Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая

• Название: Ночные окна. Похищение из сарая
• Автор: Альманах «Подвиг»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2010

ТРАПЕЗНИКОВ “НОЧНЫЕ ОКНА”

Пациенты комфортабельной клиники неврозов люди, в общем-то, безобидные, каждой живет в своем виртуальном мире. Но рядом с ними происходят преступления вполне реальные. Кто-то творит их, надев маску. И в прямом, и в иносказательном смысле слова.

Евгений КАМЫНИН “ПОХИЩЕНИЕ ИЗ САРАЯ”

Ну и воры пошли: банки с солеными рыжиками, все до одной, из сарая умыкнули! Пусть трепещут — за расследование берется сам творец этого, кулинарного чуда. И приходит к совершенно невероятному результату.

---

— Давайте серьезнее, — сказал я. — Что же все-таки заставило вас прийти ко мне?

Физик оглянулся на закрытую дверь, словно опасался, что нас могут подслушать. Теперь он, кажется, не «играл», а действительно был чем-то озабочен.

— Если честно и откровенно, то… электронно-магнитная пушка последнего поколения с биоэнергетическим ресурсом, — произнес Тарасевич, понизив голос. — Так называемая «ЭМБ-4». Вам это ни о чем не говорит, и не надо, — все равно не поймете, а целее будете. Я занимался разработкой этого оружия — суперсовременного, аналогов нет во всем мире! — в своей лаборатории. Наши мудрецы-умельцы еще на многое годятся, вот только штатники все воруют. Начали охоту и за этим прибором. Вокруг меня всегда терлись какие-то подозрительные типы, даже тогда, когда я ушел из лаборатории. Предлагали уехать в Америку, обещали реальные миллионы долларов, исследовательский центр в Неваде, даже намекали на возможность получения Нобелевской премии. В последнее время вообще началась какая-то сплошная круговерть. Постоянная слежка, прослушка телефона. Я даже не мог понять: наши или «ихние»? Чья служба взяла меня под контроль? Мне в общем-то плевать, я свое пожил, да и сделал немало, и ни в какую Америку на старости лет не собираюсь. Но и попадать случайно под машину не хочется. Один из «наших», мой приятель, посоветовал мне временно исчезнуть. А лучшего места, чем ваша клиника, я не нашел. Тихо, спокойно, уютно. То, что надо. Лучше не придумаешь. Вот вам и мой ответ. Другого не будет.

— Тишина и уют порой бывают очень обманчивы, — произнес я. — Вам, как физику, лучше других известно, какие скрытые цепные реакции протекают в ядерном котле.

Я не знал: верить его словам или нет? Может быть, он снова обманывает?

Впрочем, ко лжи и обманам со стороны моих пациентов мне было не привыкать; напротив, я скорее бы удивился, если бы кто-нибудь из них стал рассказывать чистую правду о себе, своем прошлом, нынешнем состоянии, мечтах. Форма самозащиты, ничего более. Желание укрыться за маской, а некоторые, даже саморазоблачаясь, снимали одну личину за другой, так и не доходя до сути — до своего истинного лица. Кому хочется увидеть подлинное чудовище в зеркале? Или, наоборот, — принца, принцессу, считая себя всю жизнь уродом? Это ведь тоже оборачивается определенной душевной травмой, отторжением своего нового облика, когда человеку невозможно доказать, что он — прекрасен, умен, талантлив и его могут, должны, обязаны любить.

Вот взять, например, Елену Глебовну Стахову. Она как раз сейчас сидела передо мной в комнате с фальшивым камином и рассказывала о своей жизни. Ей было необходимо выговориться, и я внимательно слушал, хотя порой мои мысли уходили в сторону. В сущности, ее судьба мало чем отличалась от судеб девушек и молодых женщин этого «пепсиколовского поколения», чье взросление пришлось на девяностые годы и чьим жизненным кредо было стать любовницей олигарха, фотомоделью или на худой конец валютной проституткой. Просто другим повезло гораздо меньше, и они окончили жизнь в турецких борделях. Стахова даже успела получить высшее образование, что уже само по себе неплохо. Но потом — все как по расписанным именно для этого поколения нотам: презрение к нравственным ценностям, жажда красивой жизни, денег, постоянное унижение, грязный секс, отрицание любви, Бога, пустота в душе, алкоголь, наркотики, мерзость запустения… Была панель на Тверской, съемки в порнографических киношках, массажный салон с эротическими услугами, вызовы к богатым и известным клиентам; затем переход на более качественный уровень — политики, олигархи, министры. Был даже один бывший генеральный прокурор России.

— …Я знала, что меня подставляют, используют, — говорила Елена Глебовна. — Что ведется съемка скрытой камерой. Но это как бы входило в «контракт». И я старалась, как могла, чтобы этот прокурор выглядел на экране как можно более отвратительней, слюнявей. К тому же я была не одна, еще две девицы. Потом прокуроришка слетел со своего поста, а я получила десять тысяч баксов. Скажете плохо — заработать такую приличную сумму за одну ночь?

