Владимир Прасолов - Золото Удерея

• Название: Золото Удерея
• Автор: Владимир Прасолов
• Издательство: ЗАО Издательство Центрполиграф
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04109-8 (ОИ), 978-5-227-04110-4 (КБПиНФ)

Автор повествует об удивительном мире сибирской тайги, о людях, живших в начале XIX века на берегах величавой красавицы Ангары. В центре остросюжетного романа — судьба тех, кто нашел и добывал здесь золото. Ярко написанные эпизоды заставляют задуматься о страшной силе «золотого тельца» и непобедимой мощи и широте славянской души, позволяют увидеть власть любви и дружбы, ненависти и предательства.

---

— Хорошо, отец. Как скажешь. Сегодня и отправлюсь.

— Вот и ладно будет, скорее надо парня этого найти, поторопись, Фролушка.

— Отобедаю, и в путь.

— Зайдешь ко мне перед уходом, поговорим.

— Хорошо.

Обед был для Фрола особо приятен из рук Ульяны. Сытый и довольный свиданием, Фрол зашел в небольшую комнатку отца Серафима. Здесь они часто говорили о многом, тихо, спокойно. Фрол обычно задавал вопросы, совета просил по делу какому, а старец, обстоятельно рассуждая, отвечал. И непонятно, кому больше нужны были эти беседы. Молодому, здоровенному таежнику или старцу, неизвестно когда и откуда пришедшему в эти края.

— Хочу спросить, отчего так в жизни случается. Живет человек на земле по-своему, никому зла не чинит, вдруг приходят к нему люди и говорят: «Не так живешь, потому мешаешь. Живи, как мы, или уходи».

— Они думают, что жить все обязаны по законам, ими придуманным. Потому тех, кто иначе жить пытается, они и не приемлют. Уж сто лет по петровским законам, немцами писаным, живет народ, дух родной, русский, принизив. На самом деле и придуманы они от страха и для страха. Для того, чтобы в страхе люди жили. А там, где страх посеян, — там недоверие и ложь произрастает. А святая Русь во лжи николи не жила, сломать ее хотят, стравить народы в распре.

— Так как тогда жить-то? Как без закона-то, тоже нельзя. Закон, он же мое охраняет. Ежели кто мое возьмет, того к ответу, так? А ежели нет закона — вор без ответа останется. Всякий может у беззащитного последнее отнять! Не праведно это, ведь так?

— Эх, Фрол, скажи, а чье это небо?

— Божие.

— А солнце?

— Божие.

— А скажи, солнце или небо у тебя забрать кто-нибудь может?

— Нет, рази только с жизнью…

— Вот, хорошо, соображать начинаешь. Все это тебе Богом дано, и отнять у тебя ничего нельзя. И сама жизнь тебе Богом дана, значит, и отнять ее у тебя никто не вправе! Да и не только не вправе, а и не может. Они думают, голову в петлю аль на плаху — и нет человека. Ошибаются. Тело бренно, душа нетленна. Душа не убиенна и назад вернется в другом теле. И ежели по прави жил, в благости жизнь свою продолжит в поколениях потомков своих. А тот, кто раньше времени ее туда отправил, своей душой за сие ответит перед Богом.

— Это как же ответит?

— А так, в следующей жизни Бог его душу уже в человека не воплотит, а в животное токмо. В волка аль в гадюку какую. Что у того на душе было, то и получит. А за горе, людям причиненное, здоровьем детей да внуков своих ответит. И отнять то, что у тебя есть, тоже нельзя. И не от законов это зависит, а от тебя самого. Не захочешь, чтобы отняли, не отнимут. Только по твоему желанию и по поступкам твоим сегодняшним день завтрашний тебе ответствует поступками людей, тебя окружающих, дарами или потерями.

А всего, что есть на свете, человек по желанию своему и получает столько, сколько иметь намерен. Бог всем поровну определил и столько, чтоб никакой нужды никому не было.

— Вот тут я не соглашусь, ежели б так оно было, что все хотенья сбывались, это же рай на земле, стало быть. У всех жратвы вволю, сытые, и ничего боле не надо! Счастье!

— Фрол! Не ерничай, отлучу от учения, знаешь ведь.

— Тогда почему одним густо, другим пусто?

— Потому что одни только мечтам и предаются, хотеньям своим, а другие совершают поступки для свершения тех хотений. Вот и получается. Все сытыми быть хотят, да не все жито сеют. Брось зерно в землю удобренную, потом политую — оно взойдет и тебя, и детей твоих прокормит.

— А я, где ни гляну, все наоборот получается, те, кто жито сеют, по земле босыми ногами ходят.

— И где это ты углядел, Фролушка?

— Да везде.

— Так что в том плохого, что босыми ногами по земле? Я тоже, бывает, в охотку хожу.

— Да не об том я говорю.

— А о чем?

— О том, что богатых в поле не видел.

— Так в каком-то колене их деды-прадеды тож за сохой спину гнули, поверь, так это. Они для рода своего будущее создавали, бережно и упорно, чтоб потомки их могли трудами их воспользоваться и прирастить дары божии трудами своими и старанием. А те, кто сейчас за сохой стоит, такоже для потомков землю потом своим удобряет. Однако их предки в чем-то согрешили, коль потомкам тяжко. Про то и говорю, за все в жизни сполна платить приходится. Добром только за добро воздается Всевышним, за зло сторицей платит человек неразумный, и сам, и в поколениях потомков своих. Бывает, что за тяжкий грех пресекает Господь вообще род греховного человека. Детей не дает, как женка ни старается, а выносить не может. Думают, ущербна она али он, ан нет, ущерб тот в греховном прошлом рода того.

