Шарль Митчи - Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

• Название: Тамбов. Хроника плена. Воспоминания
• Автор: Шарль Митчи
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9906883-1-5

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом. Впервые на русском языке публикуется книга, рассказывающая эту историю изнутри, книга воспоминаний, написанная участником событий. Голос Эльзаса наконец заговорил в полную силу.

---

Что касается меня, я принял решение давно. Я был женат, у меня был малолетний ребёнок, я не имел права думать только о себе и подвергнуть репрессиям мою семью. Если бы я перешёл «границу» и укрылся в свободной Франции, моя жена не только была бы уволена и осталась бы без средств к существованию, но её, несомненно, отправили бы в Германию или даже, вероятнее всего, в Польшу. То же самое произошло бы с моими родителями и в особенности с родителями жены, у которых и так были неприятности из-за их сына Альфреда (дядя Фредди), оставшегося вместе с семьёй в свободной зоне около Роанна, эвакуированного туда в 1939 году вместе с предприятием Plasco[22] из Хюнинга. Мы с женой предполагали следующий сценарий.

Отправление эшелона с насильно мобилизованными. Рис. А. Тиама

После моего призыва и трёх месяцев военного обучения в Германии меня, конечно, пошлют на Восточный фронт. При первой же возможности я перейду линию фронта и сдамся русским, которые пошлют меня в Северную Африку, в чём нас многократно уверяли по лондонскому радио. Через несколько недель Красный Крест пошлет неминуемое письмо: «Ваш родственник пропал без вести на Восточном фронте такого-то числа. Нельзя с уверенностью утверждать, что он попал в руки Советов. Не исключена возможность, что часть исчезнувших могла погибнуть за родину на полях сражений». И тогда моя жена узнает, что я сбежал и что, конечно же, я на пути в Северную Африку! Надо было быть молодым, обладать необыкновенным оптимизмом, питать иллюзии и, более того, твёрдо верить в победу союзников, чтобы рассуждать столь наивно. Но была весна 1943 года, прошло всего несколько месяцев после кровавой Сталинградской битвы, первой решительной победы русских, которая ознаменовала великий поворот в войне.

Как уже говорилось, эльзасцы, родившиеся между 1914 и 1919 годами, стали получать повестки в призывную комиссию начиная с 4 февраля 1943 года. Однако на тот момент эта мера относилась только к тем, кто жил в Эльзасе. А мы — те, кто был отправлен на работу в Германию: учителя, служащие и рабочие, — получили право на небольшую отсрочку. Но в конце весны настал и наш час. Когда мне пришла повестка с приказом явиться на медицинскую комиссию во Фрайбурге (точную дату я не помню), я работал в Ашкаррене вместе с моим коллегой и дорогим другом Жаном Лангом (он был на шесть лет старше меня).

Пока мы стояли, выстроенные в ряд, абсолютно голые, перед военными врачами, я вдруг заметил рядом со мной знакомое лицо. Это был Фриц Баумгарт, один из моих бывших учеников в Сульцерене, тот самый, который в 1936 году, прямо перед Рождеством, ловко стянул в моем кабинете выручку от продажи антитуберкулёзных марок! Я увидел его во второй и последний раз полутора годами позже в тамбовском лагере, где он менял жизенно необходимый ему кусок хлеба на щепотку mahorka[23] — грубого русского табака. Результат не заставил себя долго ждать — три недели спустя он плачевно закончил свою молодую жизнь в лагерном бараке-лазарете.

Во время обследования в призывной комиссии я получил научное доказательство того, что у меня дальтонизм — нарушение цветового восприятия. Надо было различить на картинке из множества разноцветных кусочков цифры, сформированные из точек одного цвета. Из двадцати предложенных цифр я смог прочесть всего три!

В результате этого визита к врачам я был объявлен, как почти все мои товарищи, K.V. — Kriegsverwengungfähig — годен к военной службе, может воевать. Ничего не оставалось, как ждать неминуемый Stellungsbefehl — вызов на службу в вермахт. В середине июня мне пришёл приказ явиться 23 июня 1943 года на вокзал в Кольмаре, при себе надо было иметь запас продовольствия на один день и чемодан, чтобы отправить домой гражданскую одежду. Я договорился со своим другом Альфредом Хабре, который потом стал учителем начальных классов в Сульцерене и которого я знал со школьной скамьи, что мы повезём только один чемодан на двоих, мой. Цель нашего путешествия и место призыва — Росток, большой порт на Балтике. Часть, к которой мы были прикомандированы, называлась Infanterie-Panzerjäger-Ersatz-Kompanie 522, там мы должны были пройти обучение. Мой друг Дольфи, Адольф Лохштеттер, крёстный моего малыша Хансала[24], был вместе с нами, но мы должны были расстаться чуть раньше, не доезжая Ростока, чтобы он мог явиться в свою часть в Нойстрелице.

Поскольку призывников из Кольмара было всего несколько десятков человек, а не сотен, как это было в прошлые отправки, начальство не испугалось разгула антинемецких манифестаций и близким родственникам разрешили пройти на платформу, откуда мы должны были отправляться.