— Не скажу, — отозвался я. Интересно, что за «композитор» расписал «ноты» для этого поколения? Какой ядовитый раствор пепси влил им в рот? Где находится его химическая лаборатория? Уж точно, не в России. Здесь, как фантомы и призраки, бродят лишь верные слуги этого композитора-алхимика, послушные исполнители его воли. А ведь Леночка Стахова ровесница моей Анастасии! Но кто придет после них, через десять-пятнадцать лет? Когда, возможно, если исходить из «хронофутурологии» Тарасевича, и самой России-то, как государства, уже не станет? Нравственные монстры, нежить без обличья, пасынки Бафомета, за которым безуспешно гоняется Волков-Сухоруков, или «новые люди», существа «высшего порядка», отринувшие равно и добро, и зло, весь гибнущий мир, а заодно и собственные души, — беспощадные воины грядущего, последнего Сражения?

Елена Стахова перечисляла столь известные фамилии своих любовников, что у иного слушателя захватило бы дух. Но только не у меня, я-то видел в ее глазах пустоту, тоску, отчаяние. Словно выжженное поле, на котором когда-то росли цветы. Теперь их смяли, вырвали с корнем, прошлись катком, покрыли асфальтом. Чтобы ни один росток не смог больше пробиться сквозь его толщу. И это было для меня самым горьким. Как будто я сам присутствовал на похоронах.

— …В конце концов, — говорила Стахова, — я подумала: почему бы мне самой не вести кое-какие съемки, диктофонные записи? Пригодится на черный день. Шпионской аппаратуры сейчас — в любом магазине, с баксами проблем не было. Я с азартом включилась в игру. Мои клиенты-любовники, занимая самые высокие посты, вели порой со мной такие откровенные и любопытные беседы! Закачаетесь, Александр Анатольевич.

— Уже едва не падаю со стула, — пошутил я. А всерьез добавил: — Но вам нужно выбросить эти документы. Сжечь, растворить в серной кислоте. Избавиться, как от ненужного хлама. Вы же не собираетесь никого шантажировать?

— Нет, не думаю, что мне это удастся, — растерянно сказала она. — Да я и не хочу. Знаю, насколько это рискованно. Мне, если честно, вообще хочется забыть прошлое. Уехать куда-нибудь. Хоть на Чукотку. Начать жизнь снова. Или так не бывает?

— Бывает. Постоянно, всегда, испокон веков миллионы людей начинали жизнь снова, и у них это получалось. Преображение, а по существу, — Воскрешение, как явил всем нам Христос, — из омертвелой души, вроде вашей. Мария Египетская была великой блудницей и богохульницей, но пришла к раскаянию, а ныне прославлена как святая. Вот вам пример, что человеку все по силам, все в его руках, никто до смертного часа не отринут, не ввергнут живым в ад, не ходит с печатью отверженного на лбу, не проклят Богом. А вы — сильная женщина, это видно. Главное, самому страстно желать исцеления. У вас это непременно произойдет, если захотите. Даже не потребуется моя помощь.

— Вы говорите прямо как священник, — с коротким смешком сказала она. — Или как мой отец, он тоже вечно наставлял меня на путь истинный. А сам изменял матери, имел вторую семью, я-то знаю, видела их на улице, с коляской. Интересно, кто это был: мой брат или сестра? Но с тех пор я поняла, что всюду — ложь.

— Всюду — жизнь, — поправил я. — Помните картину Ярошенко в Третьяковке? Люди из-за решетки смотрят на голубей и радуются. Потому что радость и любовь действительно всюду, мы просто не замечаем, не хотим видеть этого. Равнодушны к чужой боли и презираем чужую радость. А вы полюбите любовь, разлитую в мире. И отправляйтесь на Чукотку! — решительно добавил я, замечая, что мои слова не пропали даром: лицо ее как-то оживилось, посветлело. — Но сначала уничтожьте пленки. Там они вам не понадобятся, будут продолжать давить на душу, как могильная плита.

— Я уже давно решила — куда их деть, — весело сказала она. — Насчет Чукотки, не знаю, это я просто так ляпнула, скореє всего, поеду куда-нибудь в Бразилию, куплю там себе бунгало и выйду замуж за тамошнего дона Педро — их в Рио как собак нерезаных, а вот пленки, фотки и свой дневник отдам вам.

Стахова вытащила из сумочки плотный сверток, перевязанный ленточкой. Протянула мне.

— Делайте что хотите, — произнесла она и с каким-то облегчением выдохнула: — Уф-ф! Действительно, словно груз с плеч свалился.

— Но… — начал я и повертел сверток в руках.

— Никаких — «но»! — строго сказала она и погрозила мне пальчиком. — А то я перестану вам верить. Не разочаровывайте меня хотя бы вы.

Затем быстро поднялась и вышла из комнаты. Я не успел ни возразить, ни остановить ее.

У меня не было ни малейшего желания вскрыть сверток и взглянуть на компромат, собранный Еленой Глебовной на «ниве любви». Хотя бы одним глазком. Я просто засунул его (первое, что пришло на ум) в фальшивый камин, за искусственные поленья, решив уничтожить, как только представится возможность. Потом подошел к окну, завороженный полуденным солнцем, которое заливало весь парк золотыми лучами. Стахова уже вышла из дома и направлялась к пруду, а возле нее увивался неугомонный вертолетчик, что-то болтал и похохатывал. Смеялась и Леночка.