Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 11

• Название: Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 11
• Автор: Вальтер Скотт
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1963

Вальтер Скотт – автор очень популярных исторических романов, основоположник самого жанра «исторический роман» в Англии.

Роман «Кенилворт» можно назвать, в какой-то мере, продолжением романа «Аббат», так как речь в нем идет об удачливом политическом противнике Марии Стюарт – Елизавете I. Основой сюжета служит предполагаемое убийство жены Роберта Дадли графа Лестера – Эми Робсарт. Читатели очень хорошо встретили этот роман, но концовка, все же, показалась им слишком трагичной.

---

— Тресилиан? — повторил хозяин «Черного медведя». — Имя весьма достойное и, как я полагаю, корнуэллского происхождения. Помните, что говорит южная пословица:

В чьем имени Тре, Пен иль Пол,
Из Корнуэлла тот пришел.

Так, значит, я могу провозгласить: «Высокочтимый мистер Тресилиан из Корнуэлла»?

— Говорите только то, что я вам поручил, хозяин, и тогда вы будете уверены, что не погрешили против правды. В имени может быть одна из этих почтенных приставок, и тем не менее обладатель его мог родиться далеко от горы святого Михаила.

Хозяин не рискнул простереть далее свое любопытство, а сразу представил мистера Тресилиана всей честной компании во главе с племянником. После обмена приветствиями, выпив за здоровье своего нового сотоварища, они продолжали разговор, за которым он их застал, попутно приправляя его беспрерывными тостами.

Глава II

Вы говорите о молодом

синьоре Ланчелоте?

«Венецианский купец»

Вскоре мистер Голдтред, по настоятельной просьбе хозяина и с согласия своего веселого гостя, усладил всю компанию следующей короткой песенкой:

Из всех известных в мире птиц
Сова мне всех милее…
Она пример для многих лиц:
Кто пьет, тем жить светлее.

Когда закат подернут мглой,
Она уж сидит в глуши лесной
И ухает в темь и довольна собой.
Хоть и поздно уже и погода плохая,
За тебя все мы выпьем, сова дорогая!

Я жаворонка не люблю,
Ему до солнца спится…
Но вот сову благословлю:
Всю ночь трубит нам птица.

Хоть ты пьян, вот стакан, только речь разумей,
Не ори до зари, а еще раз налей,
Не моргай, а лакай да гляди веселей!
И хоть поздно уже и погода плохая,
За тебя все мы выпьем, сова дорогая!

— Да, друзья, тут чувствуется известный аромат, — объявил Майкл, когда торговец закончил песню, — и в вас еще не угасли добрые чувства. Но вы прочли мне целый поминальный список старых друзей и к каждому имени пристроили некий зловещий девиз! Итак, силач Уил из Уоллингфорда приказал долго жить?

— Он погиб смертью жирного оленя, — ответил кто-то. — Его подстрелил из лука старик Тэчем, дюжий сторож герцога в парке при замке Доннингтон.

— Да, да, он всегда любил оленину, — продолжал Майкл, — и кружку бордо. Провозглашаю тост в его память. Окажите честь, друзья!

Когда память покойного героя была должным образом почтена, Лэмборн стал расспрашивать о Прайсе из Пэдворта.

— И Прайс из Пэдворта отправился к черту, — сострил торговец. — Ему уж лет десять как даровали бессмертие. А каким способом — про это, сэр, лучше всего знают Оксфордский замок, мистер Тонг да десятипенсовая веревка.

— Как, значит, они вздернули беднягу Прайса? И только за то, что он любил прогулки при лунном свете? Подымем стакан в его память, господа. Все веселые ребята — охотники до лунного света. А что Хел с пером, тот что жил близ Яттендена и носил длинное перо? Забыл я его имя.

— А, Хел Хемпсид! — воскликнул торговец. — Ну, вы, верно, помните, что он разыгрывал из себя джентльмена и все совал свой нос в государственные дела, а потом вдруг влип в какую-то историю по делу герцога Норфолка вот уж года два-три назад, бежал за границу, за ним гнались по пятам с указом об аресте, и с той поры о нем ни слуху ни духу.

— Ну, после этих страшных историй, — сказал Майкл Лэмборн, — вряд ли стоит спрашивать о Тони Фостере. Раз у вас такое изобилие веревок, самострелов, указов об аресте и тому подобных прелестей, вряд ли Тони сумел от всего этого ускользнуть?

— О каком Тони Фостере ты говоришь? — спросил владелец гостиницы.

— Да о том, кого звали Тони Поджигай Хворост, потому что он поднес огоньку, чтобы зажечь костер вокруг Лэтимера и Ридли, когда ветер задул факел у Джека Тонга и никто другой не хотел дать палачу огня ни из дружбы, ни за деньги.

— Тони Фостер жив-здоров, — ответил хозяин. — Но вот что, родственничек, не советую тебе называть его Тони Поджигай Хворост, если не хочешь, чтобы тебя пырнули кинжалом.

— Что? Он стал стыдиться своего прозвища? — воскликнул Лэмборн. — Ну, раньше он, бывало, похвалялся им и говорил, что ему так же приятно видеть жареного еретика, как и жареного быка.

