Всеслав Соло - Астральное тело

• Название: Астральное тело
• Автор: Всеслав Соло
• Жанр: Научная Фантастика

В первом романе Магической Эпопеи «Астральное тело» действует астральная шайка. Множество уникальных сцен. Главный герой, Сергей Истина, осваивает Высшую Магию посредством своих учителей, собственного опыта, умеет покидать свое земное тело.

Книга рассчитана на широкий круг читателей и профессионалов экстрасенсорики, тонкой энергетики в Объеме Высшей Магии.

Каждый человек после смерти покидает свое физическое тело, но не каждый сможет осознать себя после своей кончины и в какой-то мере не умереть, не раствориться в просторах тонкого, астрального мира, ибо подавляющее большинство сущностей сотканы из одержаний, из присвоения, принятия извне: чувств, эмоций, ощущений, идей, мыслительных троп и др.

И все это, как и земное тело, как и те предметы, что окружали его, человека, придется оставить, и в таком полубезумном состоянии только личного, своего неповторимого сущность неминуемо снова рождается, потому что не ведает осознания себя, она приходит в новом воплощении на Землю.

Умереть, зная, что такое смерть, умереть осознанно, имея опыт смерти при жизни — это первое прикосновение к бессмертию и в большинстве случаев — не возвращение более на Землю, на физический план в новой инкарнации, а устремленность в обладании знаниями к Божественному Началу, ко все большей развертке своего Космического Сознания, к овладению, к осознанию такового.

«Астральное тело» — это целая эпопея романов, основанная на Первичном Вселенском Знании Священной Книги Тота.

Через романную форму, художественную форму здесь дается теория и практические упражнения по Высшей Магии, образ жизни астральщика, путь.

Каждый читатель, если внимателен и устремлен — может научиться летать, стать летающим человеком Новейшей Эры — Эры Космического Сознания, посвятить себя Шамбале — Стране Богов.

---

А что же это значит: замкнуть себя на себя самого? Великолепное слово, полностью отвечающее этому состоянию — эгоизм! Да! А что здесь плохого?.. Высшая степень эгоизма — одиночество… влюбленный, точнее эгоист, ну, вобщем, человек, открывший в себе себя, часто больше не нуждается в очевидном, реальном объекте своей любви. Он с простодушной легкостью восклицает: «Как дай Вам Бог любимой быть другим!»

Мы все слепы от рождения. Мы ищем себя, от самого чрева матери, собираем себя во всем, в людях, в ситуациях, делах, книгах, воображении и так далее. Весь окружающий мир как бы вызеркаливает нас! И когда мы уже полностью себя отразим, нам уже не нужен становится весь окружающий мир, ибо он уже открылся в нас… Мы влюбились, мы нашли себя и… стали эгоистами! Одно из важных и зачастую последних зеркал эгоизма выявляет твой любимый человек…

Чувствую, что назрело множество возражений, не буду спешить, пусть их рост продолжается. Мне думается, что чем шире перепад между ними, тем ярче все становится вокруг. Да здравствуют: высокое и низкое, черное и светлое, смерть и жизнь! Возражение и движение — не одно ли это и то же?!

Самые беспощадные люди на свете — это влюбленные, правда, те влюбленные, которые еще находятся на стадии не окончательного эгоизма, те, которые еще не ушли в себя, в свой эгоизм, в одиночество своего мира. Попробуй только хотя бы косо посмотреть на предмет любви такого влюбленного! Какая беспредельно звериная озлобленность и жестокость в ответ! Впрочем, поэты и философы пытаются приукрасить это, ссылаясь на то, что влюбленный защищает любимое дело или любимого человека. То-то и оно, что он — защитник именно любимого, то есть защитник себя! В этом и есть красота гармонии…

Бесспорно, что можно защищать и не любимого или не любимое и при этом оставаться самим собой — невозможно! Ведь делать подобное противоестественно! Не будет человек совершать то, что ему не нравится. Катятся с горы, а не в гору! А если все-таки наоборот, то это значит, что человек, по объемности, менее нашел себя. Так сказывается воля более сильного, воля общества, государства, права. Что поделаешь, но здесь вступает в силу закон соподчиненности, закон энергетической гармонии.

В любом случае, делать нелюбимое — всегда претит человеку!

И еще, высшая ступень любви — одиночество! Как же приходят к нему? Мне кажется, что здесь есть только два пути. Первый — когда ты себя накопил в самом себе путем очень раздробленным, очень собирательным… Такие люди зачастую всю свою жизнь, пока они еще не испытали прелесть одиночества, несчастны и печальны, а иногда и сорвиголовы! Второй путь когда ты себя накопил в себе самом весьма избирательно, более конкретно, то есть любил того-то и то-то… Такие люди становятся одинокими, испытывая постоянно счастье и спокойствие…

Но жизнь — она вперемешку! И по природе своей, чаще всего, оба пути взаимопроникновенны в человеке. В чистом виде эти пути — редко встречаются…

Есть еще один путь одиночества — врожденный… Но это совершенно другое, иной поворот судьбы. Смолчим о нем. Смолчим еще о многом. Молчит молчун, закрывши крепко рот. Его молчанье может пригодиться… Но дважды ценен, трижды ценен тот, кто говорит, но не проговорится!..

Итак, делать не любимое я не стал бы никогда на свете! Я живу, я тороплюсь разыскать свой эгоизм и даже готов на жертву ради любимого человека, а значит во имя себя…

А еще я остаюсь пограничником, но, наверное, я очень добрый пограничник. Я слишком долго не обращал внимание на перебежчиков, и я привык к этому и не знаю теперь, кто с какой стороны! Я совсем растерялся от этого, все перепуталось: реальность воображаема, а воображаемое реально!..

