Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)

• Название: Принц Галлии (др. вар.)
• Автор: Олег Авраменко
• Жанр: Альтернативная история

Содержание:

1. Красавчик

2. Маргарита Наваррская

3. Королевы не плачут

---

У Гастона было шесть дочерей, рожденных в законном браке, и столько же, если не больше, бастардов обоих полов. Филипп по-доброму завидовал плодовитости кузена, достойной их общего предка, маркграфа Воителя, и все же в этой доброй зависти чувствовался горький привкус. При всей своей любвеобильности Филипп не знал еще ни одного ребенка, которого он мог бы с уверенностью назвать своим. Было, правда, несколько подозреваемых (в том числе и недавно родившаяся дочка Марии Арагонской, жены Фернандо Уэльвы), но весьма двусмысленное положение полу-отца очень тяготило Филиппа, лишь усугубляя его горечь. Хотя, с другой стороны, по возвращении домой он то и дело ловил себя на мысли о том, что с нежностью думает об оставшихся в Толедо малышах, которые, ВОЗМОЖНО, были его детьми, и до предела напрягает память, представляя их личика, в надежде отыскать фамильные черты.

Как-то Филипп поделился своими заботами с Эрнаном, но тот сказал ему, что это гиблое дело, и посоветовал выбросить дурные мысли из головы.

— Ты сам виноват, — заключил он под конец. — Перепрыгиваешь из одной постели в другую и уже через неделю не можешь вспомнить, когда и с кем ты спал. Хоть бы вел дневник, что ли. Ну, а женщины… Вообще-то женщины не по моей части, но все же я думаю, что им верить нельзя — особенно в таких вопросах и особенно неверным женам. Тебе бы немного постоянства, дружище, хоть самую малость. О верности я уж не говорю — это, право, было бы смешно. — И в подтверждение своих последних слов Шатофьер рассмеялся.

За последние семь лет внешне Эрнан сильно изменился — вырос, возмужал, из крепкого рослого паренька превратился в могучего великана, стал грозным бойцом и талантливым полководцем, — но о переменах в его характере Филипп мог только гадать. Первый из его друзей был для него самым загадочным и непрогнозируемым человеком на свете. Шатофьер имел много разных лиц и личин, и все они были одинаково истинными и одинаково обманчивыми. Хотя Филипп знал Эрнана с детских лет, он каждый раз открывал в нем что-то новое и совсем неожиданное для себя, все больше и больше убеждаясь, что это знание — лишь капля в море, и уже давно оставил надежду когда-нибудь понять его целиком.

Вскоре Эрнан принял в свои руки бразды правления всем гасконским воинством. По представлению Филиппа герцог назначил Шатофьера верховным адмиралом флота, а отец Симона, Робер де Бигор, уступил ему свою шпагу коннетабля Гаскони и Каталонии в обмен на графский титул. Как старший сын новоиспеченного графа, Симон де Бигор автоматически стал виконтом, что дало насмешнику Гастону Альбре обильную пищу для разного рода инсинуаций. В частности он утверждал, что таким образом Филипп, опосредствованно через отца, компенсировал Симону некоторые неудобства, связанные с ношением на голове известных всем предметов. И хотя упомянутая сделка носила чисто деловой характер, Филипп все же отдавал себе отчет, что в едких остротах Гастона была доля правды…

Спустя неделю после первой ночи с Амелиной Филипп волей-неволей вынужден был признать, что до сих пор заблуждался, считая Бланку, а затем Нору лучшими из женщин сущих (после Луизы, конечно), и пришел к выводу, что никакая другая женщина (опять же, кроме Луизы) не может сравниться с его милой сестренкой. Амелина готова была молиться за Филиппа, ее любви хватало на них обоих; с ней он познал то, что не смогла ему дать даже Луиза — ощущение полной, почти идеальной гармонии в отношениях мужчины и женщины.

Луизу Филипп любил пылко, неистово, самозабвенно — как и она его; но единства мыслей и чувств они достигали лишь в моменты физической близости. А так между ними нередко возникали недоразумения, у каждого из них были свои интересы, разные, подчас диаметрально противоположные взгляды на жизнь — и они даже не пытались согласовать их, привести хоть к какому-нибудь общему знаменателю. Глядя с расстояния шести лет на свою супружескую жизнь, повзрослевший Филипп порой поражался тому, какая она была однобокая, однообразная. Они с Луизой были очень юны, почти что дети, и видели в любви только игру — интересную, захватывающую игру, играя в которую надлежало отдавать всего себя без остатка. А поскольку самым интересным из всего прочего была, по их мнению, именно физическая близость, то любились они до изнеможения, и каждый день, просыпаясь, уже с нетерпением ожидали наступления ночи, чтобы со свежими силами отдаться любовным утехам.

