Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы

• Название: Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы
• Автор: Филип Фармер
• Издательство: Полярис
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5 - 88132 - 275 - 4

Миры Филипа Фармера. Т. 15 / Пер. с англ. — Рига: Полярис, 1997. — 399 с.

В очередной том собрания сочинений Филипа Хосе Фармера вошли его произведения малой формы, в том числе удостоенная премии «Хьюго» повесть «На королевском жалованье».

---

Эту ядовитую рептилию колдуны племен рода Ян использовали для передачи посланий и убийств. Автор не объяснял, что он имеет в виду под «посланиями». Десмонд раскопал значение этого слова в другой книге, хотя для этого пришлось выучить малайский, записанный арабскими буквами.

Но так как здесь он был не туристом, а студентом, он поспешил домой. Здание дормитория было пристроено в 1888 году к стене другого и в 1938-м подверглось полной реконструкции. Серая краска на нем облупилась. Несколько окон были разбиты и заклеены картоном. Доски крыльца скрипели и прогибались под ногами. Входная дверь была сделана из массивного дуба, с которого давно сошла вся краска. Роль звонка на ней исполняла бронзовая кошачья голова, державшая в пасти массивное кольцо.

Десмонд вошел и пересек по потертому ковру холл, а затем поднялся по лестнице из некрашенных досок на второй этаж. На грязно-белой стене первого пролета кто-то давным-давно написал: «Юг-Сотот, заколебал! » Эту надпись не раз пытались смыть, но оказалось, что только краска может скрыть это оскорбительное и опасное высказывание. Вчера один из старшекурсников рассказал ему, что никто не знает, кем она была сделана, но на следующее же утро, как она появилась, один из первокурсников был найден повешенным в туалете.

— Этот парень, прежде чем покончить с собой, изрезал себя так, что живого места не осталось, — рассказывал старшекурсник. — Я его не видел, но так понял, что он превратил себя в кровавое месиво. И проделал это бритвой и раскаленным железом. Вся комната была залита кровью. Его отрезанный нос и глазные яблоки лежали на столе, составленные в форме Т-креста (вы знаете, чей это символ), и он, ногтями содрав со стены штукатурку, оставил на ней множество кровавых отпечатков. Невозможно было поверить, что человек способен на такое.

— Удивляет, что он прожил так долго, чтобы еще и повеситься, — заметил Десмонд, — тем более при такой потере крови.

— Вы, конечно, шутите! — загоготал старшекурсник.

Десмонду понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что тот имеет в виду. И тогда он побледнел. Лишь много позже ему, пришло в голову, что это мог быть всего лишь традиционный розыгрыш зеленого новичка. Он решил никого не спрашивать об этом. Если из него хотят сделать дурака, то больше одного раза им это не удастся.

.... В конце длинного коридора зазвонил телефон. Десмонд, вздохнув, зашагал к нему мимо ряда запертых дверей. Из-за одной из них раздалось тихое хихиканье. Он вошел в свою комнату и прикрыл за собой дверь. Какое-то время он просто стоял, глядя на надрывающийся телефон и, сам не зная почему, вспоминал стихотворение об австралийском грабителе, нырнувшем в омут, где баниип — загадочное и кровожадное исчадие вод (из языческого фольклора)— тихо и заботливо обеспечил ему вечный покой. А его чайник, поставленный на огонь, свистел и свистел. Но никто его не слышал.

А телефон все звонил и звонил.

На другом конце провода ждал баниип.

Десмонда затопило чувство вины и стыда.

Он пересек комнату, краем глаза заметив нечто маленькое и темное, метнувшееся под его продавленную, пахнущую сыростью и плесенью кровать, остановился у маленького столика, на котором стоял телефон, коснулся трубки и, ощутив кончиками пальцев ее механическую пульсацию, отдернул руку. Каким бы глупым это ни казалось, но он почувствовал, что она ощутила его прикосновение и поняла, что он уже здесь.

Он развернулся на каблуках и, бурча себе под нос, заходил кругами по комнате. И тут заметил, что в плинтусе снова зияет дыра: бутылка из-под колы, которой он ее затыкал, валяется рядом. Он остановился, присел, впихнул ее назад и выпрямился.

Спускаясь по лестнице, он все еще слышал непрекращавшиеся телефонные звонки. Хотя и не был уверен в том, что теперь они не раздаются только у него в голове.

Заплатив за обучение и поужинав в кафетерии (кстати, меню здесь оказалось приличнее, чем он ожидал), он направился в здание СПОР[46]. Оно было в лучшем состоянии, чем все остальные, — возможно, потому, что находилось в ведении военных. И все же ни один ревизор не одобрил бы его состояния. Как и все эти стоявшие у входа пушки и ящики с боеприпасами. Здесь что, обучали студентов воевать оружием времен Американо-испанской войны? И с каких это пор сталь нужно красить ярью-медянкой?

