Анатоль Франс - Том 4. Современная история

• Название: Том 4. Современная история
• Автор: Анатоль Франс
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

В четвертый том собрания сочинений вошло произведение «Современная история» («Histoire Contemporaine») — историческая хроника с философским освещением событий. Как историк современности, Франс обнаруживает проницательность и беспристрастие ученого изыскателя наряду с тонкой иронией скептика, знающего цену человеческим чувствам и начинаниям.

Вымышленная фабула переплетается в этих романах с действительными общественными событиями, с изображением избирательной агитации, интриг провинциальной бюрократии, инцидентов процесса Дрейфуса, уличных манифестаций. Наряду с этим описываются научные изыскания и отвлеченные теории кабинетного ученого, неурядицы в его домашней жизни, измена жены, психология озадаченного и несколько близорукого в жизненных делах мыслителя.

В центре событий, чередующихся в романах этой серии, стоит одно и то же лицо — ученый историк Бержере, воплощающий философский идеал автора: снисходительно-скептическое отношение к действительности, ироническую невозмутимость в суждениях о поступках окружающих лиц.

---

— Рад вас видеть, господин префект. Хочу, чтобы вы вернулись к себе в департамент с твердым убеждением, что мы — сторонники порядка и прогресса.

Господину Вормс-Клавлену вспомнилось, что предшествующий министр говорил ему совершенно то же самое: «Прогресс при помощи порядка — вот наша цель!» Но он лишен был чувства иронии и был слишком серьезен, чтобы предаваться пустой игре философических сопоставлений.

Министр продолжал:

— Я уже не первый раз вижу вас на этом самом месте, господин префект.

Действительно, г-ну Альфонсу Юге, как известно, был отдан портфель внутренних дел в самом трудолюбивом кабинете министров, какой приходилось составлять почтенному г-ну Карно во времена «скандалов».

— Да, на этом самом месте… Я рад снова вас видеть здесь. Я еще не вполне ознакомился со всей вашей деятельностью, однако, насколько можно судить, вы успешно управляете своим департаментом, одним из самых, смею полагать, прекрасных и самых процветающих.

Таким образом, из уст г-на министра внутренних дел г-н префект Вормс-Клавлен получил вознаграждение за свою мудрую предусмотрительность. Г-н Вормс-Клавлен справедливо расценивал предыдущее министерство как недолговечное и осужденное на гибель. И своим хозяевам на час он оказывал не очень ревностное послушание и довольно небрежные услуги. Его метод и его правило и заключались в том, чтобы не слишком усердно служить каждому правительству, зная, что слабое усердие его к нынешней службе понравится завтрашним хозяевам.

Итак, сейчас он пожинал плоды своего превосходного поведения. Но пожинал их без всякой гордости. Он отнюдь не кичился своим умом. Его честолюбие больше тешили бы роскошь и богатство. Даже в ту самую минуту, как он наклонил голову, чтобы выразить признательность министру за благосклонное отношение, он подумал, что, отрастив себе брюшко чуть поокруглей, недурно бы заняться настоящими делами. И он твердо надеялся, с драгоценной помощью Ноэми, бросить в конце концов управление департаментом и начать ворочать государственными финансами.

— Я знаю,— заметил министр,— вы высказали мысль, что следует выплачивать содержание священникам, лишенным его в административном порядке. Совершенно согласен с вами. Можете сообщить мое мнение всем, кто обращался к вам с ходатайством по этому поводу. К чему мелочные придирки? Чтобы управлять, необходима широта взглядов. Ведь в вашем департаменте не возникает клерикальный вопрос, не так ли?.. Ну, я разумею — в острой форме…

Господин префект ответил с той непосредственностью, которая подчас могла сойти за тонкую насмешку:

— Но, господин министр, кому, как не вам, знать, что клерикальный вопрос существует только в парламенте. У нас в провинции все вопросы сводятся к земледелию и промышленности. Жители моего департамента, едва успев немного позаняться обработкой земли, производством каких-нибудь продуктов,— отправляются на боковую, стараясь не плодить при этом слишком много детей. Ах, мой департамент не кишит народом!

И господин префект откинулся на спинку кресла. Мешки у него под глазами доходили до середины щек, нос свисал до самого рта, губа отвисла на подбородок, а подбородок — на галстук цвета бычьей крови. Воротник его черного сюртука был осыпан перхотью. Он скрестил ноги, облаченные в брюки верблюжьего цвета, слишком яркие и все в каких-то темных пятнах. От него несло дешевою сигарой.

Господин министр посмотрел на него, но не уловил в нем ничего особенного.

— Вопросы земледелия и промышленности — прежде всего. Я с вами согласен,— сказал министр.— Но нас интересует и вопрос финансовый. Как относятся налогоплательщики вашего департамента к налоговым реформам, подлежащим рассмотрению палат?

— Ах, боже мой, господин министр, вы ведь знаете наших налогоплательщиков. Как только соберешься посягнуть на их карман, они кричат, словно их режут. Кричат — и платят.

Министр расплылся в улыбке.

— Прямо-таки удивительная страна! — сказал он.— По эластичности своих финансовых ресурсов Франция — первое государство в мире. Об этом надо говорить, ведь это сущая правда!

— Ах, господин министр, когда это перестанет быть правдой, придется говорить об этом еще громче.

И, взглянув друг на друга, оба общественных деятеля почувствовали, что, пожалуй, им лучше переменить тему.

— С удовлетворением отмечаю, господин префект, что дух в вашем департаменте здоровый. Муниципальные и кантональные выборы прошли с превосходными результатами.

Префект поклонился.