С Амелиной у Филиппа все было иначе. Он знал ее с пеленок, с малых лет они воспитывались как родные брат и сестра, никогда ничего не скрывали друг от друга, нередко разговаривали на такие щекотливые темы, что у Филиппа просто не повернулся бы язык заговорить об этом с кем-либо другим, и им вовсе не обязательно нужны были слова, чтобы достигнуть взаимопонимания. Для них было неважно, день сейчас или ночь, в постели они или вне ее, — во всем они находили себе радость, когда были вместе.

Иногда в голову Филиппа закрадывались мысли, что может быть, это и есть настоящая любовь, а с Луизой у него было лишь пылкое детское увлечение… Но когда он вспоминал прошлое, сердце его так больно ныло, так тоскливо становилось на душе, что не оставалось ни малейшего сомнения — на самом деле он любил Луизу. Их любви явно недоставало взаимопонимания, гармонического единства, эмоциональной насыщенности и разнообразия, но это чувство, безусловно, было первичнее, глубже, основательнее, чем то, которое связывало его с Амелиной. Смерть Луизы принесла ему не только душевные страдания, но и причинила самую настоящую физическую боль — будто он потерял частичку самого себя, своей плоти. Филипп прекрасно понимал, что если бы умерла Амелина, он бы так не страдал. Потому что не любил ее по-настоящему и, по правде говоря, не хотел бы полюбить. Филипп боялся (кстати, небезосновательно), что в таком случае он окончательно искалечит Симону жизнь, полностью, а не только частично, отняв у него жену.

Филиппу и так не давали покоя угрызения совести — ведь Симон был его другом, одним из трех самых близких его друзей. Время от времени, сжав волю в кулак, он предпринимал попытки прекратить свою связь с Амелиной, однако все его героические усилия пропадали втуне. Всякий раз Амелина разражалась рыданиями, называла Филиппа жестоким, бессердечным эгоистом — а это было выше его сил. Он ничего не мог противопоставить женским слезам, тем более слезам своей милой сестренки, и уступал ей, мысленно упрекая себя за беспринципность и в то же время радуясь, что Амелина вновь окажется в его объятиях.

В этих обстоятельствах следует отдать должное Симону. Особым умом он не отличался, но и не был самодуром и никогда не обманывался насчет истинных чувств Амелины. За время, прошедшее от получения известия о прибытии Филиппа до его коронации, Симон почти смирился с мыслью о том, что рано или поздно она изменит ему с Филиппом. Но когда это случилось, он поначалу вел себя как сумасшедший, рыдал как малое дитя, на все заставки проклиная мир, в котором живут эти неблагодарные, коварные и вероломные создания — женщины. Сгоряча он решил было немедленно уехать с Амелиной из Тараскона, однако, едва лишь он заикнулся об этом, она закатила истерику и напрямик заявила, что скорее умрет, чем расстанется с Филиппом. Тогда Симон понял, что если и дальше будет настаивать на своем, то вообще потеряет жену, которую беззаветно любит, и счел лучшим делить ее с Филиппом, выбрав из двух зол меньшее. Он даже проявил не свойственное себе благоразумие и на людях старался не выказывать своего отчаяния, зато в постели с Амелиной не столько занимался любовью, сколько упрекал ее в «развратности и бесстыдстве», что, понятно, не способствовало улучшению их отношений.

Со своей стороны Филипп, не будучи эгоистом, по-братски «делился» с Симоном и при этом не жадничал. Чрезмерный пыл Амелины он охлаждал многочисленными романами с другими женщинами, избрав, по его же собственным словам, тактику активного сдерживания. Пока она была умеренна в супружеской неверности, то и Филипп вел себя более или менее степенно; но как только Амелина выходила за рамки приличия, выставляя их связь напоказ, он расходился вовсю и менял любовниц ежедневно, а то и дважды ко дню.

В амурных похождениях ни Эрнан, ни Габриель Филиппа не поддерживали, а Гастон Альбре с его циничным отношением к женщинам частенько портил ему АППЕТИТ. Гастон был настоящим жеребцом и изменял своей жене, Клотильде де Труа, главным образом потому, что она одна не в состоянии была удовлетворить его животную похоть. К тому же почти каждый год Клотильда беременела и оттого не очень огорчалась частым загулам мужа, относясь к ним с пониманием и снисходительностью.

Полную противоположность Гастону представлял Габриель де Шеверни. Он был неисправным романтиком и не единожды говорил Филиппу, в ответ на предложение поухаживать за какой-нибудь барышней, что единственная женщина, за которой он согласится ухаживать, а тем более — разделить с ней постель, будет та, которую он полюбит и которая станет его женой. Такая достойная уважения принципиальность не в шутку тревожила Филиппа, который по своему опыту знал, как безжалостна бывает жизнь к идеалистам. Он чувствовал себя в ответе за судьбу этого парня, брата Луизы — единственной женщины, которую он по-настоящему любил и которая умерла шесть лет тому назад при родах его ребенка.