— Да, но это, куманек, было во времена королевы Марии, — ответил хозяин, — когда отец Тони управлял здесь имением аббата из Эбингдона. Но потом Тони женился на чистокровной прецизианке, и поверьте, что он сделался заядлым протестантом.

— И теперь заважничал, стал задирать нос и презирать своих старых друзей, — добавил торговец.

— Значит, дела у него пошли на лад, как пить дать, — сказал Лэмборн. — Как только у кого появятся собственные червонцы, он сейчас же начинает держаться подальше от тех, чьи средства зависят от достояния других людей

— Пошли на лад, да не очень-то! — возразил торговец. — А вы помните Камнор-холл, старый замок около кладбища?

— А как же, я там трижды обворовывал фруктовый сад. Да что из того? Это было жилище старого аббата, когда в Эбингдоне была чума или какая-то другая хворь.

— Да, — подтвердил хозяин, — но это было очень давно. А теперь там распоряжается Энтони Фостер. Он живет в замке с разрешения одного знатного вельможи, который получил церковные земли от королевы. Вот там он и проживает, и ему дела нет до любого бедняка в Камноре, как будто его самого пожаловали в рыцари.

— Нет, — возразил торговец, — тут дело не только в гордости Тони: в доме у него имеется прекрасная леди, и Тони даже солнечному лучу не дозволяет на нее взглянуть.

— Что? — воскликнул Тресилиан, который сейчас впервые вмешался в разговор. — Разве вы не говорили, что Фостер женат, да притом на прецизианке?

— Женат-то он был женат, и на такой заядлой прецизианке, какая когда-либо ела мясо в пост. И жили они с Тони, говорят, как кошка с собакой. Но она умерла, упокой господи ее душу! А у Тони осталась дочка. Вот и думают, что он собирается жениться на этой незнакомке, о которой тут ходят разные толки.

— А почему же? То есть я хочу сказать — почему о ней ходят разные толки? — спросил Тресилиан.

— Откуда мне знать, — ответил хозяин. — Знаю только, что люди говорят, будто она прелестна, как ангел, но никому не известно, откуда она появилась, и каждому желательно разузнать, почему ее так строго держат в клетке. Я-то ее никогда не видел! а вот вы, кажись, видели, мистер Голдтред?

— Видел, видел, старина, — подтвердил торговец. — Вот слушайте: ехал я как-то из Эбингдона… Проезжаю под восточным окном закрытого балкона в старом замке, где измалеваны все старики святые, и всякие легенды, и тому подобное. Поехал я не обычной дорогой, а через парк. Задняя дверь была на запоре, и я решил, что по праву старого товарища могу проехать среди деревьев, там и тени больше — день-то был довольно жаркий, — да и пыли меньше. На мне был камзол персикового цвета, вышитый золотом.

— Каковым одеянием, — вставил Майкл Лэмборн, — ты и хотел блеснуть перед красавицей. Ах ты плут этакий, опять взялся за свои старые проделки!

— Да не в том дело, не в том, — возразил торговец, самодовольно ухмыляясь, — не совсем так. Любопытство, знаешь ли, одолело, да притом и чувство сострадания… Ведь юная особа, бедняжка, с утра до вечера не видит никого, кроме Тони Фостера с его нахмуренными черными бровями, бычьей головой и кривыми ногами.

— А ты хотел предстать перед ней этаким малюткой щеголем в шелковом камзоле, с ножками как у курочки, в козловых сапожках и с круглой ухмыляющейся рожей, на которой словно написано: «Что вам угодно-с?», да вдобавок увенчанный бархатной шляпой с индюшачьим пером и позолоченной брошкой? Эх, мой славный лавочник, у кого хорош товарец, тот и рад его сейчас же напоказ выставить. А ну-ка, джентльмены, пошевелите свои кружки, поднимаю тост за длинные шпоры, короткие сапоги, полные шляпы и пустые черепа!

— Ага, я вижу, ты завидуешь мне, Майк, — объявил Голдтред. — Но ведь такое счастье могло выпасть на долю и тебе, да и любому другому.

— Пошел ты к дьяволу со своей наглостью! — заревел Лэмборн. — Да как ты смеешь сравнивать свою пудинговую морду и тафтяные манеры с джентльменом и солдатом?

— Извините, любезный сэр, — вмешался Тресилиан, — позвольте попросить вас не прерывать этого милейшего малого. Мне кажется, он рассказывает так хорошо, что я готов слушать его до полуночи.

— Вы слишком снисходительны к моим достоинствам, — ответил мистер Голдтред. — Но раз уж я доставляю вам удовольствие, почтеннейший мистер Тресилиан, я продолжу свой рассказ несмотря на все насмешки и остроты сего доблестного воина, который, вероятно, заработал себе в Нидерландах больше колодок, чем крон. Итак, сэр, когда я проезжал под большим расписным окном, бросив поводья на шею своего жеребца-иноходца, отчасти чтобы мне самому удобнее было, отчасти для того, чтобы осмотреть все кругом получше, как вдруг слышу — отворилась решетчатая ставня, и провалиться мне на этом месте, если за ней не стояла красавица, какой я в жизни раньше не видывал. А я ведь видал много хорошеньких девиц и могу судить о них, пожалуй что, и не хуже других.