Матти Йоэнсуу - Харьюнпяа и кровная месть

• Название: Харьюнпяа и кровная месть
• Автор: Матти Йоэнсуу
• Издательство: Радуга
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 1991
• ISBN: 5-05-002648-2

М. У. Йоэнсуу, сам бывший полицейский, в своем романе «Харьюнпяа и кровная месть» ставит вопрос о социальной несправедливости и расизме.

---

Матти Урьяна Йоэнсуу Харьюнпяа и кровная месть Роман

Роман о двух преступлениях и одном расследовании, обо всех тех, кто не замечает своего сходства с полицейскими

MATTI YRJÄNÄ JOENSUU

Harjunpää ja heimolaiset

1984

© Otava, 1984

Перевод Л. Виролайнен

1. Человек в окне

Женщина показалась в окне так неожиданно, что Харьюнпяа остановился, едва переводя дыхание. Наступила странная тишина — ни скрипа металлической лестницы, ни шуршания одежды. До появления женщины он был полностью сосредоточен на этих звуках и, гонимый вверх какой-то силой, механически передвигал руки и ноги, упираясь взглядом в покрытые пылью перекладины толщиной с указательный палец, на которых виднелись оставленные башмаками следы, и думал только о том, чтобы следы поскорее кончились. Теперь он различал лишь собственное дыхание, лихорадочное и горячее, пульсацию в висках и отдаленный шум уличного движения.

Женщина стояла в окне, ближайшем к пожарной лестнице. Их разделяла застекленная оконная рама. Женщина держалась за ручку рамы и смотрела на Харьюнпяа, будто хотела ему что-то сказать, но окна не открывала, даже не пыталась этого сделать.

Харьюнпяа ждал. На какое-то мгновение ему подумалось, что он выиграл время и сумел избавиться от чего-то неотвратимого, но надежда оказалась напрасной. Лучше было бы не останавливаться. Теперь он ясно осознал то, что все время чувствовал, но о чем старался не думать: он находится на головокружительной высоте.

Целиком предоставленный себе и собственным силам, он поднялся до четвертого или пятого этажа — до карниза оставалось уже немного.

Харьюнпяа опасался смотреть вниз. И вверх тоже. Едва он попытался это сделать, как ему почудилось, что стена начинает падать и за его спиной разверзается бездна. Далеко внизу чернел твердый асфальт двора, а на нем — еще более черное пятно, которое дворнику так и не удалось смыть. Именно на это место упал в сумерках человек.

— Тимотеус! — крикнул Кеттунен из комнаты, когда Харьюнпяа появился в коридоре отдела насильственных действий. Это было в четыре, с тех пор прошло уже почти шесть часов. Перед Кеттуненом лежало донесение, и голос его, обычно подчеркнуто серьезный — так он шутил, — был теперь полон досады и скуки. — Подозревается самоубийство, — буркнул он, — но в этих папирусах не сказано, откуда самоубийца спрыгнул. Черт побери! На месте происшествия побывал Всезнайка Мутанен на пару с новичком, которого только в мае приняли в отдел краж, — где им было разобраться… — Кеттунен замолчал и выразительно посмотрел на Харьюнпяа: — А вдруг того приятеля кто-то спихнул вниз?

Харьюнпяа и бровью не повел. В глазах Кеттунена таилась какая-то хитринка, Харьюнпяа это сразу заметил, и не ошибся — Кеттунен усмехнулся.

— Не беспокойся, Тимотеус. Полчаса назад нам позвонил инженер Паккала с Рябинового шоссе. Он случайно увидел в окно, что какой-то мужчина лезет вверх по пожарной лестнице со стороны двора, выходящего на улицу Маннергейма. Когда он снова выглянул в окно — тот уже летел вниз на уровне третьего или четвертого этажа. А потом послышалось короткое «бац!». Может, ты бы завернул туда до вечера, поглядеть… Я помню одного студента-медика, который в свое время проделал такой же курбет. Но тот паршивец оставил на карнизе свой бумажник и прощальное письмо. Едва я успел взять их в руки, как заметил, что лестница в верхней части отошла от стены — крошки кирпича так и сыпались вниз, когда верхушка лестницы, покачиваясь, задевала стену…

Харьюнпяа вздохнул. Вот теперь и он тут — между землей и небом. Опираясь всем своим весом на ступни, он чувствовал, как дрожат икры и как, словно обручем, сжимает бедра. Он уставился на женщину в окне, думая при этом не о ней, а о страхе высоты, хотя твердо решил, что и мысли такой себе не позволит.

Страх высоты развивался в нем постепенно: сначала стало неприятно смотреть вниз из открытого окна, но уже год спустя приходилось делать над собой усилие, чтобы выйти на балкон второго этажа. И он никак не мог от этого избавиться, хотя знал, чем это вызвано: ему не раз приходилось осматривать трупы упавших с высоты людей, а потом обследовать места, откуда они падали, — забираться на подоконники и карнизы, искать на перилах балкона следы падения — ведь причина и следствие должны быть связаны друг с другом.

