Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы

• Название: Генрих VIII и его королевы
• Автор: Дэвид Лоудз
• Издательство: Феникс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-85880-544-2

Драматическая история короля-многоженца Генриха VIII, получившего прозвище «Синей Бороды», поскольку две из его шести жен умерли на плахе, стала уже легендарной. В книге английского исследователя Дэвида Лоудза история злосчастных браков английского короля впервые развернута достаточно полно и объективно, так что фигура главного героя этой ренессансной драмы становится почти трагической, а сменяющие друг друга королевы обретают живые характеры, во многом объясняющие их судьбы.

Эту книгу с увлечением прочтут все, кто интересуется не только событиями великой эпохи Возрождения, но и игрой человеческих страстей, близких любому времени.

В эпоху ренессансных монархий, поскольку правители стремились к централизации власти, личные интересы были неотделимы от политических. Семейные отношения имели политический резонанс, и нигде в такой степени, как в Англии, где попытки Генриха VIII обеспечить престолонаследие определяли всю его внутреннюю политику с 1525 года.

Сначала была долгая борьба за то, чтобы освободиться от цепкой Екатерины Арагонской и жениться на совершенной иной по характеру, но столь же умной Анне Болейн — кризис, получивший известность как «великое дело» короля. После этого король обрел покой с Джейн Сеймур, которая умерла во имя династических интересов, произведя на свет долгожданного наследника трона. К 1539 году Генрих был готов во второй раз рискнуть на международном брачном рынке, пытаясь сохранить свою с таким трудом обретенную автономию, ни с плачевным исходом в виде Анны Клевской. Обескураженный и отчаянно пытающийся вернуть свою молодость, стареющий Генрих совершил после этого ошибку, влюбившись в кукольное создание семьи Ховардов, Екатерину, роковые оплошности которой почти разрушили его душевное равновесие. Обретя спасение в своем последнем браке с Екатериной Парр, король позволил ее друзьям-реформатором достичь главенствующего положения при дворе в последние годы его царствования и тем самым сделал последующий политический режим гораздо более радикальным, чем он мог предполагать.

Это прекрасно иллюстрированное исследование раскрывает хорошо известную историю Генриха VIII и его жен в свете политической перспективы и показывает, какую важную и порой осознанную роль играла каждая из жен в его политическом и личном становлении.

Дэвид Лоудз является профессором истории в университетском колледже северного Уэльса, в Бангоре. Им написаны книги «Политика и нация», «Двор Тюдоров», «Мария Тюдор, история жизни» и «Кризис междуцарствия Тюдоров».

