Иван Катаев - Ледяная Эллада

• Название: Ледяная Эллада
• Автор: Иван Катаев
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Человечество всегда любило вспоминать о будущем… Но это далекое будущее воображалось солнечным и безмятежно теплым, некая новая Эллада обычно помещалась где-то в субтропических широтах. История рассудила наперекор всем пророкам, поэтам и романистам. Быть обетованной землей утопических мечтаний, первой землей социализма она удостоила самую суровую и пасмурную страну Евразии, ту, которую западные соседи издавна и — по неуклюжести ее — справедливо называли северным медведем… Так в суровейших и безвестных дебрях Севера выросли новые города, такие, как Хибиногорск.

---

Иван Иванович Катаев Ледяная Эллада

О, тут жили прекрасные люди! Он и вставали и засыпали счастливые и невинные; луга и рощи наполнялись их песнями и веселыми криками; великий избыток непочатых сил уходил в любовь и в простодушную радость. Солнце обливало их теплом и светом, радуясь па своих прекрасных детей… Чудный сон, высокое заблуждение человечества! Золотой век — мечта самая невероятная из всех, какие были, но за которую люди отдавали всю жизнь свою и все свои силы, для которой умирали и убивались пророки…

Ф. Достоевский. «Подросток»

I

Напоследок захотелось побывать в центре города. Мне указали путь: с Индустриальной улицы свернуть вправо… Тропинка, глубоко протоптанная в снегу, взбежала на вершину пологого холма. Вот он — Центральный парк. Как черны на белом поле эти острые ели — высшая, бархатная чернота! Отсюда — налево, прямо по целику. Проваливаюсь по колено, но это ничего. Нужно только добраться до той вон сквозной геодезической вышки.

Так; уже засыпалось в валенки, тает, щекотно потекло под пятку. Ух, кажется, здесь. Вот и котловина Верхнего озера. Да, правильно, это и есть Центральная площадь. Теперь надо немного потоптаться, чтоб было удобней стоять. Я топнул раз, другой и вдруг ушел в снег по пояс. Черт возьми!

Впрочем, так, пожалуй, покойней. Очень устойчиво, и отсюда, с холма, видно все, что нужно. Огни еще не вспыхнули в городе. Предвечерний мечтательный час. Скоро вздрогнет свет и встанет на первую ступеньку сумерек. Снежная тишина. Слышно, как внизу в Айкуайвентчоррском поселке звякают ложки. Отобедали, собирают со стола. Звонкий детский спор: «Тебе, тебе догонять, он отводился!..» Вдалеке лает собака.

Бревенчатый город подо мной исходит дымами. На самом краю шесть черных труб Центральной электростанции наложены прямо на белую пустоту Большого Вудъявра. Озеро стоит высоким гладким заслоном, кругло и твердо очерченное основаниями гор. Горы! Нигде нет таких. Альпы, Кавказ, Яйла — все они тянутся по горизонту длинным связным хребтом, всегда повернуты боком. Эти вышли к озеру, как на митинг, встали, как броненосцы, носами ко мне. Кукисвумчорр, Юкспор, северный отрог Айкуайвентчорра — тупые вершины, плавные склоны, ломаные темные выступы породы из-под снегового панциря. Тесные долины уходят между ними на север, в глубину массива, в затуманный мир смертельно безмолвных высот. Долины, подножья выстланы черным ельником. Немая Лапландия, сердцевина Кольского полуострова… И эти невнятные лопарские чорры, дикая озерная впадина, застывшая так с ледниковой прадревности — уже просто городская окрестность, привычный ландшафт: мельком оглянуть из окна, оторвав глаза от газетной колонки, на деловом ходу завидеть в перспективе проулка…

Рядом со мной худые высокие ели; белые пухлые шапки на лапах. По генеральному плану, каменный город, оставив внизу деревянные фабричные кварталы, взберется сюда, на темя моренного холма, странно увенчанного маленьким озером. Город опояшет холм концентрическими улицами. Вот здесь, где я стою по пояс в снегу, под метровой рыхлой толщей скрыта Центральная площадь. Она включит в себя озеро. Отсюда понесутся книзу лучевые проспекты. Еловый лес сожмется и станет парком. У озера поднимется Дворец культуры, кубическая громада, сложенная из зеленовато-серого хибинита. И я забрался сюда, наверх, только затем, чтобы яснее представить себе один небывший день.

Пусть это будет августовский день, теплый и скромный. Пусть это будет выходной день. Все ушли за город, на Юкспориок, катаются на лодках по Вудъявру. Может быть, там готовится фейерверк. Здесь, на площади, пусто. Такой же предвечерний мечтательный час. Неслышно отворяется дверь Дворца культуры, тяжкая, тихая дверь, обитая понизу ясной медью. По ступенькам сходит молодой человек с клетчатым шарфом, обмотанным вокруг шеи. Он засиделся в библиотеке. Чистая брусчатка площади. За чугунной решеткой, облегающей озеро, в гладких водах недвижно отражены серые дома с резкими выступами балконов, красные черепичные кровли, бледное небо. Молодой человек задумчиво идет по тротуару, не замечая, как вдали розовеет закатом купол Юкспора. Из-за угла вылетает тихий черный лимузин и, легко описав полукруг вдоль решетки, скрывается за другим углом.

