Михаил Шевченко - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Михаил Шевченко
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990
• ISBN: 5-270-00888-2

В однотомник избранных произведений лауреата премии Ленинского комсомола Михаила Шевченко вошли широко известные повести «Только бы одну весну», «Дорога через руины» и «Кто ты на земле», а также рассказы — о юношеской решительной отваге и первой чистой любви, о стойкости современников, на чьи плечи ложатся трудности становления нашей жизни, об их нравственности, их преданности своему предназначению на земле. В однотомник включены литературные портреты А. Фадеева, М. Шолохова, А. Платонова, К. Паустовского, В. Лидина, С. Смирнова, В. Тендрякова, М. Светлова, Я. Смелякова и других писателей, с которыми автору довелось встречаться, а также повествование об А. Прасолове, которого автор знал долгие годы.

---

«Снился мне сад в подвенечном уборе, в этом саду мы сидели вдвоем. Звезды на небе, звезды на море, звезды в сердце моем…»

Экзамены Мишке показались шуткой. Ничего серьезного, на его взгляд, не происходило. Всех поступающих вызывали по одному в классы. Невольно он отмечал только то, что после каждого вызова становилось все меньше людей в коридоре. Мишка удивлялся, как это не суметь выстучать карандашом заданный ритм, как не назвать взятые пианистом ноты, не спеть их. Но многие этого не могли сделать. Их тут же отчисляли, не допуская к дальнейшим экзаменам.

Мишка все сдал хорошо. Когда он играл песню «Меж крутых бережков» и старательно выбирал басовую партию (как раз — раненой рукой), в класс вошла высокая, в длинном платье, величественная женщина с пышной седой прической и густыми черными бровями. Она оперлась на фортепьяно, будто собралась петь, прослушала Мишку и спросила:

— Вы откуда, молодой человек?

Мишка назвал свой город.

— Николай Ксенофонтович, — обратилась она к экзаменатору. — Вы не заметили? Каждый год к нам с юга области приезжают вот такие талантливые ребята. Помните Зою Саенко? Тоже баянистка. — Снова повернулась к Мишке: — Поздравляю вас. Вам ведь больше ничего не сдавать.

— А можно мне, — осмелел Мишка, — можно кроме баяна и на пианино заниматься?

— Занятия по фортепьяно у вас будут обязательно. Но ежели вы хотите заниматься больше — ради бога. Скажите, каков, а?

Из двадцати семи человек, поступавших по классу баяна, приняты были трое. Один слепой с абсолютным слухом. Другой — инвалид войны. Третий — Мишка.

Он не мог опомниться — как все оказалось просто. Первая его мысль была — дать домой телеграмму. «Нет, приеду и все расскажу», — решил он.

Во дворе Мишка присел на скамейку у ворот. Как-то не верилось: все так просто. Присев, он понял — все-таки волновался. И из-за самих экзаменов. И при разговоре с экзаменаторами. И из-за всего, что происходило на его глазах все это утро.

Из училища вышел парень в солдатской гимнастерке. На широком раздвоенном подбородке — синеватый шрам. На носу тоже шрам. Парень курил, глубоко затягиваясь. Поравнялся с Мишкой, спросил:

— Приняли?

Мишка счастливо кивнул.

— А я сгорел… Рука не годится, — он отвел от себя правую руку и посмотрел на нее, как на чужую, ненужную. — Кисть плохо работает… Ранение… Нет, сказали, Девицын, фортепьяно вам, голубок, заказано! Легко им говорить, а мне… Я в окопах бредил музыкой…

Он швырнул окурок к ограде. Притоптал его носком кирзового сапога.

Мишка торопливо натянул манжет рубашки до половины ладони раненой руки, чтобы не видна была повязка. «А если б Фиксатый резанул сильнее… И я бы тоже не сдал экзамены…»

Мишка похолодел. Встал смущенно. Что сказать?

Парень достал из кармана галифе папиросу и опять закурил.

— А тебя приняли? Да?

Мишка кивнул, пошел со двора, не оглядываясь. Пошел быстрее. Потом почти побежал от чужой боли. Ему хотелось кричать встречным о своей радости. Он вдруг подумал: единственный человек в городе, кому он может сказать о ней, — это Надя.

Он не чуял под собой земли. Баян казался ему невесомым, как в день покупки. Небо светилось голубизной. Встречные улыбались Мишке и даже оглядывались на него.

А липы вдоль тротуара бросали Мишке под ноги первые свои золотые листья.

Надя на пороге, при мачехе, обняла его и запрыгала в восторге.

— Я ни капельки не сомневалась! Поздравляю! За стол!

Она побежала в свою комнату.

— Будем пировать здесь! А не на кухне!

Она достала из-за трюмо бумажный сверток, развернула его и поставила на стол шампанского.

— Это папин подарок нам! — сказала Надя удивленной Капитолине Сидоровне. — Да, папа сказал: сдаст Михаил экзамены — отпразднуйте все. Вот!

После выпитой рюмки Надя раскраснелась.

— Миш, ты умеешь из «Первой перчатки»? Помнишь?

Мишка взял баян, прошелся по клавишам, вспоминая знакомую мелодию. Надя пробовала подпевать.

— Нет, надо чуть-чуть выше.