---

Обвинения в заговоре против короля, в большинстве своем самые серьезные, являлись при этом и самыми туманными. Возможно, телесным недостатком, о котором шла речь, была импотенция, потому что в странной конфронтации с судьями оказался лорд Рошфор, подозревавший, что двор слышал, как Анна и ее дамы шутили над королем. За этим скрывался зловещий намек на колдовство, и эхо подобных же подозрений можно услышать в чрезвычайно изощренных описаниях ее приемов обольщения[117]. Специального обвинения в колдовстве выдвинуто не было, но давно установившееся в народе мнение об Анне, а также слова, произнесенные Генрихом после суда, создают впечатление, что он пытался объяснить свою долгую страсть, может быть, даже самому себе, исходя из подобных понятий. Колдовство, даже еще в большей степени, чем заговор, и в глазах очевидцев и вообще в накаленной атмосфере шестнадцатого века опровергнуть было невозможно. Ответы королевы на эти обвинения, как и на все прочие, были ясными и убедительными. «Она так умно и сдержанно отвечала на все, в чем ее обвиняли, оправдываясь своими словами так убедительно, как будто она никогда и не была во всем этом виновата», — писал один современный хроникер, почти убежденный ею против собственной воли. Под неусыпным взором короля, пэры послушно делали то, что от них требовалось, и она была осуждена. Парадоксально, но при этих исключительных обстоятельствах Анна обрела народную поддержку, которой никогда не знала в дни своего процветания. Даже ее старый враг Шапуис сообщал, что народ «поразился» стремительности и характеру ее падения и «странно говорил» о королевском правосудии. Король настолько сильно желал ее гибели, что даже посол императора не верил, что обвинения, выдвинутые против нее, достойны попели я В контексте всего этого приговора обвинение в инцесте с собственным братом кажется ненужной крайностью — лопатой смердящей грязи, которая должна была похоронить ее репутацию. Однако если не было никакой необходимости укреплять обвинения против Анны, это оказалось единственным серьезным обвинением против Рошфора, а Рошфор мог оставаться опасным после устранения своей сестры. Обвинение было не более правдоподобным, чем все остальные. Но он был признанным волокитой и допускал некоторую фамильярность, которая обычно существует между братом и сестрой. О суде над ним известно немного, и то, что против него свидетельствовала собственная жена, может оказаться выдумкой. Есть некоторые косвенные свидетельства того, что позже она признала его вину, но это мог быть единственный способ, с помощью которого ей удалось наладить отношения с королем. Высказывалось также предположение, что резкое изменение ее чувств было связано с разоблачением гомосексуальных отношений, в которые оказался вовлечен ее муж, но такая интерпретация, как кажется, более обязана восприятию двадцатого века, чем каким-либо точным фактам, касающимся Болейнов[118]. Подобно Анне, Джордж не признавал себя виновным и защищался с такой решительностью и остроумием, что камня на камне не оставил от обвинения. Но никакой защиты, однако, быть не могло. Генрих убедил себя, что жена, ради которой он так рисковал и подвергся таким поношениям, предала его, совершив инцест и ряд супружеских измен, и это убеждение передалось через Кромвеля и пэрам, и судьям. Для современного исследователя этот приговор был чисто политическим. Кромвель, Сеймуры и «арагонцы» заключили взаимовыгодный союз чтобы уничтожить Болейнов. Однако принять такую точку зрения — значит не учитывать эмоциональной организации Генриха: взрыв его ярости и чувство оскорбленной правоты в тот момент, когда всплыли все эти обвинения, был сигналом не только победы врагов Анны Болейн до начала какого-либо суда, но и внезапного пробуждения королевской совести. Он мог погасить собственное чувство вины единственным способом — убедить самого себя в том, что он является невинной жертвой мошенничества и обмана. Дело было не в том, что он попросту захотел Джейн Сеймур, он вполне мог бы реагировать точно так же, даже если бы никогда ее не видел в глаза. Он вновь нуждался в козле отпущения, и то, что Кромвель сумел использовать это, обеспечило успех его заговору.

Герцог Норфолк, выступавший как председатель суда на двух судебных заседаниях, послушно утвердил приговор, предоставив на усмотрение короля, будет ли Анна обезглавлена или сожжена заживо. По ходу дела обеим жертвам была определена милосердная (и почетная) смерть путем обезглавливания. В промежуток времени между вынесением приговора и казнью ни один из них не признавал себя виновным. Анна объявила, что готова умереть, поскольку невольно навлекла на себя немилость короля, но скорбела, как сообщал Шапуис, о невинных людях, которые также вынуждены умереть из-за нее[119]. Перед смертью она поклялась в своей невинности в момент причастия, и нет смысла сомневаться в искренности ее слов при подобных обстоятельствах. Рошфор подобным же образом принял свою судьбу, никак не показав, что считает ее заслуженной. Среди прочих только Марк Смитон сказал кое-что, что могло расцениваться как признание в некоей вине, поскольку он был единственным, кто признал обвинение в ходе суда. Объективно говоря, если Смитон был виновен, тогда виновна была и королева, по крайней мере в одном эпизоде, но кажется, есть все основания думать, что она невиновна ни в чем, за исключением того, что была слишком умна и сексапильна. Подлинные слова музыканта звучали таким образом: «Господа, я молю всех вас молиться за меня, потому что я заслужил смерть», — это могло означать все что угодно, но он, видимо, настаивал на правдивости своих предшествующих показаний, отчего в сложившихся обстоятельствах явно не выигрывал. Истина, вероятно, состояла в том, что Анна и Рошфор, а может быть, и другие, позволяли себе главным образом галантные игры, которые составляли неуловимую оболочку придворной любви. В результате границы между фантазией и реальностью оказались размытыми, что позволило Кромвелю грубо интерпретировать степень вероятности, которой они никогда не достигали. Наиболее опасны были шутки насчет короля. Если он был импотентом, то чьей же дочерью была Елизавета? Если такие слова и были произнесены, то они явно не имели в виду ничего серьезного, но, учитывая непредсказуемые реакции Генриха и острый глаз Кромвеля, они были в высшей степени опрометчивыми.

