Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

• Название: Лазурное море - изумрудная луна (СИ)
• Автор: Евгения Кострова
• Издательство: СИ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016

Главные герои истории путники, что блуждают по пустыням Османской Империи в поисках древнего сокровища прошлого — клинка из белого металла. Иветта, девушка, что в детстве сбежала с границ Северных Земель и живет лишь жаждой мести к человеку, что истребил весь ее род. Анаиэль де Иссои — изгнанный младший наследник дворянской фамилии и его верный меченосец Тор приходят на запретные территории города Дарэсса, где и сходятся пути странников.

---

Воздух застыл, и звучность ее голоса разнеслась эхом по мраморному залу, так солнечное пламя разгоняет безлико-пепельные гряды туч:

— Я видела, как цветут анемоны под дождем, как раскрываются цветы на розовом дереве, и на нежно-пунцовые бутоны падала человеческая кровь и слезы людей, что любили друг друга, смешивая на стеблях прозрачность и кармин, и в свете розовато-лавандовой луны, застывшая капля превращалась в кристалл жженой умбры.

Иветта прикрыла глаза, когда мужчина прикрыл ее по пояс батистовой фиалковой тканью с вышитыми на ней крупными жемчужинами фениксами и тиграми, и она услышала, как опадают складки великолепного покрова, и холод пронзил ее леденящей болью, когда его пальцы прикоснулись к ее пояснице, так мастер рассматривал полотно для своего будущего творения.

— Тебе было страшно? — едва слышно поинтересовался он, проводя кончиком указательного пальца вдоль затылка, останавливаясь в том месте, где когда-то было темное пигментное пятно рабыни, клеймившее ее вечным проклятием и недугом неудачи.

— Нет, — тихо ответила она, дрожа ни то от страха, ни то от предвкушения до того были ласковыми и теплыми его длинные и искусные пальцы, и тогда Иветта подумала, о каком именно страхе спрашивал ее человек. О страхе одиночества и смерти, о видениях кровавых ужасов, преследующих ее в бодрствовании и ночных иллюзиях, или же картинах, что показывали ей лики в зачарованных прудах Даррэса.

— Что еще ты видела в своих сновидениях? — спрашивал Анаиэль, массируя ей мышцы спины и с особой, чуткой нежностью втирая в кожу шалфей и мед, стекающий вдоль ребер и груди, янтарные струи протекали даже в рот, блестя под огненными раскатами солнца, и Иветта облизывала пересохшие губы, ощутив на кончике языка пряную сладость восточных земель.

— Войну, — почти безмолвно прошептала девушка, смотря на игру каменей светлого циана, из которого был вырезан небольшой столик, и как в прозрачной лазури отражаются всполохи амарантово-красного и розовато-лилового сияния звезд. И кладя подбородок на сложенные руки, Иветта старалась удержать вырывающий с уст стон удовольствия, переполняющий телесные чертоги каждый раз, когда она чувствовала силу рук молодого мужчины на своей коже. Она удерживала дыхание в застывшем горле, которое наполнилось пеленой странного и пугающего блаженства, девушка смотрела широко-раскрытыми глазами в переливающуюся игру чистого золотого света, пробивающегося сквозь плотные шторы и падающего на широкие продольные стены, заполненные сценами битв, где всадники в великолепных доспехах цвета темного кварца и полуночного агата воздымались над черным смогом бездны, поражая мрак огненными копьями, сверкающим серебром даже на каменных стенах. И тьма, что поднималась над искусно выкованными щитами, образовывали мириады темных когтистых рук, жаждущих разорвать венценосных рыцарей, разбить ветряные преграды, что защищали светлых воинов от пагубных миражей, наполненных яростью, гневом и мщением.

Иветта часто задышала, когда мужчина нежно провел ладонью вдоль позвоночника, посылая огонь через плоть, и воспоминания о его прикосновении жалили разум, как языки ядовитых змей, и как сладкого наркотика она с отчаянным нетерпением ожидала его сильных и теплых рук, что в медленной и сладострастной агонии, томительной пытке сводили с ума. Она ощущала четкое прикосновение кончиков его пальцев, когда он смачивал их в терпком и горячем вишневом нектаре, настолько темным, что он казался черным, как аметист, а затем его ладони растирал нектар вдоль ее кожи. И озноб сменялся волной возбужденной, опаляющей до основания дрожи, поднимающейся до самой макушки, отчего трепетали пересохшие губы и мышцы внизу живота. Ей казалось, что она потерялась во времени, заблудилась в мыслях. Он наклонился над ее шеей, и Иветта почувствовала, как несколько прядей его длинных волос выбились из строгой и плотной косы, опадая на ее открытую кожу, а потом он выдыхал свое горячее дыхание, испаряя обжигающим ветром влагу бальзамов и масел.

— Войну прошлого или же будущего? — полюбопытствовал он, массируя затекшие от волнения плечи, и его ухоженные брови изогнулись в беспокойстве, когда он услышал ее болезненный вздох.

— Не знаю, — тихо вымолвила она. — Но я бы не хотела увидеть этот сон вновь, он поглощает, как зыбучий песок. Мне представлялось, что я была златыми пиками, что сталкиваются друг с другом, когда люди направляют на себе подобных смертельные орудия, землей под ногами могучих жеребцов, терзаемой берилловыми подковами и звуком металла, искрящегося огненными крупицами, черным дождем от дыма высоких пожаров и костров, падающих на обезображенные в ненависти лица.

