Мила Бояджиева - Ядовитый цветок [= Маски любви]

• Название: Ядовитый цветок [= Маски любви]
• Автор: Мила Бояджиева
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Детектив
• Год: 1998
• ISBN: 5702705416

Героиня этого романа богатая, но некрасивая молодая женщина, кажется, обречена брести по обочине жизни, завидуя счастью своих сверстниц, к которым природа оказалась более благосклонной. Однако она находит в себе силы бросить вызов судьбе и побеждает. Ненависть мужа, интриги недоброжелателей, подстроенная автокатастрофа, пластическая операция, наконец, — все это остается в прошлом, как кошмарный сон. Рождается Новая Женщина, к которой приходят уверенность в себе, вкус к жизни, успех и любовь.

---

Мартину удалось договориться со Спилбергом, планировавшим съемки грандиозной ленты.

— Он помнит тебя, детка. И полгода ещё потерпит с выбором главной героини. — «Мне виделось в роли Тифани нечто вроде Моны — нервной девственницы с ледяным ужасом в крови», — сказал мэтр. Думаю, трехмесячный бэби не остановит тебя. И не нарушит имидж святой невинности.

— Вообще-то я жду девочку. И хочу выкормить её сама. К черту Спилберга, к черту всю эту голливудскую свору. Здесь мое место… — Она обвела взглядом садик и сосновую рощу за ним. Между красноватыми стволами поблескивала слюдяная гладь озера. Но Мартину показалось, что в глазах будущей матери таится какой-то страх, словно за кустами жимолости спрятались страшные чудовища, дожидающиеся сумеречного часа. Он улыбнулся репликам Моны и не стал переубеждать ее… «Время покажет», — решил Мартин, покидая Лозанну.

Через месяц чудовище протянуло к Моне когтистую лапу: случилось то, чего она давно ждала. Боязнь потерять мужа стала навязчивой манией беременной. Раньше Мона относилась к опасностям профессии Берта спокойно она верила, что провидение спасет их.

«Фортуна — баба хмельная и взбалмошная, да к тому же ещё и слепая, а потому сама не ведает, что творит», — любил повторять Берт популярное у гонщиков высказывание Сервантеса. То же самое, словно извиняясь, сказал Моне коллега Берта, принимавший участие в «Гран-при Испании». И добавил:

— Держись, Мона, у нас это часто случается. Берт — парень крепкий, он не сдастся.

Прилетев в Барселону, Мона тут же помчалась в клинику, куда доставили пострадавших на трассе гонщиков. Медсестра проводила её в отделение экстренной помощи и предложила подождать, протянув стакан с водой. Мону трясло, она не могла сделать глоток, стуча зубами о тонкое стекло. Страшные подробности катастрофы, в которой разбились, столкнувшись, шесть машин, постоянно муссировались по радио и в телепередачах. Когда на экране телевизора, подвешенного в салоне «Боинга», Мона увидела санитаров, вытаскивающих из металлических обломком окровавленные тела, она едва не потеряла сознание. Только взрыв и столб пламени, взвившийся над одним из разбившихся болидов, вывел её из шока — Мона уже точно знала, что провидение, обещавшее им обоим так много, обмануло ее: ещё не став матерью, она стала вдовой.

В приемной экстренной помощи она дрожала, как затравленный зверь, безуспешно стараясь собрать разбегающиеся мысли. Чувство смертельного ужаса заставляло её бежать, спрятаться от того, что не в силах перенести потрясенное сознание.

Когда из двери операционной санитары выкатили закрытое простыней тело, Мона направилась по коридору прямо к зияющему в тупике черному окну. Прежде, чем люди в холле сообразили, что произошло, молодая женщина с гривой развевающихся волос стояла на подоконнике в раме распахнутого окна. Еще секунда — и женщина исчезла, сделав шаг в пустоту…

Вышедшего из комы на вторые сутки Берта поджидал доктор с печальным смуглым лицом.

— «Фортуна — баба хмельная…» — испанец начал было цитировать Сервантеса, но Берт прервал.

— Знаю, знаю. На этот раз она вышибла меня из седла. Но я в порядке, док. У меня так и чешутся руки разобраться кое с кем из ребят. — Берт побледнел от негодования, вспомнив, как поджал его сзади финский гонщик, толкнув в колесо. Болид развернуло, одна за другой с жутким грохотом врезались в него машины, итальянец на «Феррари» рухнул, перевернувшись в воздухе, а японского гонщика вынесло за оградительный барьер. Берт услышал взрыв и свирепый вой взметнувшегося пламени…

— У меня для вас печальная новость, сеньор Уэлси. — Доктор замялся. Вы действительно чувствуете в себе достаточно сил, чтобы выслушать меня?

— Что ещё там? — Поднялся на локтях Берт, потянув прибинтованные к запястьям проводки приборов.

