Владимир Заяц - Тяжелые тени

• Название: Тяжелые тени
• Автор: Владимир Заяц
• Жанр: Научная Фантастика

---

Что же делать с наглецом? Не убивать же его, в самом деле! Лучше, конечно, воспользоваться уроками Северина и инактивировать его.

Сотрудник службы внутренней безопасности обладал великолепной реакцией, но он сумел заметить только, что очертания фигуры землянина расплылись, словно на фотографии бешено мчащейся автомашины. Сотрудник попытался вскинуть пистолет, но чудовищная сила выбила оружие из рук. Он почувствовал сильный толчок в грудь, потерял равновесие и, чтобы восстановить его, попытался сделать шаг назад. Это ему не удалось - на его башмак наступили. Фирболжец, взмахнув руками, плюхнулся спиной в воду.

Володя поднял соскочивший башмак и произнес с пафосом:

- Тут маленькая девочка пропала, и башмачок у заводи нашли...

У берега было глубоко. Фирболжец захлебывался и бестолково бил по воде руками. Володя ухватил его за шиворот и одним рывком вытащил на берег.

- Ну, прощай, Шерлок Пинкертонович, - сказал он добродушно. - Больше с пистолетами не играйся.

Быстрым шагом землянин удалился. Незадачливый детектив остался. Он сидел на холодном топком берегу и, оббирая тину с волос, уныло ругался.

Утренний ветерок рябил черную воду и кружил по ней фиолетовый с синими прожилками лист.

Первым промежуточным пунктом, откуда Владимир наметил следующий бросок, был небольшой двухэтажный дом по левую сторону дороги.

Он осторожно выглянул из подъезда. На противоположной стороне находился частный дом, обнесенный высоченным дощатым забором. В таких дворах, судя по литературным источникам, должны быть собаки. Злобные цепные псы. Для него они сейчас полезны, как индикатор. Собаки облают любого незнакомца, даже если у него есть удостоверение сотрудника службы безопасности.

Что же располагается дальше по этой же - левой - стороне? Какое-то одноэтажное длинное здание с оградой из металлических прутьев-пик. Скорее всего, это учреждение, в столь ранний час закрытое.

Калитка двора напротив чуть отворилась. Без сомнения, за ним наблюдали. Володя отпрянул в глубину подъезда. Нужно было немедленно на что-то решаться. Выждав минут пять, переводчик выскочил из подъезда и оббежал здание с тыльной стороны. Там он перемахнул через металлическую ограду и оказался во дворе незнакомого учреждения. Прячась за деревьями, Володя добрался до противоположного забора, вдоль которого рос густой кустарник. Кустарник был высок, и переводчик, прячась за ним, стал изучать дальнейший путь. Ничего утешительного не было. Дальше - по левой стороне - стоял точно такой же частный дом, что и справа. Очень хороший дом. И все подходы к нему очень хорошо просматривались. Еще дальше - многоэтажный дом с магазинчиком на первом этаже, который описывала Интиль. Сразу же за домом - тупичок, упирающийся в облупившуюся тыльную сторону древней пятиэтажки.

"Ох, попалась, птичка! Стой!" Его заперли, наглухо заперли на этой улице, превратив ее в подобие мышеловки.

Надо пробраться к цели как можно незаметнее. Володя не был уверен, что сможет пробиваться "с боем". И не потому, что боялся. Ему не трудно голыми руками уложить несколько сотрудников службы безопасности. Но он чувствовал, что, какими бы логичными ни были доводы о необходимости физического уничтожения врага, он не сможет этого сделать. Володя не мог больше видеть трупы. Он был сыт этим по горло. Если здесь так принято, пускай сами занимаются увлекательным для них развлечением. А он не намерен работать для обогащения местного гробовщика.

Исцарапавшись до крови о тускло-зеленый кустарник, Владимир протиснулся к забору и легко перебросил через него свое тело.

Единственная возможность обойтись без напрасных жертв - переждать. Но где? Здесь негде отсидеться до вечера. Путь назад в лес перекрыт. Вперед? Не исключено, что по адресу, который дала Интиль, его давно поджидают люди, на которых плохо сидит гражданская одежда.

Надо действовать! Тогда есть хоть какая-то надежда. Бездействие обрекает на неизбежное поражение.

Володя стремительно преодолел открытое пространство тупичка и нырнул в темноту крайнего подъезда.

В подъезде Владимир немного задержался. Интиль, кажется, говорила, что квартира находится на втором этаже. Он взбежал на второй этаж и остановился перед крайней дверью слева. На никелированной табличке был выгравирован номер "46", под ней чернел зрачок "глазка".

