человеком. Скажите, разве ощущения при воскрешении не напоминают близость с женщиной?

Кэрмоди отвел глаза.

— Скажите мне без жалости и отвращения, — настаивал Андре. — Скажите мне правду.

Кэрмоди глубоко вздохнул:

— Да, ощущения очень сходные. Но воскрешение — это нечто еще более личное, интимное, так как, начав процесс, ты полностью теряешь контроль над собой, ты уже не можешь остановиться, тело и душа сливаются и фокусируются на воскрешении. Чувство слияния — то, что мы всегда ищем, но не находим в сексе — здесь неизбежно. Ты чувствуешь, что ты созидатель и созидаемый. Кроме того, в тебе самом оживает часть животного — как вы, несомненно, почувствовали — ибо в мозгу твоем появляется маленькая искорка, часть его жизни, и когда она двигается, ты осознаешь, что животное, которое ты оживил, тоже двигается. Она живет в тебе. Когда искорка тускнеет, животное спит, когда разгорается — страдает или переживает бурные эмоции. И когда искра гаснет, ты понимаешь, что животное мертво.

Мозг Отца — созвездие таких искорок, миллиардов звезд, ярко показывающее жизненную силу их владельца. Ему известно, где находится каждое из животных на этой планете, ему известно, когда оно умерло и когда он сотворил его, он ждет, пока кости покроются плотью, и затем он созидает…

— «Он созидает красоту, что неизменна, хоть и тленна. Хвала ж ему!» — выкрикнул Андре.

Пораженный, Кэрмоди поднял глаза.

— Я думаю, Хопкинс сильно огорчился бы, узнав какой смысл вы вкладываете в его слова. Возможно, он ответил бы вам строками из другого своего стихотворения:

«Наш дух всегда отягощает плоть.
Ах, если бы освободил его Господь!
Ведь радуга горит, скажу без лести,
Отнюдь не ради горсточки ожившей персти».

— Эта цитата подтверждает процитированное мною. Ожившая персть — новая плоть. Что вам еще нужно?

— Но ведь свободный дух. Но какова же цена за экстаз? Да, этот мир прекрасен, но разве он не бесплоден, не бесперспективен? Ладно, оставим это. Я лишь хотел напомнить Вашему Преосвященству, что эти власть и слава зиждутся лишь на чувстве единства и контроля над зверьем. Этот мир — его ложе, но кто будет покоиться на нем до скончания веков? И почему он хочет покинуть его, если оно столь желанно? Во имя добра? Или во имя зла?

Час спустя три человека вошли в каюту епископа и заняли свои места за круглым столом. Кэрмоди нес маленький черный чемоданчик. Никому ничего не объясняя, он засунул его под стул. Все собравшиеся были в черных мантиях; когда Андре прочитал вступительную ритуальную молитву, они надели маски основателя ордена. На мгновение в комнате воцарилась тишина, пока они глядели друг на друга из-под одинаковых масок, обеспечивающих анонимность: темная кожа, курчавые волосы, плоский нос, толстые губы — сильное лицо жителя Западной Африки. Создатель маски умудрился придать ей легендарную мягкость и благородство души, присущие Джейрусу Кбвака.

Капитан Ту произнес сквозь неподвижные губы маски:

— Мы собрались здесь во имя Его любви, чтобы с помощью Его любви дать имя соблазну, перед лицом которого оказались, и предпринять действия, если таковые возможны, чтобы противостоять ему. Будем же говорить, как братья, и каждый раз, глядя на другую часть стола и видя лицо Основателя, вспоминать, что он ни разу не терял кротости, за исключением одного случая, ни разу не отказался от любви к ближнему, за одним исключением. Вспомним же его страдания, причиненные этим единственным случаем, и то, что он завещал нам, священникам и мирянам. Будем же достойны его духа в присутствии подобия его плоти.

— Я попрошу тебя говорить не так быстро, — заметил епископ. — Такая трескотня нарушает дух церемонии.

— Критика моего поведения вряд ли поможет делу.

— Правильный укор. Я прошу простить меня.

— Разумеется, — ответил Ту, слегка смутившись. — Разумеется. Но перейдем к делу.

— Я выступаю адвокатом Отца, — сказал епископ.

— Я выступаю обвинителем Отца, — сказал Кэрмоди.

— Слово адвокату Отца, — сказал Ту.