Даниил Гранин - Однофамилец

• Название: Однофамилец
• Автор: Даниил Гранин
• Жанр: Советская классическая проза

Герой повести, инженер, встречает некоего молодого человека — будто бы самого себя, но в юности, когда он подвергался несправедливой критике…

---

Аля не обиделась на его смех, только улыбнулась как-то криво.

— Ну, как я выгляжу?

— Дивно, — искренне сказал он. — Послушай, это ты меня внесла в список?

Она ответила неопределённо, ей, мол, известно, хотя сама она была занята…

— Я вас, Павлик, искала в холле, но тут приехали американцы, и меня позвали, я помогаю в оргкомитете. Вот, возилась с ними, устраивала. Хотят пойти на Вознесенского. Наслышаны.

— А-а, — протянул Кузьмин, понятия не имею, что это за Вознесенский.

Она сказала ещё про Большой драматический, выставку молодых, о которой он тоже не знал. В той несостоявшейся его жизни были, разумеется, и этот Вознесенский, и театры, и приёмы, и выступления на конгрессах. Он всё успевал бы, то есть не он, а тот, другой Кузьмин, вёл бы культурную, разностороннюю жизнь…

У неё были, наверное, заграничные духи — острый запах, полный свежести, сквознячка, и вся она выглядела свежо и молодо. Странно, теперь, после первых минут разочарования, она стала как бы молодеть, а он стареть. Если бы он встретился с Алей сразу, на улице, у подъезда, он, может, и почувствовал бы её превосходство, но сейчас, после Нурматова, он на все события смотрел с чувством приятной доброты.

— Откуда ж ты знала, что я пойду на секцию? — спросил он, чтобы всё же проверить. Она могла и не слыхать про доклад Нурматова, про то, что произошло и кем он стал за эти часы.

Но она кивнула, подтверждая:

— Как же иначе. Это ваша секция, Павлик. Вы выступал? — Она держалась почтительно и по-хозяйски.

— Нет, я там поспал, а потом тихонько ушёл.

— Поспали?

— Скучища.

— Ладно, ладно, не изображайте… Почему вы, мужчины, всегда стыдитесь быть счастливыми?..

Она была неколебимо уверена, что он счастлив. Она была рада, что всё так удачно сложилось, рада за него и за своего отца. Её интересовали подробности. Она проверяла, как всё произошло. Как они встретили Кузьмина?

— Непродолжительными аплодисментами, — сказал он. — Приветливо встретили, но всё же скромно.

Аля внимательно посмотрела на него.

— Павлик, вы представились им?

Почему-то её прежде всего занимала эта история.

— Они и так узнали меня, — сказал Кузьмин. — По портрету. В прошлом году был напечатан в тихвинской газете. Не видела? Пуск Череповецкой ГЭС. Я там третий слева.

Она безулыбочно покачала головой, взяла его под руку и повела мимо буфета, через бюро стенографисток, в маленькую комнату, где было тихо, горел красный свет в старом камине. Они сели в глубокие кресла. Аля сказала кому-то: «Передайте, что я здесь», — и приступила к Кузьмину уже всерьёз. Она всё ещё не верила, что он не объявился, допытывалась почему, так и не спросив о семье, где он, как он, что делает, её лишь интересовало, неужели он скрыл и не сказал, кто он.

— Как же так? — не переставала она удивляться, всё ещё не веря и сомневаясь. — Почему? Нет, Павлик, вы серьёзно? Что же там произошло?

— Да ничего не произошло.

— Нет, но вы же там присутствовали? Как же вы промолчали?

Она всё сильнее огорчалась, недоумевала. Её забота несколько смягчила обиду Кузьмина.

— Ах, вот оно что, — вдруг сообразила Аля, — понимаю. Вы, Павлик, расстроились. Верно? Небось махнули на всё рукой. Ещё бы, столько лет… Да, это ужасно, столько лет пропало. Если бы сразу… Вы могли достигнуть… Во всяком случае стать замечательным математиком…

Она жалеючи, каким-то знакомым царапающим движением поскребла его рукав, глаза её были полны сочувствия. Кузьмин всё больше узнавал её.

— Такая работа, такая блестящая работа, — расстроенно повторяла она. До чего обидно. А сколько других работы вы смогли бы сделать… Папа был прав. У вас, Павлик, исключительный талант.

— Был.

— Не знаю, не говорите так. Я не могу это слышать. Такое не пропадает, не должно пропасть, это в крови…

Она защищала его с горячей заинтересованностью, и как будто знакомство их не прерывалось, как будто дела Кузьмина оставались для неё самой насущной заботой. Она верила в него, она восхищалась им — дурманная сладость была в её словах, сомнения, вселённые Лаптевым, рассеивались. Он слушал описание своих упущенных званий, степеней, исследований, и ему хотелось верить, что всё так и было бы, и, может, стоит об этом пожалеть, но кажется, это ещё поправимо, многое можно вернуть, наверстать…

— Ну-ну, ты наворачиваешь, — опомнился он. — Если бы да кабы… Могло быть, а могло и не получиться. Одной той работы мало…

— Нет уж, вы поверьте мне, Павлик, — с ласковой твёрдостью сказала Аля. — За меньшие работы профессорами становятся. Способности — это не самое главное. — На какой-то миг она забыла про своё лицо и стала похожа на Зойку-наладчицу, нахальную пробивную бабу, которая чуть что кричала: «Все делаши, все хапуги, я по себе сужу».