— И что же делать безвинным детям? Ведь за грехи отцов приходится счастьем платить своим.

— Жить праведно, дела добрые творить, прощения просить за обиды предками твоими причиненные, грехи рода своего замаливать.

— Да, отец, складно у тебя выходит. Откуда ты все знаешь?

— Фрол, знания мои лишь крупицы того, что древние наши знали.

— Куда ж они делись, те знания?

— Пожгли, что сжечь можно было. Учителей просвещенных, волхвов, повыбили, родных богов, в утеху инородным, осквернили и забытью предали.

— Так кто ж учинил-то это все?

— Фрол, не хочу смуту в душе твоей распалять, молодой ты еще, горячий, рази удержишь в сердце слова мои? Не пойдешь ли мстить за поруганную веру, коль укажу виновных в том? Не станешь ли бунтарем неуемным, кровушкой людской правду доказывать?

— Не, не стану, я жениться хочу.

— Вот и ладно. Потому в другой раз отвечу тебе на вопрос твой непростой. Если нужда у тебя в этом будет. А тебе в дорогу пора. Будь осторожен, думаю, охота за этим парнем нешуточная идет. Не знаю причины того, но чувствую.

— Ну вот, одним выстрелом двух зайцев и завалили! — громко, прямо в ухо Никифорову, шептал опьяневший Косых.

Они опять сидели в своем излюбленном месте, в баньке. Распаренные, похрустывали квашеной капустой, закусывая ею водку-очистку. Капусту брали руками прямо из большого, почти ведерного туеса. Рассол капустный с брусникой давленой был и на столе, и под столом, и в бородах двух выпивших мужиков. Ягоды брусники, как капельки крови, отражая пламя свечей, как-то зловеще мерцали. Никифоров, подхватив на большой палец крупную брусничину со стола, вдавил ее в лоб Косых.

— Скоко ж ты кровушки человечьей пролил, а, Ванька?!

— А ты чё людишек жалеешь? Чё их жалеть? Бабы ишо нарожают! А поперек дороги мне никто не перейдет! Никто!

— Ладно, будя, не буянь, как ты его стрелил-то, сказывай? — остановил Косых хозяин.

— Подале от села отъехали, он поотстал чуток. Я коня придержал да показал ему плетью в сторону, дескать, смотри, заметил там что-то. Тот остановился, шею-то вытянул, высматриват там старательно, ну я и стрелил. С коня его и снесло, как ветром сдуло, в стволе-то жакан на медведя был.

— А казаков куда водил?

— Чуть дальше дорогой пролетели, туда-сюда пошарились да вернулись. Где в тайге искать? Казачки-то заезжие, им это и не надо, мошкару в тайге кормить. Съедут с начальством и забудут про это. Правда, один все спрашивал, где точное место. А я не показал, забыл, дескать, с испугу. Где-то здесь, а где, точно не помню… Покрутился тот казак, отстал даже от всех, однако догнал у села уж и ничего не сказал. Ясно, не нашел ничего.

— А чего он найти мог?

— Да ничего.

— Ладно, пошли кости погреем, парок-то нынче хорош!

Долго хлестались вениками, охая да ахая. Вышли без сил, но в истоме. Выпили.

— Все! Завтра спозаранку бери людей — и в поиск. Федьку и старателя того, Семена, найти надо быстро и тихо. Далеко они не должны быть, где-то рядом. Федька-то не знает, за что розыск ему, надеется отсидеться с дурой моей да объявиться. Думают, прощу их. Не бывать этому! Всю тайгу прочесать, как гребнем. Все зимовья, рыбацкие хутора, шалаши старательские, все пройти!

— Все сделаю, найдем, куды они от нас денутся. По берегу дозоры уже стоят.

— Какие дозоры? Ты чё!

— Да не, свои, ежели чего, нас упредят. Ну, еще по чарке! За удачу!

— За удачу!

Оба выпили, и захрустела капустка в крепких челюстях, посыпалась брусника кровавыми шарами сквозь грубые пальцы. Никифоров давил пальцами брусничины на столе, они лопались, разбрызгивая алый сок.

— Смотри, ох смотри, Иван, нельзя их упустить! И не только из-за ящерки. Теперь еще Панкрат с того света на нас смотреть будет, вернее, на тебя, Иван! На тебе его кровь, ты за него в ответе!

— Чего несешь-то, перебрал, что ли, Авдеич! Мы с тобой так повязаны, что ежели тонуть, то вместе будем, захочешь, не отцепишься!

— Знаю о том! Однако место свое знай! Сказано — делай!

— Сказал же, сделано будет! — недовольно, но твердо проговорил Косых, сверля единственным глазом затылок уронившего на стол голову Никифорова.

Поутру, до рассвета еще, Матанин привел в конюшню Косых с десяток добровольцев. Тут были и знакомые по старым делам, были и новички, но и те и другие знали: найдут убивца, Федьку Кулакова, по три рубля золотом Никифоров заплатит. Все при оружии были, но строгий наказ имели — Федьку и кто с ним будет только живыми брать! Вязать и в село к Никифорову доставить тайно. В этом случае и вознаграждение будет, и уважение от самого старосты.