Валерий Шубинский - Азеф

• Название: Азеф
• Автор: Валерий Шубинский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-235-03869-1

Во все времена самые большие проблемы для секретных служб создавали агенты-провокаторы, ибо никогда нельзя было быть уверенным, что такой агент не работает «на два фронта». Одним из таких агентов являлся Евгений Филиппович Азеф (1869–1918), который в конечном счете ввел в заблуждение всех — и эсеровских боевиков, и царскую тайную полицию.

Секретный сотрудник Департамента полиции, он не просто внедрился в террористическую сеть — он ее возглавил. Как глава Боевой организации эсеров, он организовал и успешно провел ряд терактов, в числе которых — убийство министра внутренних дел В. К. Плеве и московского губернатора великого князя Сергея Александровича. В то же время, как агент охранного отделения, раскрыл и сдал полиции множество революционеров.

Судьба Азефа привлекала внимание писателей и историков. И все-таки многое в нем остается неясным. Что им двигало? Корыстные интересы, любовь к рискованным играм, властолюбие… или убеждения? Кем он был — просто авантюристом или своеобразным политиком?

Автор книги, писатель и историк литературы Валерий Шубинский, представил свою версию биографии Азефа.

знак информационной продукции 16 +

---

Рука «Поэта» дрогнула. Он обещал кинуть бомбу в карету на обратном пути, если партия (в лице товарищей по БО, точнее — лично Савинкова) прикажет. К чести Савинкова — он не приказал.

Это было исключительным явлением в истории русского революционного террора. «Народная воля», устраивая взрывы царского поезда или Зимнего дворца, не думала о невинных жертвах. Тень кучера графа Плеве не являлась ни Сазонову, ни Савинкову, ни тем более Азефу. Но детей патетические убийцы пожалели.

Очередная попытка была назначена на 4 февраля. Но утром этого дня террористов ожидало новое неприятное известие: Куликовский покинул Москву, сообщив, что переоценил свои силы и не готов работать в терроре. Через несколько месяцев, 28 июня, он, действуя в одиночку, наудачу, застрелил уже следующего московского генерал-губернатора, графа Шувалова. Вероятно, таким образом он решил «реабилитироваться». Пока же он поставил под удар эсеровское предприятие.

Решение нужно было принимать на ходу. Было два варианта.

Первый — заменить Куликовского кем-то другим.

Но Савинков не мог лично участвовать в покушении, чтобы не «засветить» человека, давшего ему паспорт. А Моисеенко, прежде чем самолично идти на дело, должен был продать лошадь и извозчичью пролетку, числившихся на нем, — иначе «его арест повлек бы за собой открытие полицией приемов нашего наблюдения». Значит, покушение пришлось бы отложить, и не на один день. Надо было разряжать и снова заряжать бомбы, а это каждый раз было сопряжено со смертельным риском. Савинков и Каляев боялись, что Дора повторит судьбу своего возлюбленного Покотилова.

Был другой путь — ограничиться одним метальщиком и действовать все-таки сегодня.

На сей раз маршрут князя был безвариантен: он ехал от Николаевского дворца в Кремле в генерал-губернаторский дом на Тверской. По идее, одного метальщика должно было хватить. Но Савинков опасался неудачи. Плеве убивали вчетвером!

И все-таки Каляев взял всё на себя.

В половине третьего он занял свой пост.

В три часа дня Савинков, шедший от Никольских Ворот по Кузнецкому Мосту к кондитерской Сиу, где его ждала Дора, услышал сзади и справа глухой звук. Он не сразу понял, что это взрыв. От кондитерской Савинков и Дора пошли обратно к Кремлю и по пути услышали крик мальчишки:

— Великого князя убило, голову оторвало!

Вместе с князем погиб — как вместе с Плеве — кучер, Андрей Рудинкин, он был смертельно ранен. А князя — князя просто разорвало на части. Елизавета Федоровна выбежала из дворца на звук взрыва, кричала зевакам: «Как вам не стыдно!»; зеваки не расходились; никто не снял шапки.

…Елизавета Федоровна посетила в заключении убийцу своего мужа. Между ними состоялся вполне «человеческий» разговор. Каляев принял из рук своей косвенной жертвы иконку.

Но уже несколько дней спустя, недовольный тем «клеветническим» освещением, которое эта встреча получила в печати, опасаясь, что товарищи сочтут его поступок покаянием, он написал великой княгине резкое письмо.

На суде (5 марта) он произнес патетическую речь (ставшую хитом листовочной литературы) и был приговорен к смертной казни. Подал кассацию, требуя не смягчения приговора, а изменения формулировок. Протестовал, в частности, против термина «анархизм»: эсеры — не анархисты! Кассацию отклонили.

10 мая Каляев был повешен. Началось суровое время; враги больше не щадили друг друга.

Каляев был канонизирован русской революцией. Честь ему отдавали и большевики: именем его долго звалась одна из центральных улиц Петербурга. Если же говорить об организации, «дело на князя Сергея» стало триумфом Савинкова, как «дело на Плеве» — триумфом Азефа. Сам Иван Николаевич за московским покушением только следил издалека и регулярно посылал «Джеймсу Галлею» деньги. Но ученик действовал по методике учителя и на основании его уроков.

ПЕТЕРБУРГ И КИЕВ: НЕУДАЧИ

Начнем с Петербурга.