— Ваша жена, сеньор… Она будет жить. Но вы потеряли ребенка. Очень сожалею, сеньор Уэлси, но у нас не было ни единого шанса спасти его…

Покидая с Моной клинику, Берт мельком взглянул на роковое окно и похолодел, представив себе, как тяжело рухнуло тело беременной женщины на бетонный навес у второго этажа. Если бы не он, Моны уже не было бы в живых… Но радость не захлестывала Берта. Он никогда уже не будет отцом и вряд ли сумеет вернуть себе прежнюю Мону. Хотя, наверно, её никогда и не было — той окрыленной жизненной радостью, задорной, страстной девушки, которую Берт повстречал в Монако. Врачи установили, что Мона Барроу, перенесшая в детстве тяжелое нервное заболевание, психически неуравновешенна. Негативные изменения, произошедшие под воздействием наркотиков, сделали недуг хроническим, а последствия нервного срыва, по всей вероятности, не замедлят проявиться.

— У вашей супруги возможны рецидивы. Я бы даже сказал, — они неизбежны. — Сказал психиатр. — Бережное отношение со стороны близких, хорошее взаимопонимание с мужем, ну, конечно — постоянный медицинский контроль, могут со временем придать заболеванию вполне безопасную для жизни, вялотекущую форму.

«Бережное отношение», «взаимопонимание» — да, Берт не мог убедить себя в том, что когда-либо был способен дать это Моне. Тем более — теперь, когда он не находил в себе никаких иных чувств к этой женщине, кроме вины и жалости. Глядя в её огромные голубые глаза с остановившимися черными зрачками, Берт видел в них свое отражение — хладнокровного убийцы, монстра, загубившего жизнь любимой.

Но, как ни странно, сосуществование Берта и Моны принесло, наконец, желанную стабильность. Они уже знали, что могут ждать от себя и друг от друга, ничему не удивлялись и ничего не боялись. Приступы депрессии, регулярно сражавшие Мону, сменялись периодами агрессии, сочетавшимися с гиперсексуальностью. Она становилась настоящей чертовкой — опасной, жадной, ненавидящей Берта и жаждущей его близости. В такие дни Мона была ненасытна, возбуждая у Берта какие-то новые ощущения, замешанные на садо-мазохистских комплексах. Отвращение к бешеной фурии, изрыгающей оскорбления и брань, чувство вины перед ней и презрение к самому себе, смешивалось с сильнейшим желанием. Обладая Моной в такие моменты, он уничтожал что-то в себе остатки трепетной нежности, ответственной любви, которые мешали ему жить.

Вытащив Берта из швейцарского санатория, Мона заперлась с ним в гостинице Гриндельвельда. Трое суток прошли как в бреду. От выпитого виски у Берта ломило голову, перед глазами стоял туман. Его лицо покрылось колючей щетиной, от слабости подкашивались колени, но он продолжал хотеть Мону, занимаясь любовью, как одержимый.

Под вечер третьего дня, сжимая в объятиях жену, Берт понял, что она в обмороке. Но не мог вспомнить, как долго он обладал покрывшимся холодной испариной, безжизненным телом.

«Так дальше нельзя. Мы погибнем оба». — Решил Берт, распахивая окно. Прохладный осенний воздух ворвался в душную, смердящую испарениями комнату.

Вернувшись домой, Берт подумал, что жуткие гостиничные сцены скорее всего приснились ему. Бледная, слабенькая, но нежная и робкая, как Гретхен, Мона ничем не напоминала безумную нимфоманку, завладевшую им в швейцарском отеле.

…Они завтракали на террасе, обсуждая перепланировку цветника и необходимую реконструкцию дома. Запертую детскую комнату, о которой они боялись вспоминать целых три года, было решено превратить в спальню для гостей. Мона все ждала появления Мартина, который не появлялся после её попытки самоубийства и последующего лечения в психиатрической больнице. Других гостей, вроде, не предвиделось.

Во время поездки в августе на фестиваль MTV в Лос-Анджелес Мона возобновила кое-какие голливудские знакомства. Но через неделю Берт оказался в больнице и ещё почти месяц долечивался в «Кленовой роще». Отснявшись в незначительном эпизоде, Мона ринулась в Гриндельвальд, чувствуя нарастающую агрессивность. Она регулярно навещала искалеченного мужа и пришла в бешенство, когда бинты были сняты. Он все-таки умудрился ещё раз насолить ей, изуродовав рубцами свое тело. Он решил ускользнуть от её притязаний под прикрытие болезни и слабости.

Мона была готова убить этого человека. Но вечером в ресторане Берт ужинал с другой — с несчастной уродиной, глядящей на него влюбленными глазами. И он смеялся, смеялся так, как уже давно не умел смеяться с Моной! Берт остался мужчиной и этот мужчина мог принадлежать только ей.

В маленьком номере провинциального отельчика Мона взяла реванш за причиненную ей боль. Она стала ненасытной фурией, мечтая умереть в его объятиях. Длительный обморок принес разрядку. Наступил период расслабленного покоя, поддерживаемый транквилизаторами. Мона снова почувствовала себя ласковой женой и заботливой хозяйкой уютного дома, который требовал реконструкции.

— Не беспокойся, дорогой, комнаты для гостей не будут пустовать. Нам надо быть готовыми к встрече с твоей славой. — С обожанием посмотрела на мужа Мона. — Друзья, поклонники, журналисты — обычное окружение спортивных звезд… Кстати, тот симпатичный блондин, что затащил нас пообедать в Лос-Анджелесе и все бубнил про таинственных спутников человека, — он, кажется, собирался писать книгу об автомобилях…