Он ничего не ответил, и когда мужчина поднялся со своего места, то Иветта мгновенно ощутила холод окружающего пространства, когда ее покинуло тепло его мягкой кожи, нежного касания, и страх сковал в тисках. Тело напряглось, как тетива лука, приготовившись к боли.

— Успокойся, — сказал Анаиэль, присаживаясь на колени на батистовую подушку, — я выпишу самые прекрасные символы, которые только знаю на твоей спине. Тебе будет нечего стыдиться, когда ты будешь снимать одеяние перед своим суженым или жрицами, что покроют златою хной твое тело в свадебных узорах. Ее окутывал в заботливые перины горно-небесный ветер, теплый летний воздух, что развевал лепестки гиацинта и азалии в ночи, то было его дыхание, протекающее между цветущими яблонями и полями, усеянными золотой пшеницей, шумом клена над озерными гладями. Когда скальпель прорезал ее кожу тонкими линиями, она перестала дышать, сосредоточившись на ощущении ледяного острия, проникающей внутрь стыни. Кровь выступала, растекаясь по спине речными потоками и изогнутыми тропами, он выписывал горящей иглою древние символы, удивительные по своей красоте и детальности арабески, чудотворных птиц и мифических созданий, и каждая новая линия была новой повестью.

Он разговаривал с ней, но лишь спустя долгие часы, проведенные в окостенелом состоянии неподвижности, она смогла различить смысл произнесенных слов, и тогда Иветта осознала, что мужчина рассказывал о значении выписываемых на ее плоти картинах. Когда же голубые и пепельные чернила пропитывались барбарисом крови, она закрывала глаза, чувствуя как индигово-туманные разливы, очерняют кожный покров. Он выписывал дворцы, окруженные райскими садами и вольными реками, символику, содержащую знания древних библиотек и красоту небесного простора. И порой, когда их дыхание было единым, ей представлялось, что она падала сквозь пенистые облака сапфирового неба, одежда пропитывалась ледяною влагой, и неистовый свист в ушах от проносящихся вихрей оглушал собственное сердцебиение, тогда как лицо обжигало зарево карминового рассвета, а небеса все еще усыпала ночная темнота уходящего видения ночи.

Было больно, оставленные заточенной кистью пейзажи воспламенялись на коже. Было странно и страшно ощущать их тяжесть на собственном теле. И Иветта чувствовала, как оживают чернильные существа, перебираясь по коже, как драконьи когти обтачивают о сухожилия свои кристальные лезвия, что были острее и прочнее любого заточенного клинка, они блистали, как осколки сумрачного неба и молния сверкала в их поглощающих зрачках. Она чувствовала легкость ветра, срывающего лепестки кроваво-красной левкои с изумрудных равнин, как ревели в урагане хрустальные волны, ниспадающие с восстающих в вышину гор, и как звезды падали в небе, рассекая ночь изогнутыми серебряными косами.

В посвящении и предании своего тела магическим рунам, было нечто интимное, когда мастер заточал саму свою душу в телесный покров другого существа, вкладывая частицу и своего сердца, переплетающих их чувства в тесной связи, создавая старинную и крепкую нить. И с каждым новым символом на бледно-кремовой коже, ей виделось, как проходит духовная тесьма, сотканная из стеблей небесных садов, и как горят нити. Воздух был напоен златистым огнем, каждое новое прикосновение пропитывалось струей ветров, приносимых из лесных чащоб в летний день, кожу ласкала ущербная луна, тающая в крестовых созвездиях, и багровое море воздымалось серпом над сливовыми облаками. Она видела через его глаза идущего вдоль песчаных ураганов мужчину, скитающегося по окаменелым долинам, как под сильным и равномерным шагом расцветали пестрые алые розы, что были пунцовее губ девственной новобрачной; как струи клокочущей пресной воды расходились под его белыми сандалиями, и как лучи солнца, пламенеющего в зените, превращались в чарующих птиц, скользящих в стылых небесах и горящих созвездиями на широких и мускулистых плечах молодого человека. Индигово-лиловые чернила впитывались в кровь, смешиваясь с ее слезами и безмолвными криками, звенящим стоном боли разносилась музыка по просторным коридорам и холлам древнего корабля, и пол покрывался льдом, через который прорезались аметистовые розы. В белых и черных вспышках глумящейся агонии, Иветта различала огненные ночи, где кружились в привольном танце женщины, отдающихся наслаждению ночи и вожделенным взглядам мужчин, которым они принадлежали без остатка. Их златые маски с рубиновыми кручеными акантами, вспыхнувшие как свежие капли крови открытой раны на жарком солнце, их бронзовая кожа, обожженная алыми свадебными рунами, и звук золотых браслетов, оглушающих рев стучащих в страстности любви сердец. Фигуры мужчин, облеченные в сладком дыме, облачающие их могучие тела в седые одеяния туманов, преображая в божественных титанов, когда обнаженная грудь покрывалась кожаной перевязью острейших кинжалов. Леопардовые шкуры, распластанные на песках, на которых стояли хрустальные кувшины вин и раскрытые плоды граната на широких патерах, по краю которых возносились сирены, поднимая над головой лютни из морских ракушек, и нежная музыка арфы, укрывающая влюбленных под пологом висящих зеленых лоз груш. Шепот блаженного удовольствия прошелся вдоль ребер, когда Анаиэль добавил белой краски, надрезая кожу в основании поясницы, и очертания ее татуировки покрывались лавандово-лунной охрой, сияя в тенях, как аквамариновые берилла.