Вадим Саитов - Цитадель души моей

• Название: Цитадель души моей
• Автор: Вадим Саитов
• Издательство: СИ
• Жанр: Историческое фэнтези

Когда готы осадили Рим, ромейские колдуны в отчаянии вызвали из неведомого зверолюдей. С тех пор уже несколько сотен лет разумные потомки волков, медведей и лис ведут с Империей борьбу за существование в Ойкумене. Лейтенант егерей Бернт Сервий, по прозвищу Шелест, неожиданно оказывается вовлечен в цепь политических интриг между людьми и бестиями. И каждый ход в этой игре не обходится без жертв.

---

Выходят они только под конец, когда толпа смертью уже насытилась — толпе теперь наоборот, великодушие явить охота. А тут как раз актер… то есть, гладиатор — известный и народом любимый, лежит, кровью истекает — ну как такого не пожалеть?

Очень редко бывает, чтобы погиб кто из опытных гладиаторов — обычно они сами на покой уходят и живут до старости, бед не ведая. Разве только спор на гладиаторах, или случайность какая могут точку в жизни вольного гладиатора поставить — да и то не беда, на освободившееся место масса желающих найдется. Риск небольшой, работа непыльная, в народе уважение, да и деньги полноводной рекой льются — десятина дохода от боев гладиаторам идёт. Распорядителям это, понятное дело, не нравится, но поделать они ничего не могут — гладиаторы за своими правами следят с тщанием, любому политэсу честь бы сделавшему. Вот пять лет тому распорядители подговорили сенаторов закон принять, по которому гладиатор не процент от дохода, а оговорённую (с самими гладиаторами, между прочим) сумму за бой получает. Так казармы мигом поднялись — перебили утроенную по такому поводу стражу, вырвались за стены и два месяца кровавым вихрем по провинциям кружили, рабов освобождая и винные погреба опустошая. Армия — с переменным успехом — их долго гоняла, но утих бунт только тогда, когда закон обратно отменили. Многих, конечно, по крестам развешали — но в основном всё тех же рабов, к бунту примкнувших. А гладиаторы чуть не все вернулись обратно в свои казармы и до сих пор похваляются, как славно они тогда погуляли.

Всё, началось. Слышен нарастающий волнами гомон толпы — зрители устали ждать и требуют начала зрелища. Забегали вокруг, затопали сапогами — команды, шум, тяжелое дыхание. Заскрипели где-то наверху тяжелые деревянные шестерни, скрежетнули, натягиваясь, цепи.

— Открывай! — донеслась до меня откуда-то команда и, в противоположной от решетки входа стене моей камеры, у самого пола, появилась ослепительная полоса света.

Появилась и, сопровождаемая жутким скрипом шестерен, начала расширяться.

Пересиливая резь в глазах, я смотрел на эту полосу, пока не начал различать песок арены, полосы от граблей и вкрапления мусора на песке. Первые секунды выскочивший из открывшейся клетки человек практически слеп, и не надо думать, что я тут единственный гладиатор поневоле, хоть понаслышке, да знающий как всё устроено на Арене. Кто порасторопней — может успеть воспользоваться этим преимуществом и увеличить свой шанс дожить до финала.

Поэтому я вышел только после того, как дверь полностью поднялась и, дежурящий наверху, стражник принялся лениво выталкивать меня наружу длинной палкой. Подавив желание вырвать дрын и хорошенько наподдать им стражнику по яйцам, я осторожно подошел к проёму и ступил на песок арены.

Первое, что я заметил — взгляды.

Егерям почти не приходится выступать перед большой аудиторией. А если и приходится, то частенько с конфузией — стоит егерь, ни разу от звериного взгляда глаз не отводивший, мямлит, краснеет, пыхтит и тужится — а двух слов связать не может. И дело вовсе не в отсутствии привычки. Дело в том, что у егерей чутье природное сильно развито, не в пример обычному человеку. Интуиции егерь привык доверять чуть ли не больше, чем всем остальным чувствам. И тут проявляется одна интересная особенность людей, когда их количество в одном месте начинает превышать некоторый предел. Тогда они перестают быть обществом разумных существ и превращаются в одно полуразумное существо — толпу. И, стоящий перед аудиторией егерь чувствует именно её — тысчеглазую, многорукую и многоротую тварь, очень опасную, легко возбудимую, и, в ярости своей, совершенно неуправляемую. Разумом он видит множество людей, которые, скорее всего, даже настроены к нему доброжелательно — а интуиция твердит ему: «Беги, спасайся, не предпринимай ничего, что может её разозлить — сейчас она сыта и добродушна, но если её разозлить — пощады не будет!» И, раздираемый противоречиями, стоит он, бедолага, и не знает, что делать: бежать — людей насмешишь, речь говорить — всё нутро протестует. И это, повторюсь, еще мирная и доброжелательная аудитория.

Не то, что в моем случае.

Похоже, Пларк «звездой боев» меня еще не объявил — мне эта честь, очевидно, предстояла в недалеком будущем. Иначе интереса ко мне было бы намного больше — а пока я ощутил десяток заинтересованных взглядов да некоторое количество равнодушных — в целом моя персона толпу не сильно заинтересовала. В этом секторе я был один — остальные девять дверей остались закрыты. Ближайшая от меня пара гладиаторов рыла песок, вцепившись в горла друг другу в пасах в пятнадцати от меня, немедленной схватки с моим участием не ожидалось, поэтому большого внимания я не привлёк. Оно и к лучшему — надо как-то быстренько разобраться с этой неожиданной неприятностью и привыкнуть к ощущению множества взглядов, желающих от меня только одного — увидеть, как я ползаю по песку с выпущенными кишками и блюю кровью.

