Жорж Ленотр - Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции

• Название: Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции
• Автор: Жорж Ленотр
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02936-4

Великая французская революция — одна из ярчайших страниц в истории человечества. Главные ее события происходили в Париже, где народ взял штурмом Бастилию и низвергнул монархию, где с трибуны Конвента провозглашались принципы свободы, равенства и братства, где революционеры истребляли друг друга в кровавой борьбе за власть. В конце XIX века известный французский историк Жорж Ленотр впервые попытался реконструировать парижские эпизоды революции, кропотливо воссоздавая колорит того времени, включая планировку домов, мебель и одежду парижан. На его страницах оживают Робеспьер и Дантон, королева Мария Антуанетта и безвестные санкюлоты. Книга Ленотра стала во Франции классической и много раз переиздавалась. На русский язык ее впервые перевели в 1895 году известная писательница Надежда Тэффи и ее сестра Елена Лохвицкая. Для настоящего издания этот перевод существенно обновлен и снабжен комментариями.

---

Я предпочел бы все-таки, чтобы остался стоять его дом. У старых зданий есть своего рода душа, состоящая из счастья, пережитого их жильцами, из постигших их горестей и из тысячи всевозможных мелочей, навеки умерших и все же живых. Самые интимные подробности имеют для нас особую прелесть: стершиеся ступени лестницы, заржавленный гвоздь, вбитый в деревянную перегородку, ручка двери, которой касалось столько давно уже несуществующих рук.

Когда в 1886 году в старой улице Кордельеров проделали широкую брешь бульвара Сен-Жермен, многие парижане в качестве паломников или любопытных посетили квартиру, где раньше жил Дантон. Со всех сторон квартал разрушался; в Торговом дворе, в наше время уменьшенном наполовину, прежде всего показывали друг другу низкую лавку, где помещалась типография Марата, и узкий навес, под которым испытывали на баранах пригодность гильотины[272]. Затем поднимались к Дантону; возвышение перед домом служило входом в Торговый двор. Налево шла лестница, довольно широкая, но темная. Миновав антресоли, проходили на второй этаж к деревянной двустворчатой двери, выкрашенной в коричневую краску: это было здесь.

За сто лет здесь не изменилось ничего, кроме, может быть, цвета обоев. Несмотря на то, что все комнаты были пусты, список мебели, найденный доктором Робине, позволял до мельчайших деталей представить себе, в какой обстановке жил пламенный трибун. Прежде всего шла довольно большая прихожая, меблировку которой составляли два ореховых шкафа, маленький столик-бюро и шифоньерка красного дерева; в темном углу была скрыта корзина для белья. Следовавший за прихожей большой салон выходил на улицу двумя окнами, на которых висели шторы из бумажной материи. Стены его были покрыты наклеенными на холст обоями в арабесках. Две высокие резные двери, помещавшиеся напротив окон, и два больших зеркала — одно на камине, другое в простенке между окнами, на широкой консоли с мраморным верхом и бронзовыми ножками, придавали этой комнате довольно торжественный вид. Меблирована она была в изящном стиле той эпохи. В ней стояли зеленый атласный диван с подушками и шесть таких же кресел, обыкновенно покрытых полотняными чехлами, десять стульев с соломенными сиденьями и спинками в форме лиры, а также стол орехового дерева, по-мещански уставленный кофейным сервизом из шести фарфоровых чашек и блюдец, разрисованных цветами. В маленьком соседнем салоне шесть кресел, крытых утрехтским красным бархатом, стояли вокруг стола красного дерева; перед письменным столиком-гробницей, украшенным мраморной доской, располагалось большое кресло, сиденье которого представляло собой зеленую кожаную подушку. За этим салоном шла спальня, где стояли комод, шифоньер и клавесин красного дерева, туалетное зеркало в раме из эбенового дерева, шесть стульев и кресло с соломенными сиденьями. В алькове с занавесками из желтой бумажной материи стояли две низкие кровати с колонками во вкусе Людовика XVI. Рядом с этим альковом была дверь в уборную.

Три другие комнаты выходили окнами на Торговый двор. Одна из них, столовая, имела окно, задрапированное бумажной занавеской; в стенных шкафах ее стояли три дюжины фаянсовых тарелок, дюжина стаканов и рюмок Следующая комната, судя по инвентарю, была кабинетом Дантона; в ней помещались «стол, крытый зеленым сукном, другой маленький столик, на четырех ножках, большое бюро из штучного дерева с бронзой, в три ящика, два бронзовых подсвечника, восемь деревянных полок, на которых лежали папки с газетами, два кресла, крытых белым атласом, и два стула».

Чтобы дополнить это описание комфортабельного жилища Дантона — разве не интересно все, что может помочь восстановить психологию героев революции, чьи идеи потрясли мир? — прибавим еще, что прислуга его состояла в 1794 году из двух служанок одну из них звали Катрин Мотен, а другую — Мари Фужеро. Хорошо обставленная кухня выходила на маленький темный двор; различные чуланы и кладовые дополняли удобство его квартиры; в погребе хранился довольно большой запас красного и белого вина в бочонках и в бутылках, а в конюшнях Отеля де Тур на улице Павлина стояли его кабриолет, конь и кобыла.