— Действительно, господин министр, нам удалось восторжествовать над трудностями, причиненными республике этой ужасающей кампанией по диффамации,— а ведь в моем департаменте она проводилась с особенной яростью и вероломством.

Господин префект имел в виду скандалы, разразившиеся у него в департаменте и серьезно затронувшие одного сенатора, двух депутатов, двух инженеров на государственной службе и двух финансистов,— так что эти последние бежали, инженеры попали в тюрьму, а членам парламента угрожало судебное преследование.

Господин министр опустил глаза, с выражением мужественной стыдливости. Префект продолжал восхвалять себя. Ему удалось хорошо провести муниципальные выборы, он надеется и на выборы в сенат. Он опытен в административном управлении. Пользуется доверием у республиканской партии. К нему благосклонны и сторонники правительства, его уважают монархисты и «присоединившиеся», его боятся социалисты. Одного лишь недостает ему для расширения деятельности и вместе с тем для поднятия личного престижа — офицерского креста Почетного легиона. Если бы господин министр, по случаю национального праздника…

— Возьму на заметку,— сказал министр.— Конечно, не могу ничего обещать и хоть сколько-нибудь обнадеживать. Нас засыпают ходатайствами. Подали вы свое?.. Так. Хорошо, сделаю все, что возможно.

Он встал.

— Только ради престижа,— сказал г-н префект Вормс-Клавлен, откланиваясь. И вразвалку пошел к дверям, предоставляя обозрению министра свою курчавую голову, украшенную парою ушей в виде ручек кофейника. Тут министр подумал: «Умный чиновник! Но его портит что-то… что-то неопределенное…»

Утешительное зрелище

(Глава из романа «Господин Бержере в Париже», опубликованная в «Figaro» 17 января 1900 г.)

В этот день баронесса де Бонмон пригласила к пяти часам кое-кого из своих светских знакомых в связи с новым благотворительным начинанием. Собравшееся общество состояло из добрейшей г-жи Орта, Жозефа Лакриса, маленького барона и нескольких видных членов прежних роялистских комитетов, в том числе Анри Леона, молодого Гюстава и блестящего Лижье, офицера запаса и адвоката при апелляционном суде — того самого, что, выступая во время маневров по делу своих подзащитных, членов конгрегации, накинул на себя адвокатскую мантию, не сняв мундира офицера-артиллериста, и прямо-таки ослепил председателя Куакто. Все эти господа больше не участвовали в заговорах. И не потому, что побаивались верховного суда. Просто они подражали бездействию своего короля в ожидании лучших дней. Даже сам Жозеф Лакрис принял доктрину лояльной агитации.

Было решено, что благотворительное начинание, осуществляемое заботами баронессы де Бонмон, отнюдь не должно иметь политического характера и участвовать в нем могут все благомыслящие люди, за исключением только дрейфусаров, как недостойных. В самом начале заседания Жозеф Лакрис выступил с либеральной декларацией:

— Будут представлены все честные направления.

Лижье красноречиво изложил доводы в пользу благотворительной деятельности. Надо ведь как-то помогать несчастным и не уступать социалистам монополию на то, что они называют солидарностью, а мы именуем гораздо более красивым словом — милосердие.

— Нельзя отрицать, что бедняки отличаются склонностью помогать тем, кто еще беднее их самих,— сказал он,— тут нет ничего удивительного! Бедняк может без ущерба для себя отдать свое достояние другому. В сущности это совершенно естественно. Если те, что с трудом перебиваются со дня на день, чем-либо жертвуют, обычное их положение не меняется. Бедняки не расчетливы. Да и зачем им расчеты? А вот богатым людям надлежит действовать благоразумно. Помогать беднякам, имея состояние,— задача трудная и поистине сложная. Урезать разумно составленный бюджет, в котором учтена возможность даже неожиданных доходов, растратить частицу хорошо уравновешенного целого — вот что требует расчета и раздумий. Благотворительность богатых людей — да ведь это настоящее искусство, и весьма трудное. Чем больше у тебя денег, тем больше они любят счет.

— Как это верно! — вздохнула баронесса.

— Да еще, надо добавить, лишь только возникает вопрос об оказании кому-либо помощи, богатые люди сталкиваются с самыми ужасными проблемами. С тревогой вопрошают они себя, могут ли они следовать движению своего сердца, должны ли уступать велениям жалости, иначе говоря — имеют ли они право благотворительствовать. Надо признать за ними это право! Было бы слишком жестоко его отрицать. Но в каких границах, при каких условиях оно осуществимо? Вопрос сложный. Всякий акт милосердия связан с тончайшими проблемами совести. Ибо, в конце концов, богатый человек несет огромную ответственность за свое имущество перед своими детьми, своей семьей, своей кастой, перед религией и обществом, перед всеми нашими устоями. Его деньги — сила, которую он не должен ни ослаблять, ни извращать. И вот спрашиваешь себя с тревогой: «Когда, в каких размерах, как, кому именно нужно помогать?» И, тем не менее, наше высшее общество столь милосердно, что, несмотря на все затруднения, дела благотворительности множатся и процветают в его лоне. Богатые щедро помогают бедным, хотя могли бы и воздержаться от этого, если бы посчитались с простейшим соображением экономики. Оно состоит в том, что и без всякой благотворительности богатые облегчают нужду: их траты на себя являются наилучшим подаянием. Когда вы, милостивые государыни, покупаете себе шляпку, вы тем самым творите доброе дело. Заказывая себе новое платье, вы всякий раз протягиваете беднякам руку помощи. Представители блестящей школы экономистов скажут вам, что роскошь — наиболее действенный вид благотворительности. Платя своему портному, вы пускаете деньги в оборот, без опасений, что они послужат социализму и революции.