Мишка взял выше. И Надя запела. Запела взволнованно, неожиданно чистым-чистым голосом.

«Милый друг, наконец-то мы вместе. Ты плыви, наша лодка, плыви…»

Видя, что Мишка удивлен, она вскинула радостно брови — да, вот так я умею петь, и мне хорошо петь с тобой.

«Сердцу хочется ласковой песни и хорошей большой любви…»

Она пела, будто говорила ему — да, это мне хочется и песни и любви. Ты понимаешь? Он глядел на нее, и в его сердце — он это впервые ясно чувствовал! — жила и песня, и любовь.

— А хочешь, спою тебе еще? Пела одну песню эвакуированная, в Сибири. Мужа у нее убило под Ленинградом… Она та-ак пела! Если б ты слышал!.. Я, конечно, не так… Ну, давай. В этой же тональности.

Надя встала возле Мишки. Повернулась к окну. И вдруг издалека-далека, еле слышные, донеслись щемящие звуки. Они нарастали. Они сливались в мелодию той, безымянной, бесконечной в своей просторности, русской песни, в которой, боже мой, и слов-то почти нет, а как же она берет за душу!..

«Ой, взлета-а-ала… Ой, лета-а-ла го-орлинка-а-а да рядом с я-а-асным со-о-околом…»

Вскинув голову, Надя вела причудливую мелодию, по-прежнему глядя в окно и, может быть, видя и заснеженную Сибирь, и ту обездоленную женщину. И Мишке показалось, что он раньше уже где-то слышал эту песню и что она живет в нем; что он знал ту женщину, которая пела ее, — женщина была похожа и на мать его, и на соседку тетку Химку, и на многих женщин военной поры.

Одними аккордами поддерживал Мишка пение — не по-девичьи вдумчивое и сердечное.

«Ой, да попал сокол в бурю че-о-орную-у-у, да по-лома-а-ала буря крылья соко-о-линыя-а-а…»

На пронзительно-звенящей высоте оборвала Надя песню и опустилась на стул. С минуту молчала. Потом сказала, как выкрикнула:

— Хорошая, правда?

Пригубила вина и уже тихо спросила:

— Примут меня в музучилище?

— Думаю, да, — уверенно ответил Мишка. — С таким голосом и слухом… А кроме… ты так переживаешь…

— Все! — Надя решительно встала. — Через два года кончаю десятый — и в музыкальное!

— Слепой сказал — посмотрим, — отозвалась мачеха.

— Только музыкальное, — твердо сказала Надя.

К вечеру они вышли погулять. Прошли до Петровского сквера. Спустились вниз к реке. Под старой разлапистой вербой, выброшенная на берег, лежала вверх дном лодка. Они уселись на нее.

— Ты очень хороший, Миш, — сказала Надя. — И я тебя поцелую.

— Тогда я тебя поцелую дважды. За тот раз. Ладно? — перешел на шепот Мишка, удивляясь тому, что он сказал.

— За какой тот? Никакого раза не было.

Мишка повернулся к Наде и увидел — у самых своих глаз — на мочке ее уха родинку и прижался губами к ней.

— Не целуй ее. Ты меня оглушаешь, — Надя шептала, запрокинув голову. Потом вскочила.

— Ой, я не знала, что люблю целоваться. Только, чур, ты никому про это. Ладно?

Они гуляли до поздней ночи. Несколько раз Надя приостанавливала Мишку и говорила:

— Мне так хорошо. Но почему-то и грустно. Почему?

Мишка пожимал плечами.

За рекой, далеко над лесом, взошла луна. В ее свете руины города казались сказочными замками…

— А вы сами поете, Миша? — спросила хозяйка стола.

— Немножко когда-то пел.

— Наверное, украинские песни? Спойте.

— Да, спойте украинское, — присоединилась к просьбе и Надежда.

Михаил Сергеевич давно  т а к  не пел.

«Дывлюсь я на небо та й думку гадаю, чому ж я не сокил, чому не литаю? Чому мени, боже, ты крылец не дав? Я б землю покинув та й в небо злитав!..»

Нет, землю не покинешь.

Утром следующего дня Мишке в училище та самая величественная женщина, которая вчера расхваливала его, сказала, что училище своим ученикам не предоставляет общежития. Училище помогает инвалидам войны оплачивать квартиры. А таким, как Мишка, оно помогать не может. Стипендия сто шестьдесят рублей — и все.

Мишка сначала не понял сути сказанного. Нет общежития — он снимет комнату. Он не будет медлить.

Мишка отправился на поиски квартиры. В ближайших домах, возле училища, оказалось, либо уже жили такие же, как он, учащиеся, либо не сдавались квартиры. Мишке отвечали: нет или самим тесно.

Чем шире становился круг поисков, тем чаще Мишка спускался в подвалы.

В одном подвале встретила его женщина. У ног ее ползала девочка с испачканными свеклой щеками.

— Да, угол можем сдать, — сказала хозяйка. — Нам нужны денежки с энтой кралей.

Она взяла девочку на руки и хотела было подбросить над собой. Да вовремя спохватилась. Иначе девочка стукнулась бы о сводчатый потолок. Мишку проколола насквозь мысль о том, как больно бы девочка ударилась.