Вот каково было жилище Дантона — по крайней мере, таким его рисует наше воображение с помощью списка мебели. Но нам хочется большего: чтобы дополнить нашу скромную галерею революции, нам следовало бы прибавить к ней план этой квартиры на Торговом дворе, где тот, кого, быть может, несправедливо называли «сентябрьским героем»[273], жил, любил и страдал…

Задача эта не из легких: дом, сломанный семнадцать лет назад, принадлежал во время экспроприации рудокопам, наследникам Жирардо[274]. Представителем их был не нотариус, а ходатай по делам, живший на улице Сен-Мартен и умерший несколько лет назад. Так что невозможно отыскать прежние названия этого владения и планы, относящиеся к нему. Передо мной встала непростая проблема: начертить внутреннее расположение несуществующего дома при полном отсутствии документов, служащих обыкновенно для таких изысканий.

В надежде на помощь я обратился в полицию. Я обошел окрестности Торгового двора, заходил в старые дома, расспрашивал швейцаров, будил воспоминания старожилов этого квартала. Таким способом я узнал, что во время экспроприации первый этаж дома Жирардо был разделен на две квартиры. Одна из них сдавалась внаем, а другая составляла часть гостиницы Молинье, занимавшей довольно большое помещение в этом обширном владении; табльдот ее пользовался неплохой репутацией среди студентов. Мне даже любезно указали на древнюю старушку, госпожу**, занимавшую в пансионе Молинье должность прислуги; она могла бы дать драгоценные указания относительно расположения дома.

Мне возразят, что это не относится к истории. Согласен. Но, помимо того, что я считаю своим прямым долгом объяснить моим читателям ценность топографических документов, представляемых мной, мне кажется, что искатель, повествующий о своей удаче, заслуживает такого же внимания, как охотник, рассказывающий о своих подвигах, или альпинист, описывающий свои восхождения.

Итак, я пустился на поиски последних жильцов квартиры Дантона. Должно быть, есть свой бог у искателей, как он есть у пьяниц, потому что мои розыски увенчались полным успехом. До 1876 года во всех комнатах, составлявших большую квартиру члена Конвента, жил директор журнала «Реформа» г-н Делаге. Другую половину первого этажа во времена Империи занимал в качестве постояльца гостиницы Молинье г-н Жуванель, бывший депутат. Обращаясь к их воспоминаниям, направляя их внимание на ту или другую подробность описи, составленной после смерти Габриэль, мне удалось набросать по возможности точный план. По мере того как они рассказывали все больше, я мысленно восстанавливал этот забытый старый дом. Я видел перед собой широкую каменную лестницу, прихожую с окном, выходящим на Торговый двор, оба салона, спальню, восьмиугольную столовую и большой рабочий кабинет[275], где Дантон готовил свои громовые речи, потрясавшие старый мир.

Здесь находилась комната Луизы; там — кабинет, где хранились газеты. Незначительные подробности — расположение какого-нибудь камина или стенного шкафа, высота потолка, ширина кухни — интересовали меня больше, чем все эффектные тирады великих историков. Я видел Дантона, сидящего мартовским вечером у камина своей спальни и погруженного в размышления. Временами он порывисто мешает кочергой угли, потом опять погружается в раздумье. Рядом с ним — его молодая жена, она безмолвно смотрит на него. Вдруг с улицы долетает шум шагов идущего патруля; он останавливается: на лестнице слышатся шум, ругательства, крики. Дантон быстро вскакивает. «Они пришли арестовать меня!» — говорит он. Бледная от ужаса Луиза обвивает мужа руками, а он покрывает ее лоб безумными поцелуями и твердит: «Не бойся, они не посмеют!»[276]

На бульваре Сен-Жермен еще и теперь стоит ряд домов с неровными стенами и узкими окнами: это случайно уцелевшая сторона улицы Кордельеров. Дома эти стояли как раз напротив дома Дантона. Мысленно представляешь себе эти старинные дома озаренными резким светом факелов; во всех окнах видны головы испуганных людей; они высовываются, переговариваются, расспрашивают друг друга. Вот раздался женский крик, и по улице мимо этих домов проходит группа людей. Идущий в середине ее человек оборачивается и кричит громовым голосом: «Прощай, прощай!» Это Дантон. Его уводят…

Говорят, что, когда он всходил на ступени эшафота, он подумал о своей Луизе и на минуту мужество покинуло его. «О, бедная жена моя, — воскликнул он, — значит, я больше тебя не увижу!» Но тотчас же он овладел собой: «Ну, Дантон, не пбддавайся слабости!»— и спокойно пошел на смерть. В эту минуту он заметил в толпе, окружавшей эшафот, человека, сделавшего ему знак. Это был аббат де Керавенан… Дантон склонил голову и мысленно принял предсмертное отпущение грехов[277].