А хуже всего было то, что Харьюнпяа стыдился своего страха. В известных обстоятельствах волнение испытывает всякий человек — даже Норри, его начальник, — он это знал, скрыть это невозможно, но между волнением и страхом есть отчетливая разница: только страх не позволяет делать то, что требуется.

Харьюнпяа облизнул губы. Он почувствовал тот же привкус, который был разлит в воздухе, — отсыревшего железа, ржавчины, сажи.

Лишь теперь он начинал понимать, на какую Голгофу добровольно полез; намекни он только Кеттунену, тот охотно забрался бы сюда, но Харьюнпяа поверил дурацкому утверждению, что от страха можно избавиться, совершая то, чего боишься. Было, правда, и другое обстоятельство, которое заставило ввязаться в это дело его самого — он знал, что никто другой не стал бы вообще ничего проверять, заявил бы, что следы, мол, кончаются на двадцать восьмой ступеньке — и всё. И никто никогда в этом бы не усомнился. Но Харьюнпяа был не таков. Он — это он, он полицейский, и его служебный долг — подняться до самого верха. Так он, во всяком случае, считал.

Наконец он понял, что все время смотрит на женщину — точно ждет от нее ответа.

Женщина, видно, такого же возраста, как он, — лет за тридцать. Впрочем, с уверенностью сказать нельзя, может быть, и моложе, всего двадцатилетняя, возможно даже, что это мужчина. Или ребенок. Через стекло плохо видно, в нем отражается солнечный свет, но одно несомненно — там стоит человек, подобный ему или любому другому.

Харьюнпяа подтянулся поближе к лестнице. Теперь он видел лучше: за окном стоит женщина и смотрит на него искоса, как на улице стараются незаметно разглядеть иностранца, инвалида или кого-нибудь еще, кто чем-то отличается от других. Взгляд у женщины смущенный, нет, скорее — испуганный.

Харьюнпяа понимал причину ее страха: за окном чем-то гремит мужчина, инструментов у него нет, одет не в комбинезон, то есть никаких признаков того, что он честен и занят делом; ведь по пожарной лестнице поднимаются только трубочисты, дворники да пожарники, им это подобает, их сразу можно узнать. Харьюнпяа крепче сжал перекладину — решил показать, что его нечего бояться. Не придумав ничего другого, он кивнул и попытался улыбнуться. Очевидно, ему удалось изобразить только какую-то гримасу — женщина испуганно отпрянула от окна.

Харьюнпяа сделал вдох, посмотрел наверх, крепче ухватил перекладину и полез дальше, уже не глядя на женщину. Но он чувствовал, что она снова стоит у окна и снова уставилась на него. Ощущение было настолько сильным, что он невольно скосил на нее глаза — так и есть, она там; через мгновение ему почудилось, что она смотрит на него злобно, но тут она отвела глаза и уставилась в пустоту, а потом вдруг прижалась к стеклу и быстро перевела взгляд вниз, точно проследила за чем-то, стремительно падающим в колодец двора.

Харьюнпяа оторвал руку от ступеньки и схватился за следующую, подтянул ногу, потом другую — лестница под его тяжестью громыхала, как отдаленный гром, его вдруг бросило в пот, даже по лбу потекло.

— Тьфу, дьявольщина!..

Звук лестницы изменился.

Харьюнпяа поднял глаза. Карниз был над ним всего в нескольких десятках сантиметров — он видел волнистый край черепичной крыши с уходящей куда-то деревянной лестницей, на уровне его глаз было чердачное окошко, в глубине которого дремали два сизоватых голубя. Они прижались друг к другу, и в их маленьких голубиных мозгах, может быть, теплилась мысль о том, что уж на этакой-то высоте им ничто не грозит, разве только появятся рядом другие голуби, но теперь они вскочили и вытянули шеи, всем своим видом обнаруживая страх и желание улететь.

Тотчас же загрохотала жесть, птицы захлопали крыльями. Харьюнпяа пригнул голову, что-то задело его волосы, в воздухе закружились пыль и птичьи перья — пушинки, точно живые, в нерешительности парили в высоте, а потом тоже отправились куда-то, где сгущаются сумерки и ничего уже не видно.

Харьюнпяа уставился на перекладину: сажа лежит ровным слоем, следы от башмаков кончились. Только рядом с его правой рукой виднеются два узких светлых пятна, точно след лихорадочного прикосновения руки. Харьюнпяа осторожно приложил к ним свою ладонь. Пятна оставлены большим и указательным пальцами. Тот, кто поднимался здесь до него, добрался до этого места.

2. «Гаспар Арицага Эйбар»