Михаил Алексеев - Солдаты

• Название: Солдаты
• Автор: Михаил Алексеев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1963

Писатель Михаил Николаевич Алексеев — в прошлом офицер Советской Армии, начавший службу рядовым солдатом. В годы Великой Отечественной войны он командовал батареей и прошел путь, по которому ведет героев своего романа «Солдаты». Роман посвящен героической борьбе советских воинов-разведчиков. Автор рисует образы людей, различных по характеру, по возрасту, по мирной профессии. Все они — и бесстрашный офицер Забаров, и отзывчивый парторг роты Шахаев, и новатор в военном деле Фетисов, и хозяйственный Пинчук, и неунывающий, находчивый разведчик Ванин — относятся к войне мужественно и просто, во имя победы они не щадят своей жизни. Первая книга романа — «Грозное лето» — рассказывает о жестоких боях на Курской дуге, о сражениях под Белгородом и Харьковом, о стремительном и непрерывно нарастающем наступлении советских войск на запад. Вторая книга романа — «Пути-дороги» — знакомит читателя со старой королевской Румынией. Советские воины-освободители идут по румынской земле….

---

До свиданья, милые мои. Желаю вам скорой победы и всем остаться живыми и невредимыми.

Ваша мать Пелагея Кирилловна Уварова.

Село Пологое, Курской области».

Наташа закончила чтение, но еще долго никто не решался нарушить тишину. Потом Вася Камушкин предложил:

— Ребята, давайте напишем ей еще письмо!

Комсорг был доволен: в письме упоминалось о его рисунке, в котором он изобразил подвиг Якова Уварова.

— Надо написать, — поддержал Шахаев. — Кому же поручим? — и он посмотрел на разведчиков. Те поняли и в один голос закричали:

— Наташе!.. Наташе!

— Хорошо, я напишу, — сказала она и вдруг разрыдалась. Она плакала, но не чувствовала прежней тяжести, и слезы были не так горьки, как прежде: сейчас они облегчали. Она поднялась с бревна, на котором сидела до этого, и направилась к своей хате. У крыльца вспомнила:

— У кого там фурункул, товарищи? Пусть зайдет ко мне!

Теплый ветерок трепал ее волнистые светлые волосы, непокорно выбивавшиеся из-под пилотки. Шахаев, проводил девушку долгим взглядом, удовлетворенно вздохнул.

Он подозвал Панина:

— Слушай, Семен, почему Вера перестала ходить к нам?

Сенька, застигнутый врасплох, в замешательстве не мог сразу ничего сказать парторгу.

— То есть… как почему? А чего ей тут делать?

— Пусть ходит и дружит с Наташей. A ты дурака не валяй.

Сенька не ответил, но к вечеру, будто по мановению волшебной палочки, толстощекая Вера уже сидела в Наташиной комнате. Подружились они так быстро, как могут подружиться только девушки и то лишь на войне. Об Акиме Вера не спрашивала: это было бы слишком больно для ее новой подруги. В конце концов она начала рассказывать о себе, о своей дружбе, о любви к Сеньке и о том, как все-таки трудно девушкам на фронте, особенно если девушка одна среди ребят. Наташа, казалось, слушала внимательно. Однако, когда Вера спросила ее о чем-то, Наташа не ответила. Она думала о себе, о парторге, о матери Уварова и ее соседке, которая поддержала Кирилловну в большом горе и не дала ей упасть, и Наташе хотелось обнять всех этих хороших, умных и добрых людей. Думала Наташа и о разведчиках. Люди эти, огрубевшие на войне, убивавшие и убивающие врагов, — эти самые люди окружили ее трогательной заботливостью.

— Страшно неудобно… кругом хлопцы, — продолжала рассуждать Вера. — Конечно, ведь мы тоже солдаты. Вот некоторые бойцы и относятся к нам только как к солдатам. А ты знаешь, Наташа, мой Семен пропал! — вдруг сообщила Вера.

