Геннадий Гор - Скиталец Ларвеф. Повести

• Название: Скиталец Ларвеф. Повести
• Автор: Геннадий Гор
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1966

В данный сборник входят две фантастические повести Геннадия Гора: «Скиталец Ларвеф» и «Электронный Мельмот».

---

Можно передать голос, даже привычки, даже склад мышления, но нельзя передать характер. Его можно только сыграть, как играет актер свою очередную роль. И вот электронные портреты играют то, что им задано программой. Самая совершенная программа не может заменить живой и противоречивой души. Информационные копии-это, в сущности, карикатуры на оригинал. Большего Эрону-младшему не удалось добиться… Вместо портрета карикатура. Смешно. Впрочем, и печально тоже.

Монес сделал короткую и многозначительную паузу, затем сказал, метнув насмешливый взгляд в ту сторону зала, где сидели Арид и Эроя.

— Эрон-младший не смог или не пожелал прийти сюда и защитить свои горестные создания. Он уклонился от встречи со мной. Здесь в зале сидит его друг, помощник и ученик, логик Арид. Может, уважаемый логик попытается защитить идею, трудно согласуемую с логикой?

Эроя взглянула на своего спутника. Неужели он откажется от этого вызова на бой?

Арид встал и молча пошел к трибуне. Все смотрели на него, все, находящиеся здесь, в зале, или пребывающие далеко у своих отражателей.

Через минуту раздался его голос.

— Карикатурой на дильнейца назвал только что выступавший здесь телепат Монес информационные копии, созданные в лабораториях Эрона-младшего.

Монесу кажется при этом, что он был остроумен и предельно логичен. Но если рассуждать так же «логично», как Монес, придется признать карикатурой и слово, и рисунок, и всякое изображение и отражение того неповторимого, что мы называем личностью. Ведь любой самый гениальный портрет изображает не всего дильнейца в целом, а только его часть. Действительность всегда бесконечно богаче ее отражения. Какую задачу ставил себе Эрон-младший, создавая так называемые информационные копии? Ответить на этот вопрос отнюдь нелегко. Начало ответа нужно искать в развитии мышления, речи, искусства, науки. Уже произнеся первое слово, назвав вещь или выразив чувство, первобытный дильнеец (еще полузверь) отделился от себя, и если вас не пугает это слово (телепата Монеса оно пугает), — создал свою модель, свою копию, копию своих мыслей и чувств. Это умение воспроизводить свою духовную и эмоциональную сущность совершенствовалось с каждым столетием. И вот наступила эпоха таких наук, как бионика, кибернетика и созидательная психология. Монес жалуется на то, что копии несовершенны, что они беднее оригинала. Но ведь это только начало. Если Монес согласится обождать пять-шесть лет, то он увидит свою собственную копию, и притом гораздо более совершенную, чем он сам, освобожденную от ограниченности, нетерпимости к чужому мнению, страсти все искажать…

— Я воспротивлюсь копированию. Воспротивлюсь! — крикнул с места Монес.

— Моя личность вряд ли нуждается в слишком большом тираже!

В зале раздался смех.

— Монес слишком скромен, — продолжал Арид.

— Он утверждает, что копирование уничтожит личность с ее неповторимостью. Но разве об абсолютной копии идет речь? Речь идет о портретировании, о воспроизведении духовной и эмоциальной сущности. Я хочу назвать имя дильнейца, который подвергся, или, точнее, подверг сам себя копированию. Имя этого дильнейца Арид. Это я сам сделал свои копии. Что же тут предосудительного? Писали же художники свои автопортреты. Помню, какое сильное и странное чувство охватило меня, когда я услышал свой собственный голос. Я это говорил или не я? И я и не я. Было такое чувство, что, вопреки логике, я встретился сам с собой. Но только несколько часов спустя я понял явление, с которым столкнулся. В сущности, я видел свое отражение, свои достоинства и свои недостатки. Я видел себя со стороны. И первое, что мне захотелось сделать, освободиться от своих недостатков. Это, так сказать, чисто моральная сторона проблемы.

Но существовала и другая сторона, интеллектуальная. Создался парадокс.

Личность встретилась сама с собой. Но, разумеется, не только для этой встречи был предпринят сложный, требующий большого труда эксперимент. Он был создан для проверки возможностей современной технической мысли.

Невозможное стало возможным. Я могу послать себя, свой ум, свои чувства, свой характер в любую точку Вселенной, куда меня могут доставить современные средства передвижения и одновременно пребывать еще во множестве мест и у себя дома.

