Владимир Прасолов - Золото Удерея

• Название: Золото Удерея
• Автор: Владимир Прасолов
• Издательство: ЗАО Издательство Центрполиграф
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04109-8 (ОИ), 978-5-227-04110-4 (КБПиНФ)

Автор повествует об удивительном мире сибирской тайги, о людях, живших в начале XIX века на берегах величавой красавицы Ангары. В центре остросюжетного романа — судьба тех, кто нашел и добывал здесь золото. Ярко написанные эпизоды заставляют задуматься о страшной силе «золотого тельца» и непобедимой мощи и широте славянской души, позволяют увидеть власть любви и дружбы, ненависти и предательства.

---

— Вот так и выходит.

— Ну а объявятся, как поступить решил?

— Не бывать им вместе! Мне зять нужен дело поднимать, а какой с Федьки хозяин? Если силой спор-тил девку — на каторге сгною!

— А Анюта?

— В монастырь отдам, пускай там грехи свои замаливает, а зятя такого мне не надо!

— Ого, однако быстро, вон Панкрат с Ваганихой идут.

— Добрый день, старая, чего невесела? — приветствовал Ваганиху Никифоров. — Иван, принеси-ка наливочки да закусить чего. Садись, Панкрат, рядом. Не серчай на меня за то, что давече обидел. Не со зла то. Не в себе я, видишь, что творится! Дочка невесть где, жива ли…

Никифоров даже слезу пустил.

— Жива, жива… — чуть не хором ответили старуха и Соболев.

— Жива? Где? Откуда знаете?! — заорал Никифоров, поднимаясь с лавки.

— Федька Кулаков признался, — ответила Вага-ниха.

— Как это, когда?

— Заявился ко мне с ружьем да расспросами. Я его тоже поспрошала про Анюту. Говорю, не порть девку, верни в дом, а он говорит — поздно. Ну, так ясно — жива она, скрутились оне да и живут где-то в тайге, Федька-то межвежатины мне принес. Только Федька от меня, а тут и Панкрат подоспел, выручил меня из темницы — подпер же разбойник меня в избе…

К этому моменту Косых уже налил наливочки, и Ваганиха приложилась к стопке, медленно, смакуя, потянула в себя настоянный на семи таежных травах напиток.

Панкрат, молчавший и кивавший, пока Ваганиха говорила, продолжил:

— Не хотел, видно, чтобы об интересе его вы дознались, пока он в тайгу не уйдет.

— Это про какой такой интерес речь? — тихо спросил Никифоров, выразительно взглянув на бабку.

Ваганиха, закусывавшая наливку квашеной капустой, замерла и, подняв глаза на Никифорова, медленно перевела их на помощника старосты Соболева, потом на Косых, заерзала на лавке и, закашлявшись, чуть не подавилась.

Соболев, пропустив чарку наливки внутрь, не закусывая, как ни в чем не бывало продолжил:

— Так это, про золотую ящерку речь, что золотые жилы указует тому, кто ею владеет.

Тишина, возникшая за столом после этих слов, нарушалась только похрустыванием капустки, которую все никак не мог осилить почти беззубый рот старухи.

Первым тишину прервал Никифоров, который медленно, разделяя каждое слово, спросил:

— Откуда он узнал про ту зверушку? Про нее, кроме нас, никто не знал. Откуда?!

Наконец, прожевав и проглотив, Ваганиха заговорила:

— Так я же про ящерку золотую ничего никому ни словом не обмолвилась, истинный бог! Вот, пока шли, Панкрату только и рассказала, так он же от тебя пришел, Авдеич?

— При чем здесь Панкрат, он свой, сама видишь, откуда Федька про это знает?

— Так он привет и гостинец от тех старателей, дружков покойного, принес. Говорит, Семен, медведем порванный, в тайге отлеживается. Ящерка у них. Только, как она золото ищет, не знают они, про то и выведывал. Дескать, что покойный перед смертью про ящерку сказывал? А я ему — не сказывал, а показывал. Он — покажи да расскажи. Без ящерки показать не могу, неси сюда фигурку энту. Тут он осерчал чегой-то. Накричал на меня и ушел восвояси, разбойник, меня в избе запер. Кабы не Панкрат, так и сидела бы взаперти.

— Давно это было?

— Да нет, только он ушел, Панкрат и отпер меня.

— Так чего мы сидим-то, Авдеич, брать его надо, он же пехом, успеем перехватить на конях, дорога-то одна, он же думает — тихо ушел.

— Панкрат, Иван, на коней и в догон, не надо его трогать, проследить его надо. Ты, Иван, это и сделаешь, нагнать надо по-тихому и проследить. А ты, Панкрат, с конями вернешься. Я те потом поясню, что к чему.

На том и порешили. Только на секунду обменялись взглядами Никифоров и Косых, и этого было достаточно.

— Лешка, Васька! — крикнул Косых своих конюхов. — Седлайте мне Каурого да Панкрату — Белку.

— Васька домой ушел, обождите чутка, я быстро управлюсь, — ответил Лешка.

— Чего это Васька ушел не сказамшись?

— Живот прихватило.

— Ладно, давай быстро!