— Откуда ты всё это знаешь?

— Я? Кому же знать, если не мне, — усмешка прогнула её накрашенные губы, — я этого нахлебалась… вот. Между прочим, даже я стала доцентом.

— Почему даже? Скромничаешь? А вообще, ты стала… такая дама. Теперь ты как — Королькова?

— Нет. Лазарева. Доцент Лазарева. Не хуже других, хотя способностей не чувствую. Это благодаря Королькову удалось выйти на орбиту. Послушайте, Павлик, о чём вы говорили с Лаптевым?

— Так… вспоминали.

— Он про вас знает?

— Я сказал.

— И что? Как он?

Кузьмин неопределённо пожал плечами.

— Простите, Павлик, вы, конечно, не обязаны мне отчитываться, — она помедлила, ожидая возражений, но Кузьмин молчал. Щёки её неровно покраснели, она сглотнула и продолжала твёрдо: — Как вы понимаете, Павлик, я имею некоторое право интересоваться, всё это касается и меня.

— Да я не потому, — сказал Кузьмин и попробовал, осторожно обходя связанное с Лазаревым, передать их разговор, те чувства жалости, и восхищения, и удивления, которые вызвал у него Лаптев, и душевную путаницу от противоречивых его суждений.

— И это всё? — холодно спросила Аля. — Вы что же, собираетесь простить его? За какие подвиги? Что он совершил такого?

В самом деле, почему в душе его не осталось ненависти к Лаптеву, исчезла мстительность? Куда она делась? Он виновато посмотрел на Алю. Но всё же Лаптев согласен выступить, сообщить о Кузьмине, предоставить ему слово, нет, он не вредный старик, он, вообще-то, мог послать Кузьмина подальше со всеми претензиями.

— Значит, вы, Павлик, решили не портить с ним отношений, — вывела Аля. — Он за вас словечко замолвит, и дело с концом, ему можно ни в чём не каяться. Ай да Лаптев, ловко он откупился. Взаимно выгодная сделка, оба вы с прибылью, оба…

— Да вы что, сговорились?! — взорвался Кузьмин. — Какая ещё сделка? Не желаю слышать.

— Придётся! Нет уж, Павлик, я ведь и вас щадить не стану… — Белое лицо её затвердело, стало гладкое и холодное, как кафель. — Так что не надо. Переоцениваете вы Лаптева, практически не у дел он. А себя вы недооцениваете… Вы-то уж не студентик, чего вы боитесь? Не сможет он нынче повредить, не укусит, откусался, — она наклонилась, приблизилась лицом, так что глаза её расширились, и там, в чёрной глубине, колыхнулась скопленная годами ненависть. — Его сейчас бить, сейчас, не вдогонку за гробом, а пока ещё на коне, на трибуне!.. Вывернуться хотел? Прикинулся беспомощным. Понадеялся, что мы отпустим грехи за давностью. Нет уж! Я хочу посмотреть, как он будет извиваться!

— Послушай, Аля, зачем ты так?

— И не просите, Павлик! Да как у вас язык поворачивается, самолюбие где ваше? Забыли, как он глумился над вами? Вы что думаете, он заблуждался? Как бы не так. А что он сделал с папой? За что он его из института вышвырнул? Разве это справедливо было? Если бы не он, отец, может, жил бы ещё. И у меня вся жизнь наперекос… Знали бы вы, как он при всех, сияющий, награждённый… Я привела отца, а Лаптев при всех его придавил каблуком… Меня, дочери, не постеснялся! Это я только теперь понимаю, какие муки отцу, что такое при мне… Почему это я прощать должна? Где это сказано? Да я и права не имею прощать, перед отцом своим не имею.

— Может, через столько лет и Лев Иванович…

— Он — да, он мог простить, а я не имею права. А вы, как вы, Павлик, могли за счёт папы сговориться… Он так в вас верил… Павлик, вы знаете, он до последнего дня ждал, что вы вернётесь. Он писал вам, помните, несколько раз, а вы даже не ответили. У него была договорённость, что вас возьмут в университет…

Совершенно верно, приходили письма. Кажется, он получил их с опозданием, то ли уезжал, а может, его уже перевели в Заполярье.

А здесь, оказывается, ждали его. В полутёмной квартирке Лазаревых, на Фонтанке, окна на набережную, первый этаж. Там были сводчатые потолки, толстые стены и широченные подоконники, на которых стояли бутылки с луковицами.

… Он приехал в первую в жизни командировку. Полный чемодан трофейных реле и связка воблы. Когда в гостинице сказали, что мест нет, он долго не мог понять — у него же командировочное удостоверение, он приехал по государственным делам!