— Как пропал? — отвлеклась наконец от своих мыслей Наташа.

— Опять Акима искать… Знаешь, Сеня просто места себе не находит. С ним сейчас и говорить невозможно. Потемнел, худой стал — просто страшно за него. Ты знаешь, Наташенька, как он любил твоего Акима!.. А тут они еще поссорились с ним из-за чего-то. Вот Сеня и мучается. Боюсь я за него, Наташенька! — пухлые губы Веры покривились, и была она похожа сейчас на большого ребенка, готового расплакаться.

Наташа, словно очнувшись, порывисто охватила шею девушки и крепко прижала голову Веры к своей груди.

— Сестренка моя!.. Родная…

В комнату к девушкам заглянул Марченко, но, ничего не сказав, вышел. Появление Наташи в подразделении повлияло на поведение лейтенанта самым лучшим образом. Он как бы вновь стал таким, каким его знали солдаты раньше: энергичным, стремительным, деятельным. Не давал покоя ни себе, ни старшине, ни командиру взвода. Всюду старался навести порядок, хотя и без того было все хорошо налажено. Пинчуку это очень нравилось.

— З Марченко щось случилось. Не посидит ни одной минуты на месте. Усе хлопочет. Ось якый вин!.. — говорил старшина Забарову и довольно приглаживал усы.

Вот и сейчас, выйдя от девушек, Марченко отдавал всякие распоряжения. Наташа и Вера услышали его разговор:

— Где ты был, Ванин?

— Акима…

— Ну, что… нет? Ничего не слышно?

Ответа не последовало.

Вера плотнее прижалась к подруге, будто просила у нее извинения: «Прости, Наташа, что я такая счастливая…» Наташа поняла ее состояние, тихо проговорила, гладя голову Веры:

— Ничего, сестричка моя… — Глаза ее были сухи, в них будто навсегда померкла вечно живая, бездонная синь.

Вера подбежала к окну, открыла его, чтобы лучше слышать разговор Марченко с Сенькой. Однако командир уже говорил с Забаровым.

— …Под Сталинградом я не так действовал. Я бы не позволил… Помнишь Аксай, я там с горсткой разведчиков четыре дня держался… А Песчанку помнишь?

Забаров что-то ответил глухим голосом, и Вера не расслышала его слов. До них вновь донесся резкий голос командира:

— Назад тоже нужно оглядываться!

— Оглядываться, но не глядеть все время, — уже громче заметил Федор, и подруги услышали эти слова.

Разговор на минуту стих. Потом вновь возобновился.

— Наши готовятся к ночному штурму города. Утром, видно, двинемся дальше. Начальник штаба приказал сдать машину. Передай Ванину, чтобы отогнал ее в автороту.

Услышав об этом, Ванин даже не пытался возражать. Он был уже безразличен к своему «оппель-блитцу».

— Пускай забирают, — равнодушно сказал он.

Когда разговоры за окном стихли, а Вера убежала, очевидно к Сеньке, Наташа вновь принялась листать дневник.

Прочла и непонятные слова: «Следует подумать» и еще несколько коротких записей. Из блокнота выпала какая-то бумажка. Наташа наклонилась и подняла ее.

«В партийную организацию разведроты от ефрейтора Ерофеенко Акима Тихоновича. Заявление», — прочитала она. Ниже листок оставался чистым. Времени ли не хватило Акиму, заколебался ли он, кто узнает теперь.

Во дворе уже было темно. Накрапывал дождь. Штурмовики, прижатые почти к самой земле тяжелыми, темными тучами, с ревом проносились над крышами домов, возвращаясь с бомбежки. По улице нескончаемой чередой тянулись повозки. Подтягивались куда-то установки гвардейских минометов.

Возле дома, в котором размещались разведчики, шофер из автороты принимал от Сеньки машину.

— Где ключ? — спрашивал он, вытирая черной тряпкой масленые руки.

