Лев Копелев - Хранить вечно

• Название: Хранить вечно
• Автор: Лев Копелев
• Издательство: ТЕРРА – Книжный клуб
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-275-01083-4

Эта книга патриарха русской культуры XX века — замечательного писателя, общественного деятеля и правозащитника, литературоведа и германиста Льва Копелева (1912–1997). Участник Великой Отечественной войны, он десять лет был «насельником» ГУЛАГа «за пропаганду буржуазного гуманизма» и якобы сочувствие к врагу. Долгое время лучший друг и прототип одного из центральных персонажей романа Солженицына «В круге первом», — с 1980 года, лишенный советского гражданства, Лев Копелев жил в Германии, где и умер. Предлагаемое читателю повествование является частью автобиографической трилогии. Книга «Хранить вечно» впервые издана за рубежом в 1976 и 1978 гг., а затем в СССР в 1990 г.

---

Раз, другой мы шуганули таких гостей, пытавшихся проверить документы в подвале нашего дома. И слух о советских офицерах, которые защищают цивильных, быстро проник в другие дома и даже на соседние улицы. За нами стали прибегать плачущие женщины, реже мужчины — «грабуйон», «гвалтуйон», «панове, ратуйце». И мы спешили на выручку…

Когда на крепостную гору приехал Забаштанский, он приказал отправить звуковую машину в корпус. Взамен нам дали дивизионную клубную полуторку. Репродуктор кинопередвижки можно было использовать для передач, ведь на улицах приходилось вещать на малые расстояния. Забаштанский говорил по телефону с Непочиловичем.

— Что это вы тут, в милицию перешли служить?… Мешаете воевать, отвлекаете солдат на милицейскую службу и сами отвлекаетесь от своих боевых задач. Тут командование выражает недовольство. Это не ваше дело мародеров ловить и голос поднимать, если где какой солдат немку сгреб… Или хоть польку, это не имеет значения… И вы, товарищ майор, со мной не пререкайтесь, а примите приказание и передайте майору Копелеву приказание, поскольку он ответственный за операцию — выполнять боевое задание, разлагать немецко-фашистского противника, не отвлекаясь на посторонние дела, на всякий там гуманизьм… Направляю к вам уполномоченного комитета «Свободная Германия» майора Бехлера[15], используйте его на сто процентов, но чтоб беречь и не забывать за бдительность. Понятно?

После визита Забаштанского начальник политотдела корпуса полковник Смирнов стал требовать, чтобы я ежедневно докладывал ему о проделанной работе и дальнейших планах, представлял тексты передач. По нескольку раз в сутки прибегали посыльные из штаба полка звать «на провод». Я избегал этих вызовов, мол, веду передачу, допрашиваю, нет на месте, зато исправно отписывал четкие рапорты-телефонограммы: столько-то передач, столько-то опрошено пленных, на завтра намечаю продолжать передачи на таком-то перекрестке и т. п.

Второго или третьего марта начался новый штурм: мы двигались вместе с батальоном шестого полка. Командовал им коренастый подполковник с аккуратными усиками, спокойный, деловитый, решительный.

Полк в первую же ночь рванул через канал Тринке по взорванным мостам.

В здании гимназии у немцев был госпиталь. Мы подошли к нему со стороны большого сада. Улица перед садом еще простреливалась, однако на ограде, на железных прутах с узорными бронзовыми наконечниками, висело несколько белых флагов с красными крестами.

Начальник госпиталя оберштабсарцт[16] в белом халате поверх шинели говорил по-русски совершенно чисто, с петебургской мягкостью.

— Я учился в Ленинграде — тогда еще Петрограде в гимназии, мой отец тоже был врачом, мы жили на Литейном проспекте… Мы сдаемся без сопротивления. Мы поверили вашим рупорам, мы верим в великодушие победоносной русской армии. Здесь в подвалах двести сорок шесть раненых, есть тяжелые. Мы надеемся на благородство и милосердие. Немецкое командование решило не вести боевых действий за госпиталь. Пожалуйста, очень прошу вас, не использовать госпиталь как позицию, как укрепление…

В сад просачивались все новые группы солдат. А на улице, на которую выходил фасад, были еще немцы. Несколько пожаров справа и слева освещали широкие прямые кварталы, а прямо перед парадным входом гимназии поднималась вверх узкая улочка, ущелье между высокими темными домами — Берггассе. Ближайший, более пологий отрезок упирался в кирпичную баррикаду; дальше улочка задиралась круче к темному холму, на откосе виднелись насыпи окопов, за ними кирпичные стены — форт.

По зданию гимназии-госпиталя немцы действительно не стреляли. Несколько наших солдат вышли из освещенного заревом подъезда. По обе стороны тянулись аккуратные, прямоугольные подстриженные кусты — живая ограда узких палисадников. Солдаты заметили на противоположной стороне, на углу, вывеску пивного бара, и двое сразу же припустили туда. Справа и слева рокотнули автоматы, хлестнули одиночные выстрелы.

Командир роты, коренастый лейтенант в кубанке и кожаной куртке немецкого летчика, матерился хриплым тенорком:

— Куда без приказа… сукины дети… назад!..