По утверждению Савинкова, группа была послана в столицу для устранения Трепова. Но Савинкова подвела память (хотя писал он свои мемуары всего через пять лет после описанных событий). Группа Швейцера прибыла в столицу в сентябре 1904 года, Трепов находился в это время в Москве, о его переезде в Петербург и речи не было. По сведениям Спиридовича, первоначальной целью был великий князь Владимир Александрович. Это и логично. По личной близости к царю, по степени родства с ним и по ненависти, которую внушал он прогрессивной интеллигенции, третий сын Александра II был вполне симметричен своему младшему брату.

При этом в столице предполагалось действовать по несколько модифицированному сценарию:

«…Перекупить большие, хорошо обставленные номера или меблированные комнаты, не стесняясь расходами на их содержание. При номерах весь персонал служащих — конторщик, горничные и вся прислуга — должен был состоять из своих людей. Для конторы рекомендовалось выбрать сугубо расторопного, ловкого, умелого человека, т. к. ему придется иметь сношения с полицией. Свой экипаж или автомобиль должен будет обслуживать пассажиров, приезжающих с вокзала. В номерах останавливаться будут не только свои партийные работники, но и вообще пассажиры, паспортами которых легко будет пользоваться, снимая дубликаты более подходящих. Таким образом, при номерах организуется паспортный стол. Равно отпадала тогда опасность при перевозке партийной литературы, оружия, динамита, — все это под видом багажа гостей доставлялось куда угодно…»[152]

Заняться всем этим должна была Ивановская. Эту гостиницу-явку необходимо было сохранять и использовать не один месяц, если не год, для многих «актов». Но ситуация в Петербурге в начале 1905 года развивалась так быстро, что стало не до долговременных проектов.

Швейцер поселился в гостинице «Бристоль». Он «унаследовал» паспорт и псевдоним Савинкова — Артур Мак-Куллох. На англичанина он был похож не меньше, чем его предшественник.

В отличие от савинковской группа Швейцера стремительно росла. К ней примкнули рабочие — Шиллеров, Подвицкий, Трофимов, Загородний, Марков, какой-то Саша Белостоцкий (псевдоним). Людей было много, но это были люди случайные, непроверенные и не знающие друг друга. Некоторые даже не имели в БО определенного поручения. По ходу дела двое — Марков и приехавший в конце декабря в Петербург с инструкциями от Азефа Басов-Верхоянцев — были случайно арестованы. (После 9 января в городе шли массовые бессистемные аресты.) У Маркова захватили письма, доказывающие его принадлежность к БО, и динамит.

Швейцер был неплохим организатором. Но у него не хватало опыта. В убийстве Плеве он участвовал по инженерной части, работал отдельно от других, школы Азефа по-настоящему не прошел. За его внешней сдержанностью таились молодая страстность (ему было всего 24 года) и самоуверенность. Савинков наведывался в Петербург, пытался курировать тамошние дела, но он был слишком занят своей московской миссией. К тому же в Петербурге в январе 1905 года установилась такая истерическая обстановка, что сохранить здравомыслие было крайне трудно.

Швейцер стал метаться. Как будто после 10 января его группе было указано переключиться с великого князя на Трепова. Кем указано, как? Азефом через Басова? Басов об этом не пишет.

Дальше события развивались так.

Следя то ли за Владимиром Александровичем, то ли за Треповым, боевики установили направление выездов министра юстиции Муравьева — и Швейцер решил заняться теперь уже им.

За разрешением Швейцер обратился (10–11 января) к прибывшему в Петербург члену ЦК Николаю Сергеевичу Тютчеву. Тот ответил отказом: такая мелкая рыбешка, как министр юстиции, партию не интересовала. Между тем обращение к Тютчеву было прямым нарушением устава: общаться с ЦК БО должна была только через Азефа и/или Гоца.

12 января в Петербург прибыл Савинков. Он отменил запрет Тютчева и дал разрешение на убийство министра («если есть случай убить Муравьева, то нельзя не воспользоваться им уже потому, что неизвестно, будут ли удачны покушения на Трепова и великого князя Сергея»), Покушение было намечено на 19 января, но не состоялось (карету Муравьева загородили от метальщика Завгороднева ломовые извозчики; второй метальщик, Саша Белостоцкий, накануне скрылся из города и от участия в теракте уклонился).

Другой план, возникший в голове Швейцера, был связан с Татьяной Леонтьевой. Юной аристократке было предложено продавать цветы на придворном балу, на котором будет царь. Девушка предложила, что она пронесет в зал пистолет и выстрелит из букета.

«Вопрос о цареубийстве еще не подымался тогда в центральном комитете, и боевая организация не имела в этом отношении никаких полномочий. Швейцер, давая свое согласие Леонтьевой, несомненно нарушал партийную дисциплину. Он спрашивал меня, как я смотрю на его согласие и дал ли бы я такое же. Я ответил, что для меня, как и для Каляева, Моисеенко и Бриллиант, вопрос об убийстве царя решен давно, что для нас это вопрос не политики, а боевой техники, и что мы могли бы только приветствовать его соглашение с Леонтьевой, видя в этом полную солидарность их с нами. Я сказал также, что, по моему мнению, царя следует убить даже при формальном запрещении центрального комитета».