— Это ты у немцев спроси, — посоветовал Ванин, который все еще был не в духе.

— Я у тебя спрашиваю!

— Слушай, парень, — серьезно предупредил Сенька, — уматывайся-ка ты отсюда подобру-поздорову. А то как бы вот этой штукой тебе красоту не попортил. — И Ванин внушительно повертел в своих руках заводную ручку. Вид его не предвещал ничего хорошего.

— А цепи у тебя есть? — сбавив тон, спросил шофер. — Дождь начинается. Не доеду. Забуксует.

— Ну, это уж другой разговор. Цепи имеются. В кузове они.

— А закурить найдется?

— Нет, брат. У самого уши пухнут.

— Плохо вы, разведчики, живете. — Шофер вывернул карманы брюк и стал вытряхивать в газетный обрывок табачную пыльцу, прикрываясь от ветра и дождевых капель подолом гимнастерки. А Ванин следил, много ли наскребет водитель. Оказалось — немного. Сенька беззвучно выругался и зашагал в глубь двора.

7

На рассвете дивизия Сизова прорвала оборону противника и во взаимодействии с другими частями, при поддержке танков, овладела городом Красноградом; сбивая вражеские заслоны, советские полки устремились на юго-запад к Днепру…

Разведчики, наскоро позавтракав, выстроились во дворе и ждали команды, чтобы тронуться в путь. Крупные дождевые капли катились по маскхалатам, обмывали загорелые, коричневые руки, сжимавшие автоматы. Наташа стояла рядом с Камушкиным. Маленький халат, перепоясанный широким офицерским ремнем, плотно облегал ее стройную, тонкую фигуру.

Марченко дал команду, и рота быстро двинулась со двора.

Пинчук поспешно укладывал на повозки свое хозяйство. В помощь ему был оставлен Ванин.

— Зараз на Днипро двинем! — ликовал старшина, подмаргивая Сеньке. — Помогай, Семен. Быстрее соберемось!..

Вечером, уже за городом, разведчики узнали о приказе Главнокомандующего о присвоении их дивизии наименования Красноградской. Сенька приободрился:

— Имя-то какое, а? Крас-но-град-ская!.. Это тебе не Мерефа! Конечно, и этот город не ахти какой великий, но красивое название имеет. И за это ему наше солдатское спасибо!..

— Спалылы тильки хвашисты поганючи. Мисто було гарнэ. Сад, а не мисто…

— Ничего, товарищ старшина, возродится.

— А як же! — подтвердил Пинчук. Он словно ждал этого и немедленно стал излагать свои планы на будущее.

Ясно, что, как только кончится война, он, Пинчук, уже немолодой человек, да к тому же еще и голова колгоспу, немедленно вернется домой. Ванину, как полагал Пинчук, придется еще, пожалуй, несколько годков пожить за границей и после войны; надо ведь, чтобы и там был порядок, чтобы люди были людьми, а не черт знает кем, чтобы и там наконец уважалось доброе и великое слово — народ. В общем Сенька останется в армии. Что же касается его, Пинчука, то он придет домой — дела его большие ждали в колхозе. Еще до войны начал Петр строить у себя в артели электростанцию — помешали фашисты. Теперь он обязательно ее построит, и притом большей мощности, чем предполагалось раньше. Восстановит мельницу, маслобойку, крупорушку. И Пинчук не хочет, чтобы колхозники в его селе жили под соломенными крышами. Хватит! Он понастроит им просторные и светлые хаты из кирпича, покроет их крепкой и нарядной черепицей, все дома зальет электричеством, у всех установит радиоприемники, выстроит клуб, — да что там клуб — кинотеатр выстроит! А школу, какую школу он соорудит для малышей! Жаль, что погиб Аким. Быть бы ему директором этой школы (хоронилась в Пинчуковом сердце думка: переманить к себе Акима). А к тому времени подрастет посаженный еще до войны сад на трехстах гектарах — какая же хорошая жизнь будет!..