Другие солдаты залегли за кустами палисадника. По вестибюлю уже катили пулемет. Оберштабсарцт кричал испуганно:

— Господин офицер! Прошу вас, умоляю… ведь здесь госпиталь…

Лейтенант матюгнул и его, но вопросительно посмотрев на двух гостей-майоров, тут же, не ожидая, скомандовал:

— Отставить огонь! Занять оборону на всех этажах! Без приказа не стрелять!

Он пытался вернуть перебежавших на ту сторону. Но там уже надрывно дребезжала разбитая витрина, и мальчишеской голос кричал:

— Товарищ лейтенант! Обратно нельзя, стреляют гады! Мы тут охранение будем!

Ухари из дивизионной разведки успели расстрелять одного из раненых офицеров. «Это потому, что у него морда эсэсовская». Разведчики кричали, что хотят отомстить за убитого товарища. Другой свидетель уверял, что немец заговорил по-русски, да еще матом, и тогда разведчики сказали: «Ага, власовец», и сразу повели во двор, стрелять.

До рассвета мы успели навести порядок в госпитале. Действуя по принципу «кто палку взял, тот и капрал», я назначил Галину начальником госпиталя. Комбат, успевший перебросить в здание гимназии свой КП, дал ей для охраны несколько наших легкораненых… Они быстро очистили подвалы от посторонних. В дальней комнате стонали тяжелораненые, один с забинтованной головой метался, хрипло бредил: «Volle Deckung! Feuer!..»[17] — и нечленораздельно выл.

А по соседству легкораненые уже мирно толковали с нашими солдатами, пили с ними из кружек и котелков нечто спиртное и галдели: «Война шайзе!.. война капут… русс карош… русс зольдат карош…»

Галина и Непочилович проверили продуктовые склады, наставляли поваров, и раненые получили такой завтрак, какого, как некоторые уверяли, не едали с начала войны.

Мы с Бехлером наскоро опрашивали легкораненых, подбирали подходящих для заброски. Очень скоро нашлись добровольцы; мы выбрали двух молодых парней, обер-ефрейторов — одного, раненного в руку, другого с легким ранением плеча…

Бехлер и я дали им записки к коменданту форта, предлагая сдаться, обещая почетные условия плена и т. п. Кроме того, напихали им в карманы листовок Национального комитета.

Как только рассвело, они вышли из парадного с госпитальным флагом — белый с красным крестом — и двинулись прямо вверх по Берггассе. Никто по ним не стрелял, хотя справа и слева в смежных кварталах шла частая пальба и гулко хлопали разрывы гранат. Наше «боевое охранение» у бара — к утру там оказалось не двое, а добрая дюжина солдат — приветствовало их хмельными, но дружелюбными криками.

Лейтенант в кубанке выскочил из подъезда и хрипел:

— Не замайте их, вашу мать! Пропустите парламентеров!

Мы с Непочиловичем тоже горланили: «Пропустите парламентеров!» Над кирпичной баррикадой в глубине улицы торчали головы в касках. На холме перед фортом показались солдаты в длинных серых шинелях.

Из нескольких окон на Берггассе высовывались головы в касках. Что-то вопросительно кричали. Наши посланцы им отвечали. Вдруг сверху на тротуар брякнул ручной пулемет. Из подъезда вышли два солдата, подошли к парламентерам, потом еще один и еще — посредине улицы столпилась группа немецких солдат без оружия; другие шли вслед за парламентерами.

Мы с Непочиловичем и Бехлером побежали на ту сторону, опасаясь, чтобы наше хмельное охранение не открыло боевых действий.

Справа, вдоль поперечной улицы, когда мы перебегали, хлестнули одиночные выстрелы, проскрежетала короткая автоматная очередь. Но спереди не стреляли.

Сзади нас, у входа в гимназию, вразнобой закричали «ура-а».

Лейтенант старался перекричать: «Отставить ура, не стрелять!» У немцев на улице мгновенное замешательство… Кто-то шарахнулся к домам. Мы размахивали шапками, «камрады, не бойтесь».

Непочилович кричал нашим: «Товарищи, соблюдайте порядок… Они же сдаются. Не стреляйте… Не пугайте… Принимайте достойно… Тогда все сдадутся». Бехлер и я кричали немцам:

— Камрады, пропустите парламентеров. Подойдите к нам!

Сверху из окон выглядывали солдаты. Один спросил:

— Wer seid ihr?[18]

Впервые я говорил с вооруженными немецкими солдатами не по «звуковке», а непосредственно, лицом к лицу.

— Мы — офицеры Красной Армии и от имени нашего командования обещаем вам сохранение жизни. А это майор Бехлер из Национального комитета.

Бехлер кричал резко, командно:

— Всем слушать меня! Немедленно сдать оружие! Сойти вниз!

Парламентеры уже скрылись за баррикадой. Мы продолжали идти вверх то по мостовой, то по тротуару, переговариваясь с выходившими из домов солдатами. Непочилович присоединился к нам. Он не говорил по-немецки, но тем более выразительно выкрикивал слова, которые запомнил: камрад, комм, комм! Гефангенге реттет… криг-шайзе!.. камрад комм!..[19] Непочилович — рослый плечистый белорус с доверчивыми светло-серыми глазами — располагал к себе широчайшей добродушной улыбкой, которая слегка сворачивала на сторону большой розоватый нос и очень украшала длинное скуластое лицо. Его спокойствие и приветливость ощущали и немецкие солдаты. Он весело разговаривал с ними на немецко-польском волапюке.