И тут меня кольнуло определённо злым взглядом — не просто злым, а злым именно на меня. Я зашарил глазами по толпе, ожидая увидеть Пларка: я думаю, на первый бой-то он меня вывел только для того чтобы понять, чего я в своем нынешнем состоянии стою и соответственно последующие бои для меня подобрать — так что он просто обязан следить за мной в оба своих поросячьих глаза. Но обладатель взгляда никак не находился и мне понадобилось секунды, наверное, три, чтобы понять, что я ищу не там. С Императорского балкона, массивным коробом нависающего над противоположным концом арены, свисал вниз штандарт с гербом наместника — перекрещенными топорами в увитом лавровыми листьями круге. А над штандартом виднелись плечи и голова сидящего в ложе человека — седые волосы, широкие залысины и, поблескивающая на солнце, макушка. Так Родус здесь, оказывается. Решил-таки посмотреть бой, несмотря на пропажу вергов? Рядом с наместником замер в полупоклоне немолодой мужчина в кожаной куртке и в сером плаще с алой каймой — похоже, кто-то из легатов. Разговаривают, смотрят оба в мою сторону, а этот, в сером плаще, еще и пальцем для верности тычет. Вот он, дескать, злыдень, прихвостень звериный и предатель рода человеческого. Ну-ну.

Болиголовом опоённым особую инициативу проявлять не положено, и я решил пока этой тактики и придерживаться, тем более она и мне всего удобнее. Встал сразу за дверью, которая уже потихоньку вниз пошла, огляделся вроде как с недоумением во взгляде. На Арену во время боёв случалось мне пару раз заходить — заносила нелёгкая — но не саму арену, разумеется. Так что вид мне внове. Овальное пространство югера три площадью возвышающимися рядами галерей окружено, так, что я каждому, в амфитеатре находящемуся, могу в глаза заглянуть с того места, где стою. Первый ряд от арены сетью, из толстых пеньковых канатов плётеной и на столбах вокруг арены закреплённой, отделён.

Канаты просмоленные, в такой сети и мечом-то за один удар прореху не прорубишь, а второй удар сделать лучники не дадут, парой возле каждого столба стоящие. Дело свое лучники знают — на кровавые зрелища не отвлекаются, я их недоброе внимание постоянно чувствую. А вот толпа меня уже совсем замечать перестала — всё её внимание сейчас устремлено на коренастого заросшего мужика с одним глазом и выжженной буквой «F» на лбу[25]. Ему удалось оторвать руки противника от своего горла и теперь он сидел на нём верхом и, в такт крикам зрителей («Бей! Бей!») входя в раж, лупил кулачищами по лицу, уже переставшего сопротивляться, противника. Я поморщился, оценивая, окинул взглядом товарищей по несчастью — впрочем, какие они мне товарищи? Шестнадцать человек, со мной — семнадцать. Как я и предполагал, в основном, всякое отребье. В драку особо никто не лезет — жмутся по углам. Только пятеро могут быть для меня чем-то опасны. Первые трое — неприятного вида типчики, что собрались плотной кучкой в противоположном секторе арены. Видимо, договорились вместе быть (до определенного момента, разумеется, причем каждый уверен, что определять этот момент будет именно он).

Взгляды прячут — прямо не смотрят, постреливают глазами искоса, но испуганными не выглядят. Наоборот, собраны и к драке готовы. Одежда выглядит ветхой и рваной, но именно что — выглядит. Крысы это портовые, удавку палача на арену сменившие. Бойцы они, как правило, средние, зато на любую подлость горазды. Буду за ними следить в оба.

Одноглазый беглый раб встал с противника — явно тоже раба, не удивлюсь, если того же хозяина — потрясая воздетыми к небу кулаками, покружился на месте, улыбаясь зрителям щербатым ртом. Поверженный остался недвижимо лежать на песке, с лицом, превращенным в кровавую кашу. Ну вот, уже пятнадцать. Толпа поддержала первого победителя торжествующим рёвом. Невысокий, не очень-то мускулистый, нескладный, но при этом крепкий и жилистый — как дуб, выросший на отвесной скале. Вряд ли он когда держал в руке меч, но близко к себе его лучше не подпускать. Это четвёртый. И пятый — последний из примеченных мною — высокий, широкоплечий, грудь десятивёдерным бочонком над ногами-колоннами возвышается. Руки — с мою ногу толщиной, светлые длинные волосы по плечам раскинуты, широченная русая борода с рыжинкой лопатой грудь накрывает. Германец. Пожалуй, самый опасный для меня противник — заметно по нему, что ситуация его беспокоит, но заметно также, что из всех, кто сейчас на песке стоит, он — единственный настоящий боец (ну, не считая меня, разумеется). Рука его правая время от времени бессознательным жестом пустоту за спиной ловит — за секирой или мечом тяжелым, несомненно, тянется; да и куртка его — не просто куртка, а гамбезон поддоспешный. Интересно, кто он такой и каким ветром его сюда занесло?