БЕРЕМЕННАЯ!

— Сережа! — Я остановился…

— Сережа! — «Слышится ли мне?»

— Я здесь, родной мой, обернись!..

Я обернулся, обернулся легко и просторно! Обернулся у себя во дворе, возвращаясь с работы. Обернулся на футбольном поле. Позади меня стояла Наташа!

— Я долго шла за тобой и молчала, — сказала она.

— Я долго шел и не оборачивался, — ответил я.

— Я не могу больше идти за тобой, но я не хотела тебе мешать!

— А я не в силах продвигаться дальше, вперед, без тебя, Наташа!

— Твоя любовь тяжелеет во мне, и мои шаги все труднее и труднее… сказала она.

Мы стояли друг против друга, словно сошлись в поединке любви. В поединке, где сбудется победителем — целое… Я целовал Наташу.

— Я уведу тебя туда, где мы не будем нужны друг другу, родная, шептал я, — уходи от меня, я принесу тебе гибель!

— Теперь уже ничего не страшно, — ласкалась Наташа, — у нас будет малыш…

— Так это было на самом деле?! — восторжествовал я.

— Я не знаю, но я очень этого хотела!

— И ты ничего не помнишь? Наташа!

— Комната, река… Серебристые блики, — сказала она, — целый ворох серебристых бликов на потолке!..

ТАМ, ГДЕ БОГ!

На следующий день была суббота, и мы с Викой решили тайком сходить в церковь. Это она вытащила меня, убедила, девчонка!

— А вдруг там и правда дежурят доносчики?! — сопротивлялся я. — Ты представляешь себе, что будет?

— Это в тебе уже бес блуждает, — ужасалась Вика, она все больше верила в Бога и даже начинала соблюдать посты.

— Если узнает райком партии — я пропал! Меня снимут с работы, паниковал я. — Клеймо навсегда!

— Значит, судьба, — убеждала она. — Господи прости, эти атеисты! Тебе зачтется…

Видимо, мое детство, воспитанное верой, победило во мне сомнения, и я согласился. И я видел, как Вика была счастлива…

У нас в городе остался только один собор. С одной стороны его проходила трамвайная линия, а со всех остальных теснился Центральный рынок. Страшно представить себе бездуховность такого огромного города! Это все равно, что закрыть все библиотеки и оставить лишь одну, которую придется посещать спешно, тайком. Воистину страшны времена, когда бездуховность считается нормой! У нас в городе был громадный златоглавый храм, и его не стало. И теперь, на той светоносной площади, где он величественно возвышался, поставили крохотный памятник безликому всаднику на коне… И еще были храмы…

Мы с Викой только входили во двор собора, как на нас ринулись со всех сторон стоявшие по обе стороны распахнутых железных ворот бабушки в косынках, женщина с изуродованным синяками лицом, все они просили милостыню. В кармане у меня оказалась целая кучка звенящих пятнадцатикопеечных монет (вчера я не дозвонился по междугородке из автомата). Я все их раздал.

И тут я увидел, как скользнула по паперти и скрылась в церкви знакомая мне фигура! Я мог спорить с кем угодно, — она появилась ниоткуда! Появилась, как святая, которую увидел только я… «Господи!.. Так это… Это же… Наташа!» — выкрикнул я про себя.

— Ты что остановился? — дернула меня за руку Вика, и я очнулся от счастливого беспамятства!..

Мое замешательство длилось несколько мгновений, но теперь я ринулся в церковь, ринулся в нее, потому что туда меня поманила Наташа, и я почувствовал, что во мне, как в детстве, вспыхнула и таинственно расцвела вера в Бога.

— Сережа, — одернула меня Вика, — это же неприлично!

— Что? — на ходу, едва расслышав ее голос, отозвался я.

— Неприлично. То ты останавливаешься, то ты бежишь, как угорелый! Это в тебе все-таки бес резвится!

Я окончательно пришел в себя, и далее мы пошли с Викой нога в ногу, медленно. У паперти Вика достала из газетки аккуратно сложенную косынку нежно-голубого цвета и надела ее себе на голову.

— Завяжи, — попросила она меня.

Я завязал косынку, в глазах у Вики царили искорки. Она давно уже уговаривала меня пойти в храм, и наконец, ее могущественная мечта сегодня сбывалась…

Вика повернулась к собору лицом, перекрестилась на него и поклонилась ему. Я забыл обо всем на свете! Где-то в туманном далеке памяти растаял райком партии и кинотеатр, словно их не было никогда на свете! И мурашками покрылось мое тело, и сухие, горячие ручейки растекались по нему, от величия и древности, от светлого волшебства этого замысловатого движения руки. Движения, которое пришло ко мне в детстве вместе с тем, как я научился держать ложку… Я тоже перекрестился.

…Повсюду витал проникновенный запах горящих свечей и дымный аромат ладана. Людей было много, но дышалось — нараспашку! Ни малейшей теснинки в душе! Мы купили по три небольших свечки, аккуратно выстояв длинную очередь.

— Ты пойди к своему святому, Сергию Радонежскому, его икона там, Вика едва указала рукою, — слева от алтаря. Поставь свои свечи и помолись ему, а я буду тебя ждать здесь и тоже молиться, хорошо?..

— Да, конечно, — согласился я. И я пошел.

Я свернул за высокую колонну и остановился в двух шагах от иконы Сергия Радонежского.