Федор шагал лесной дорогой, пробитой в последние годы старателями да приисковиками на север. Шел быстро, налегке. До зимовья, где его ждал Семен, было недалеко. Об этом заброшенном зимовье, на которое наткнулись Федор с Семеном, помнили только старики, которые уже в тайгу и не ходят, поэтому Федор был спокоен. Тут их искать не станут, он уже понял, какую оплошность совершил, сказав бабке про Семена. Хорошо, хоть подпер ее, до вечера не выберется. Федор уже свернул с дороги на тропу, как услышал лошадиный топот, кто-то скакал верхом. Федор залег в высокой траве. Мимо промчались Панкрат Соболев и Иван Косых.

«Вот ведьма, выбралась-таки! Уже донесла! Быстро они снарядились, быстро…» — с тревогой думал он, отползая дальше от дороги.

«Ищите ветра в поле», — хотелось крикнуть Федору, но радости оттого, что они его не заметили, он не испытывал никакой. Его искали, и это было плохо. Он уже углубился в тайгу, как услышал донесшийся эхом звук выстрела.

«Интересно! Кого это они стрелили? Может, лось на дорогу вышел. Повезло мужикам», — без зависти, спокойно, по-охотницки, подумалось Федору.

— Вот те на, девка! Ты где ее взял, Фролушка? Да что с ней? Дышит ли? Чего молчишь-то, коль тебя спрошают! — Седой как лунь старик, присев у выволоченной на песчаный берег лодки, спрашивал у высокого с черной бородой мужика.

— Дак это, шел по реке, гляжу, лежит на берегу, вроде неживая. Глазами в небо смотрит, а не видит ничего. Потрогал — вроде теплая. Послушал — еле дышит…

— Это как же ты ее слушал? — вмешался пришедший на берег со стариком парень.

— Ухом, как еще?

— А ну, умолкни! Не с тобой разговор.

Парень молча поклонился старику, отошел и присел на валун.

— Ну, Фролушка, что дальше-то было?

— Посмотрел кругом, никого. Пождал немного, крикнул, собаки деревенские пришли, а боле никого. А она лежит, кровь капает, ну и взял, не пропадать же божьей душе.

— Хорошо, что взял, не бросил, добрая твоя душа, Фрол, только вот как теперь отдавать будем?

— Зачем отдавать. Поднимется, я ее в жены возьму, — кося глазом на дверь избы, громко ответил Фрол.

— Девка-то уж невеста, поди, жениха имеет, как же ты ее возьмешь?

— А где тот жених?

— Не прав ты, Фрол, против кона так поступать.

— Да ведаю я, что нельзя так, только не известно никому теперь, есть у нее жених аль нет. Чья она вообще, как на том берегу оказалась? Поднять ее на ноги надо, хороша девка, рано ей помирать. Потому к тебе, отец, привез. Боле ей никто не поможет, с кедра она на камни упала.

— Хорошо, несите ее в избу. Посмотрю, зачем ее душеньке это надобно было.

— Так рази это может быть кому надобно, отец?

— Так, а для чего ей надо было с кедра падать?

— Так ясно, нечаянно это случилось, ветка хрустнула, и все…

— Эх, Фрол, ничего в белом свете просто так не случается, а все по чаянию, то есть желанию душ наших.

— И как ты это посмотришь?

— Вот с душой ее побеседую и посмотрю, в чем причина такого ее желания, а на ноги ее поставить гораздо проще, для того только и надо, чтобы она жить захотела.

— Так рази есть на земле человек, что жить не хочет?

— Таких, Фролушка, очень много на земле, только они об этом не знают. Думают, жить хотят, а на самом деле нет — не хотят.

— Это как?

— Просто. Ты рази не встречал людей, которые говорят одно, а делают другое?

— Встречал, много, но это не то, все они жить хотят и ради этого иногда врут друг другу, обман учиняют. Жить-то они хотят, отец, еще как хотят.

— Это им кажется. На самом деле любым обманом человек в себе частичку Бога теряет, божественный огонь, бессмертной душе дарованный, гасит.

Бывает и такое. Человек хороший и живет по пра-ви, а не может свою дорогу найти, свое предназначенье… не слушает сердца своего, умом одним путь себе прокладывает. Колотится всю жизнь, как через чашу буреломную прорубается, а рядом его дорога, его пращурами для него протоптанная, — шагай к счастью своему легко и свободно, но он ее не видит и гробит здоровье свое в дебрях житейских. Рази он жить хочет? Или те, кто табачищем, спиртом себя травят. Рази они жить хотят? Посмотри на то, что с родами их — сами в сраме и дети в нищете. Они себе сами такую жизнь уготовили, потому не приемлем мы их путь, но как создания они такие же божьи, как и мы, то и осуждать их нельзя. Просто души их в темноте дурманной, дороги своей в этом мире уже не видят, потому стремятся в иной.

— Ну, отец Серафим, к тебе как приедешь, прям мальцом безусым себя чувствовать начинаешь. Где ты все эти мысли берешь? В одной тайге живем, один хлеб жуем.

Весь этот разговор не мешал им выстелить рядом с лодкой полотно и осторожно переложить на него тело Анюты. Оно было податливо, но ни стона не заметили, ни движения.

— Плохо дело, несите в избу скорей! — скомандовал старик и крикнул: — Меланья, воды подай ключевой, да скоренько! Давно ты ее нашел, Фрол?