Осуждение королевы не повлекло за собой ослабления общего напряжения. Пока ее голова не слетела с плеч, Генриху нельзя было позволить ни минуты для размышлений или сожалений. Поэтому приговор продолжал подтверждаться бесчисленными слухами, часть которых, несомненно, возникала спонтанно, но часть призвана была нейтрализовать непредвиденную реакцию общего недоверия, которую подметил Шапуис. Джон Хессей, не слишком легковерный агент лорда Лисла, был одним из многих, кто не знал во что верить. Все оскорбления, которые когда-либо высказывались в адрес женщин, были, как он писал, налицо:

«Ничто нельзя сравнить с тем, что сделала и свершила королева Анна; хотя не все было, как я думаю, так, как гласит молва, но то, в чем призналась она и другие, обвиненные вместе с нее, по ее собственному наущению и подстрекательству, столь ужасно и омерзительно, что мне стыдно, если какая-то добронравная женщина могла слышать это…»[120].

Томас Ховард, граф Сэррей и третий герцог Норфолк (1473–1554), в облачении лорда-казначея (Ганс Гольбейн, 1540–1541). Он пошел на уступку в момент казни Анны Болейн, своей племянницы, в 1536 году

Находясь под мощным влиянием тех, в чьих интересах было держать его в напряжении, король все время раздувал в себе гнев праведника и, казалось, получал подлинное удовольствие, планируя казнь своей предположительно неверной супруги. Сама Анна, по-видимому, утратила ту спокойную сдержанность, которая произвела такое впечатление на присутствующих в суде, как только вернулась в тюрьму. Мечты о бегстве или освобождении сменялись почти истерическими припадками при мысли о смерти. Она проводила много времени со своими духовными наставниками и в присутствии священных особ. 16 мая, во второй половине дня, за день до того, как Рошфор и другие мужчины должны были подвергнуться казни, Генрих поручил Крэнмеру выслушать исповедь Анны Мы не знаем, что было сказано, но скорее всего, в чем бы она ни призналась, но во всяком случае не в преступлениях, в которых се обвиняли. Архиепископ, ее друг и бывший подопечный, с самого начала выразил сомнение и был убран со сцены до того времени, когда его вмешательство уже ничего не могло изменить. Теперь он дол жен был убедиться, что сомнения были полностью оправданны, но уважение к закону и верность королю вынудили его хранить молчание. На следующий день, в рамках своих служебных обязанностей, он должен был возглавить самую неприятную для себя процедуру — объявление недействительным и аннулированным брака, который он провозгласил законным ровно три года назад. Основа этого резкого поворота коренилась в воле короля. Анну могла уничтожить смерть, но свойственная Генриху мания самооправдания могла быть удовлетворена только в том случае, если он избавится от этого брака и объявит незаконнорожденной дочь, на которую раньше возлагал надежды. Убедив себя в том, что он был ввергнут в обманный брак бесстыдной потаскушкой, он потребовал, чтобы вся эта история была вычеркнута из летописей. Неважно, какой формальный предлог был использован, но это должно было быть нечто новое на фоне приговора, который был уже вынесен. Профессор Ивз высказал предположение, что это имело отношение к прежней связи Генриха с Марией Болейн[121]. Об этой связи было достаточно хорошо известно. В конечном счете ее прикрытием стало разрешение Климента. Можно было возразить, что в 1533 году еще понимали, что нарушение божественного закона не может быть преодолено подобным разрешением. Об этом было заявлено только в декрете 1534 года. Абсолютный запрет на браки, связанные с указанной степенью кровосмешения, был включен и в последующий акт 1536 года, который последовал за казнью Анны и основывался на тех же аргументах.