Вот и все. Молодой человек с шарфом тоже свернул за угол. Теперь можно вылезать из сугроба и разыскивать тропинку.

II

Человечество всегда любило вспоминать о будущем. И когда вспоминало, когда залетало мечтой очень далеко — сперва в золотой век, вернувшийся на землю, потом в социализм, — это далекое всегда воображалось солнечным и безмятежно теплым. Синий рай, глубокое счастливое небо. Некая новая Эллада: туманные фиолетовые мысы, плеск медлительной волны, стройные люди в белых хитонах, с неслышной поступью… Что это будет за страна, с каким названием, на каком таком континенте, — об этом не загадывали. Но климат в ней будет самый благодатный, — иначе не думалось. Не могут же, в самом деле, легконогие люди будущего ходить в калошах и в шубах!.. Прекрасная земля утопий обычно помещалась где-то в субтропических широтах, не иначе…

История рассудила наперекор всем пророкам, поэтам и романистам. Быть обетованной землей утопических мечтаний, первой землей социализма она удостоила самую суровую и пасмурную страну Евразии, ту, которую западные соседи издавна и — по неуклюжести ее — справедливо называли северным медведем. Лучшая и большая часть обитателей этой страны принялась закладывать основы и воздвигать устои всеобщего счастья, не смущаясь ни угрюмой природой ее, ни мужицкой неповоротливостью, ни огромным размахом пространств. А в ходе великой обновляющей работы открылась и еще одна непредвиденная истина. Оказалось, что для возделывания под социалистическую культуру пригодны не только исторически обжитые области, но и все, доселе почти не тронутые рукой человека, пустынные края, где раньше вовсе не умели и боялись жить.

Так удалось приобщить к территории утверждающегося социализма студеный малолюдный Север, беспредельную ширь замороженных тундр, таежные пущи, каменный порог Ледовитого океана. И не только для того, чтобы добывать и вывозить найденные там природные богатства, но и для того, чтобы постоянно жить там, жить так же умно, плодотворно и радостно, как во всех прочих местах страны.

Так в суровейших и безвестных дебрях Севера, где бродили лишь полудикие племена, забытые пасынки высокомерной цивилизации, выросли новые города. Города пришельцев, новоселов, пионеров. Города, которые носят гордое и отличающее имя социалистических.

Так на шестьдесят восьмом градусе северной широты в три года поднялся социалистический город Хибиногорск, самый молодой и самый диковинный из всех городов земного шара.

Этот город, так же как и вся страна, задумал показать миру образец наилучшего устройства жизни. Как одно из слагаемых великого целого он намерен воплотить и в самом себе все чистейшие мечты человечества. Возникший в ледяном краю девятимесячных зим, у подножия обледенелого горного массива, на высокой ледниковой морене, он хочет стать частицей новой и безмерно обогащенной Эллады, пылающей свободным огнем человеческих дарований, залитой солнцем победившего разума.

Он — социалистический уже в силу этих стремлений своих: в тенденции, в становлении. И также потому, что, принадлежа социалистической стране, с первого дня строил себя на тех же, впервые установленных ею началах и законах. И потому еще, что заложенное и построенное им на сей день обеспечивает полный размах социалистического бытия в недалекие годы.

Только враг будет на сегодня предъявлять трехгодовалому заполярному городу требование высшего благоденствия и комфортабельности. Только глупец будет разыскивать в сегодняшнем социалистическом Хибиногорске вседовольных и блаженных людей золотого века. Белые хитоны и сандалии там вообще вряд ли привьются по причинам, вполне понятным. Налицо большой спрос на теплые рукавицы и валеные сапоги, которых подчас не хватает даже на всех рудокопов Кукисвумчорра, работающих в открытых карьерах. Во всех прочих вещественных благах — тщательно взвешенный паек. Если скалистые Хибины — часть новой Эллады, то в тридцать третьем году название этой части — Спарта.

И все же город Хибиногорск уже сегодня во многом богаче и краше всех старых городов старой Европы и других континентов.

И что совсем не трудно понять, когда заглянешь в его душу, — это самый благородный и опрятный город.

III

Удивительно, как здесь любят вспоминать… Не о ласковом детстве, не о треволнениях юности, не о том, что пережито в других краях, а вот об этих трех хибинских годах. Казалось бы, что и кому вспоминать в этом городе, который не имеет прошлого и живет будущим, где старожилом считается человек, поселившийся на Большом Вудъявре в двадцать девятом и тридцатом годах. А вот же вспоминают: в приятельском разговоре и на собраниях, мимоходом и — со стенограммой, устно и печатно. Вспоминают с грустной, счастливой усмешкой; с отуманенным взором, как бы погружаясь мыслью в далекие молодые времена. Если разобраться, — понятно. Во-первых, своя история у Хибиногорска есть — краткая, но богатейшая, стремительная, бурная. Во-вторых, ни в каком другом месте так не поражает различие между тем, что было и что есть, — вернее между тем, что есть и чего не было. Потому что не было ничего.