Переводчик слышал, как после звонка где-то в глубине квартиры взахлеб заплакал ребенок. Даже сквозь обивку двери донесся до него резкий женский голос:

- Трус! Сколько можно?! Иди сам и открывай!

Глухой мужской голос забубнил:

- Сейчас, душа моя. Сию минуту.

Глазок налился светом, потом затемнился, и тот же мужской голос тревожно спросил из-за двери:

- Вам чего? Вам кого?

- Я землянин. Переводчик Представительства. Я нуждаюсь в вашей помощи.

За дверью воцарилось долгое молчание.

- Сейчас. Подождите, - сказал наконец голос.

Звякнула цепочка. Дверь отворилась. На пороге стоял очень бледный А-Линь-доду и смотрел на Владимира круглыми бессмысленными глазами.

15

В то утро А-Линь-доду проснулся задолго до рассвета. Чтобы не разбудить жену, он лежал не шевелясь и смотрел прямо перед собой неподвижным взглядом.

Сейчас за А-Линем никто не наблюдал, и он не прилагал никаких усилий, чтобы его лицо выражало именно то, что требовалось по ситуации. Если бы Миль-са, внезапно проснувшись, посмотрела на лицо мужа, ее бы поразил смертельный испуг.

Нет, на лице А-Линя-доду не было выражения злобы, или ненависти, или другого сильного человеческого чувства. Выражение это трудно описать словами. Тускло светились на сером лице льдистые глаза, и шевелились, змеясь, губы, произнося жуткие речи, полные ненависти ко всем и ко всему.

Да, неправы были те, кто считал, что Испытание прошло для А-Линя-доду бесследно. Так могло показаться только на первый, самый поверхностный взгляд. В самом деле: походка у А-Линя - прежняя, манера причесываться, забрасывая волосы назад, - прежняя, ямочка у кончика носа - давний след глубокого фурункула - и та на месте. Изменилось главное - внутренняя суть нейрофизиолога.

Изменилось у А-Линя даже отношение к одежде. В его гардеробе исчезло все яркое, все элементы, которые хоть кем-то могли быть расценены как вызов.

Взять хотя бы дибуферную накладку к промежуточной фалде. Этот элемент одежды более всего к лицу молодому человеку левого толка. Солидный человек умеренных взглядов с негодованием отринет это вопиющее нарушение традиций. Но убрать его - означало лишиться расположения значительной части молодежи. И А-Линь-доду нашел выход: стал заказывать не дибуферную, а монобуферную накладку.

Его коллеги, руководители других секторов, от души хохотали над подобным новшеством. Через неделю они тихо посмеивались. Потом смех прекратился, и через месяц все руководители секторов с Главой института вкупе, щеголяли в костюмах с монобуферной накладкой к промежуточной фалде.

Глаженье брюк тоже превратилось для А-Линя в серьезнейшую проблему. Как часто их гладить? Ежедневно? Люди расхлябанные поймут это превратно, расценят как вызов. Гладить брюки раз в неделю? Аккуратисты отвернутся от него. И А-Линь-доду нашел выход: стал гладиться раз в три-четыре дня.

Многое, что возникло в поведении А-Линя после Ужасного Случая, обуславливалось тем, что у него, попросту говоря, возник "пунктик". Психиатры даже при самом тщательном обследовании не нашли бы у него отклонения от нормы; в крайнем случае, объявили бы о наличии "пограничного состояния". А вот житейское определение "пунктик" вполне подходило.

А-Линь-доду остался прекрасным работником, великолепно ориентировался в обстановке. Внешне он был абсолютно нормальным человеком, образцовым работником, хорошим семьянином.

Но однажды в бессонную ночь явилось к нему неожиданное, как удар, откровение. Он привстал, отодвинулся от теплого бока мерно храпящей жены и, задрожав, окинул помутившимся взором спальню. Его осенило, что, когда в их институте (да и в других учреждениях) внезапно исчезают неугодные люди, то причиной этому то, что их съедают. В самом прямом смысле этого слова. Забивают, как домашних животных, - и к столу. А в некоторых учреждениях лежит под стеклом график. И есть в нем графы: "кто ответственный за съедение" и "сроки исполнения".

А-Линь-доду понимал, что доказать это невозможно. Но неожиданное открытие и не нуждалось в доказательствах. Оно существовало как некая объективная данность, явившаяся А-Линю в момент прозрения.

С той ночи А-Линь-доду стал жить под тяжким грузом страшного знания. Груз был слишком тяжел, и физиолог сделал несколько бунтарских попыток трезво проанализировать ситуацию.

Логические доводы, словно бледные тени, бродили возле неуязвимой идеи всепожирания. И А-Линь-доду стал жить, как живут некоторые атеисты, в Логоса не верующие, но на всякий случай втихомолку молящиеся ему.