Дежурный офицер крайне удивился, когда Десмонд сообщил ему, что явился за формой и учебниками.

— Не знаю, что и сказать. Вы в курсе, что перво- и второкурсникам больше не нужно посещать СПОР?

Но Десмонд настаивал, чтобы его поставили на учет. Офицер задумчиво поскреб щетину и, глубокомысленно затянувшись длинной тонкой «Тихуана Голд», выпустил клуб дыма.

— Хм-м-м... Ладно, посмотрим. — И он заглянул в справочник, который выглядел так, словно его обгрызли крысы. — Кто б подумал?! Здесь нет никаких возрастных ограничений! Правда, тут половины листов не хватает. Или просто — не додумались. Никогда не слышал, чтобы призывали в вашем возрасте. Ну... если в уставе ничего об этом нет, тогда... чем черт не шутит! Не хотелось бы вас огорчать, но знайте: наши ребята не бегают через полосу препятствий и все в таком роде... Но, Иисусе! Вам же шестьдесят! На черта вам призываться?

Десмонд не стал ему говорить о том, что во время второй мировой войны у него была броня, как у единственного кормильца больной матери. Даже сейчас он испытывал жгучий стыд, вспоминая об этом. Потому-то он и хотел искупить свой долг перед родиной, послужив ей хотя бы пару минут.

Офицер встал, слегка пошатываясь, и кивнул:

— О’кей. Я прослежу, чтобы вам выдали все, что нужно. Но должен вас честно предупредить, что эти типы выеживаются на довольно опасный лад. Еще увидите, чем они палят из этих пушек.

Пятнадцать минут спустя Десмонд вышел из здания, неся под мышкой объемистый тюк с формой. Но не желая только из-за нее возвращаться домой, он оставил ее на хранение в книжной лавке колледжа. Девушка положила ее на полку рядом с другими временно оставленными вещами, назначение большинства из которых было определить невозможно. В стороне стоял маленький ящичек, завернутый в черную ткань.

Десмонд направился к ряду домов, занятых братствами. Все здания здесь носили арабские имена, за исключением одного: дома Астора. Как и все здания колледжа, они имели крайне неухоженный вид, но никого это, как видно, не волновало. Он свернул на цементную дорожку, сквозь многочисленные трещины которой росли чахлые одуванчики. Слева от нее торчал пятиметровый покосившийся деревянный столб. Он был весь покрыт вырезанными лицами и символами и, очевидно, когда-то служил тотемом племени, ныне вымершего. Он да еще парень в местном музее были единственными раритетами, сохранившимися от культуры многочисленного народа, некогда здесь обитавшего.

Проходя мимо него, Десмонд приложил кончик большого пальца левой руки к носу и указательный палец правой ко лбу и пробормотал древнюю формулу выражения почтения: «Шеш-пконииф-тинг-ононва-сенк». Он знал, изучив множество документов, связанных с этой местностью, что этот ритуал был обязателен для каждого тамсикуэга, проходившего мимо тотема в этой фазе луны. Сами индейцы не понимали смысла этой фразы, так как она то ли пришла к ним из другого племени, то ли вынырнула из первобытных глубин их древнего языка. Но главное они знали: эти слова выражают почтение, и нередко те, кто пренебрегали его выразить, попадали в беду.

Сам Десмонд, исполняя ритуал, чувствовал себя довольно глупо, но подумал, что от этого, уж во всяком случае, вреда не будет.

Он поднялся по некрашенной деревянной лестнице, доски которой на все лады скрипели под его шагами, и оказался на огромной веранде. Ее окна были затянуты сеткой от москитов, от которой давно уже не было никакой пользы, так как дыр в ней было больше, чем целых фрагментов. Входная дверь была открыта нараспашку, и из нее доносились громкая рок-музыка, гул оживленной болтовни и едкий запах пота.

Десмонд чуть было не повернул назад: он всегда страдал, оказавшись в большой толпе, а сознание своего возраста еще и делало его болезненно подозрительным. Но дверной проем уже заслонила массивная фигура Трепана, и его огромная лапища сжала локоть Десмонда.

— Заходите! — проревел гигант. — Я представлю вас братьям.

И он буквально затащил Десмонда в большую залу, набитую молодежью обоих полов. Трепан шел сквозь нее напролом, мимоходом дружески хлопая кого-нибудь по спине или отвечая на приветствия, а раз не удержался от соблазна шлепнуть по задику хорошенькую девушку. Так они дошли до угла, где в окружении мужчин много старше по возрасту большинства из присутствующих восседал профессор Лайамон. Десмонд предположил, что, очевидно, это бывшие выпускники колледжа. Он пожал большую, словно вздутую, руку профессора и сказал: «Рад вас снова видеть», однако так и не понял, были ли расслышаны в этом шуме его слова.