— Не тешьте себя и других иллюзиями. На самом деле это невозможно! — прервал Арида голос телепата Монеса. — А даже если это и стало возможным, разве это правильно? Нужно не посылать в неизвестное свои копии, а лучше лететь самому, как это сделал смелый Ларвеф!

— У вас есть какие-нибудь причуды? — неожиданно спросил своего противника Арид.

— Причуды? Странности? Привычки?

— Я не признаю никаких причуд!

— А Ларвеф признавал. Одна из его странностей, его причуд — это желание быть там, где быть почти невозможно. Потом это стало его привычкой, так же как для вас, Монес, бояться всяких причуд. Ларвеф, конечно, не стал бы посылать в бесконечность свою копию, а послал самого себя. Но это каждый раз приводило к тому, что он попадал в чужую эпоху и не мог попасть в свою. Слишком долго длилось его путешествие, чтобы он мог встретиться с знакомыми и друзьями. Я, по-видимому, очень привязан к своим знакомым, в том числе и к вам, Монес, и поэтому предпочел бы послать в бесконечность не самого себя, а свою копию.

— Это трусость!

— Нет, это особенность характера. Не все рождаются Ларвефами.

— Вы правы, — крикнул с места Монес, — с Ларвефа невозможно создать копию.

Реплика была удачной. И зал, а также далеко за пределами зала ее оценили.

Оценил ее и Арид.

Воспользовавшись своей удачей, Монес начал возражать Ариду, поспешив к трибуне, с которой еще не успел сойти его противник.

— Я, — начал он, сделав эффектный жест, — я хотел бы спросить уважаемого логика Арида, что несет с собой обновление «памяти» наших клеток? Впрочем, я угадываю ответ. Молодость — скажет нам остроумный логик. Но не станем ли мы своими собственными копиями? Ведь мы будем вынуждены расстаться с собой. Нет, я возражаю.

— Ну и оставайтесь самим собой. Вас же никто не принуждает! — сказал Арид под общий смех присутствующих.

ЗАГОВОР ВЕЩЕЙ

Казалось, Ларвефу теперь некуда было спешить. Некуда и незачем. Он вынужден был ждать, как годами ждали Веяд, Туаф и крошечное существо, называвшее себя Эроей. И все же Ларвеф спешил закончить свое повествование и скорее взяться за дело.

За какое дело? Он об этом пока еще никому не говорил, даже крошечному существу, в разговоре с которым он был всегда очень нежен и предупредителен. Но он явно к чемуто готовился. Изучал карту этого участка Галактики, что-то отмечал на ней. По-видимому, для того он и делал длинные паузы, нередко на самом интересном месте, прерывая свое повествование, к явной досаде двух слушателей и одной слушательницы.

— Извините, — говорил он, — я вынужден здесь поставить точку. Впрочем, не точку, а многоточие. Завтра продолжу, если у вас будет желание меня слушать.

О чем рассказывал он? Нет, теперь уже не о Земле.

Ведь, кроме Земли, он посетил немало других планет. Разговаривал ли он с другими мудрецами, кроме того, которого оставил в далеком Кенигсберге?

Нет, на большинстве других планет он-увы! — не встретился с живым разумом, с разумной жизнью, своим удивительным существованием как бы иллюстрирующей старую и мудрую мысль, что природа (эволюция), стремясь увидеть и понять самое себя, создает разум, облачив его в подходящую форму. Люди Земли своим внешним видом не многим отличались от жителей Дильнеи, подтверждая этим единство законов природы, которую вряд ли стоит обвинять в недостатке воображения.

Но как быть с законом больших чисел, с теорией вероятностей? Уж не старается ли природа, поскольку ей это удается, обойти эти законы?

Поддержанный Туафом и Эроей, Веяд вынужден был задать этот вопрос.

Ларвеф пожал плечами. Природа не давала ему полномочий отвечать за нее на такого рода вопросы. Что может сказать он, скромный путешественник? Только на двух планетах он встретил высокоразумную жизнь, впрочем отделенную очень большим расстоянием, но отнюдь не таким уж большим отрезком времени.

Математики и физики вряд ли простят ему его «антропоцентризм», если употреблять земной термин, но что делать с фактами? Они сильнее всяких теорий. Зато на других планетах дело обстоит по-другому. Там игра больших чисел, единство невозможного и возможного нередко приводили к неожиданным результатам. Как вам нравится, например, планета, намного превышающая своими размерами Дильнею и Землю, планета, населенная… кем бы вы думали?

Ларвеф остановился и посмотрел на своих слушателей, словно задав им загадку, которую они способны разгадать.

— Кем? — нетерпеливо спросила Эроя.