Отъезд

Прощание, хотя и трудное, не было очень мучительным, так как мы были уверены, что через три месяца, по окончании обучения, нам предоставят Heimaturlaub (отпуск домой), который по правилам вермахта предоставляли всем перед отправкой в действующую армию. Тогда я еще не знал, что увижу своих только через двадцать шесть месяцев! Моя жена держалась очень мужественно, она не проронила ни слезинки! Затем нас посадили в вагоны под руководством нескольких унтер-офицеров, совсем не агрессивных, исключительно счастливых оттого, что они не на фронте. Мы вели себя довольно вызывающе, разговаривали между собой по-французски, и скоро из вагонов стали раздаваться отрывки из «Марсельезы» и «Лотарингского марша». Свисток, поезд отправляется. Последнее «до свидания», взмахи руками, и скоро любимые лица исчезли вместе с последними домами Кольмара.

В этот день мы добрались только до Фрайбурга, нас разместили в школе, где мы должны были провести два дня в ожидании других групп наших товарищей, принудительно призванных из всех уголков Эльзаса. Нам разрешили ненадолго выходить в город, и Дольфи, к своей радости, за эти два дня разыскал свою немецкую приятельницу, графиню, с которой он познакомился, когда преподавал в одной шварцвальдской деревне.

В день отъезда нас набралось, по всей вероятности, более тысячи человек, направлявшихся в Северную Германию, где нас ждали радости прусской муштры. В каждом вагоне (это были все-таки пассажирские, а не товарные вагоны) было три-четыре унтер-офицера — des Gefreite (капралы), des Obergefreite (старшие капралы), des Unteroffiziere (сержанты), в их обязанности входило следить за нами и давить в зародыше любые поползновения к нарушению дисциплины или профранцузские выступления. Но они не учли характер наших эльзасцев. Из чемоданов немедленно появились приличные куски сала, бутылки с вином и шнапсом. Даже самые чёрствые из наших охранников не могли устоять перед таким соблазном! Через час большинство из них уже лежало на скамейках или под ними, убаюкиваемые «Марсельезой», «Походной песней», «Мадлон», «Лотарингским маршем». Пытаясь доказать, что для немцев война уже проиграна, мы рассказывали им последние новости с фронта, которые нам удалось услышать перед отъездом по лондонскому радио. Наша работа по подрыву боевого духа немецких войск началась! Через несколько часов, придя в себя после этой пьянки, они ничего не помнили, но я уверен, что некоторые наши слова всё-таки остались в их подсознании.

В Ростоке

На следующее утро мы наконец приехали в пункт назначения и отправились в казарму пешком, не зайдя в Росток — так я в нём и не побывал! Уже издали мы услышали: «Rechts…um! In Gleichschritt… marsch! Gewehr…über!» (Напра…во! Шагом… марш! Ружье на левое плечо!). Кричали не слишком приятными голосами со специфическим прусским акцентом. Сцена, открывшаяся нашим взорам во дворе казармы, предвещала, что это и станет нашей жизнью — повсюду крики, свистки, окрики. Марш, стой, налево, направо, кругом, бегом, отбой, подъём… И всем этим управляют дирижёры — боги казармы Herr Gefreiter (господин капрал), Herr Obergefreite (господин старший капрал), Herr Unteroffizier (господин сержант). Зачастую полные ничтожества в гражданской жизни, которые тут чувствуют себя всесильными.

Мы наконец прозрели. До этих пор мы не до конца понимали, что с нами произошло, но сейчас нужно было отказаться от наших гражданских привычек и надеть омерзительную немецкую форму. Теперь-то мы поняли всю тяжесть ситуации. У нас было ощущение, что мы не только теряем свою национальную принадлежность, но даже и личность, и душу! Больше ничто не отличает нас от других, эта униформа погрузила нас в трясину, выбраться из которой будет непросто, и неизвестно, удастся ли выбраться когда-нибудь?

Затем нас разделили на отделения и взводы, причём все они были составлены наполовину из эльзасцев, уже успевших послужить во французской армии и чей возраст колебался между двадцатью четырьмя и двадцатью девятью годами, а наполовину — из семнадцатилетних прусских фанатиков, только что призванных на военную службу. К сожалению, мы с моим другом Фредом Хабре попали в разные отделения, и в последующие дни мы больше не виделись, кроме как вечером учебного дня. Унтера, все гораздо младше нас, взялись за вдалбливание в наши головы Drill, муштры, всем известной немецкой дисциплины, с утра до вечера. Беспрерывные свистки, задававшие темп всех событий, в первый же день почти довели меня до болезни. В шесть часов утра: свисток — побудка и подъём, Fruhsport (утренняя зарядка) в пижаме и сапогах. Свисток — к умывальникам. Свисток — открыть краны и побриться. Свисток — закрыть краны. Свисток — подняться в спальни для уборки. Спальни должны были быть в безупречном состоянии, тщательно вымыты, все вещи должны были быть разложены в предписанном порядке: одна пылинка на этажерке или на сапоге влекла за собой немедленное наказание. Свисток — спуститься в столовую, чтобы выпить стакан «кофе» (отвратительного пойла) с кусочком чёрного хлеба с маргарином, который надо было проглотить как можно скорее. Опять свисток — построение во дворе для военной подготовки. Под пронзительные крики богов казарменного двора опять начиналось — Stillgestanden! (Смирно!), Rechts… um! (Напра…во!), Macht… Kehrt! (Направо кру…гом!), Hinlegen! (Лежать!), Aufstehn! (Стоять!) и т. д.