Дарья Биньярди - Любовь надо заслужить

• Название: Любовь надо заслужить
• Автор: Дарья Биньярди
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2014

Дарья Биньярди — писатель, журналист и сценарист, звезда ток‑шоу и колумнист журнала Vanity Fair. Ее дебютный роман Non vi lascerò orfani (2009) (“Я не оставлю вас сиротами”) сразу стал бестселлером и разошелся тиражом 150 000 экземпляров; ее книги переводят и издают во Франции и Турции, Сербии и Албании, Аргентине и Бразилии.

“Любовь надо заслужить” (2014) — четвертый роман писательницы. Действие его происходит в 70‑е годы прошлого века, в Ферраре, родном городе Биньярди, – красивейшем, окутанном туманами и атмосферой таинственности. Главная героиня, Антония — молодая женщина, успешный автор детективных романов, – пытается раскрыть секрет бесследного исчезновения юного Майо, ее родственника, пропавшего тридцать лет назад. В сюжетной канве романа переплетается множество человеческих судеб, счастливых и не очень, запутанных семейных тайн и любовных историй. Однако Антонии удается распутать этот клубок и узнать правду об ушедшем в небытие юноше.

---

Дарья Биньярди Любовь надо заслужить

Посвящается Северино.

И Тони.

Существование зла всегда основано на преступной нехватке любви по отношению к носителю зла. Из этого вытекает принцип солидарной ответственности всех моральных существ.

Макс Шелер

Daria Bignardi

L’amore che ti meriti

Перевод с итальянского Ирины Боченковой

© 2014 Arnoldo Mondadori Editore S.p. A., Milano

Альма

Ааль–маа–Маа–йоо, Ааль–маа–Маа–йоо.

Теперь, когда я рассказала Тони о том, что произошло тридцать лет назад, мне снится мама, я слышу ее низкий голос, который зовет нас, мелодично выделяя повторение «ма». Альмамайо — это звуки из моей прежней жизни, счастливой.

Я увидела его, произнесла по слогам «Ма–йо», он всегда был Майо; когда в газетах появилось его настоящее имя, немногие поняли, что тот Марко — мой брат.

Июньский вечер наполнен липовым ароматом.

Майо везет меня на велосипедной раме, крутит педали, почти задевая старые городские стены, нагретые солнцем; я провожу рукой по его губам, а он пытается укусить мои пальцы. И чем больше я хохочу, тем больше он притворяется, что вот–вот упадет, — он просто дразнит меня.

Мы поехали вдвоем на его велосипеде, потому что у моего спустилось колесо. Майо держит руль одной рукой, в другой у него сигарета с дрянной марихуаной, выращенной у дамбы на реке По.

В тот вечер мы посмотрели фильм Антониони и по дороге домой без конца повторяли сцену, в которой герои едут в машине: она спрашивает у него, от чего он убегает. Он отвечает: «Повернись спиной к тому, что впереди».

В ожидании ужина, пока в духовке греется пицца, я курю на балконе, наблюдая за снующими ласточками. Майо выходит из душа в синем халате отца, высовывается в окно — глаза зажмурены, с волос капает, подбородок вверх — и кричит, раскрыв объятия: «От чего ты бежишь, Альма?»

Если фильм нам нравился, мы потом долго повторяли кстати и некстати полюбившиеся фразы.

На булыжной мостовой велосипедная рама врезается мне в задницу, а Майо специально едет по всем выбоинам, чтобы меня позлить.

— Ха–ха–ха, мои новые джинсы как подуха–ааа, — напеваю я.

— Толстуха, толстуха, будет сейчас тебе подуха, — в тон отвечает он мне.

Майо с меня ростом и очень худой. Еще три года назад мы менялись с ним одеждой, потом у меня выросла грудь и раздались бедра. Отец был рад, что я наконец–то созрела: моя гормональная задержка вызывала у него серьезные опасения.

Он всегда в мельчайших подробностях предрекал разные беды, болезни, финансовые кризисы, провалы и поражения, вплоть до бытовых неурядиц: рестораны закрыты, билеты проданы, парковки заняты. Можно сказать, жил в ожидании неизбежной катастрофы. Предусмотрел все возможные несчастья, страдания и боль, кроме той, которая нас раздавила.

Родители уехали в деревню, а мы остались ждать табель успеваемости, хоть результаты и так были известны: я переведена в следующий класс, Майо получил переэкзаменовку.

Отец не рассердился, он боялся лишь серьезных бед. Мама только пожала плечами: она сразу сказала, что мой лицей — не для Майо. Это я настояла.

Майо был веселый, покладистый, ленивый. Не то что я.

В деревне, перед поездкой в Бухарест, мы собирались позаниматься. Но август, как всегда, хотели провести на море.

Мы наслаждались свободой, вечерами без родителей, радовались началу каникул. Всё было прекрасно.

На привычном месте встреч, у мраморного грифона на площади, нашли только Бенетти. В воскресенье кое–кто из наших уехал на море и еще не вернулся. Вот–вот должна была приехать Микела, прожаренная солнцем, блестящая от крема, и мы пошли бы пить пиво к Маго. Закат в тот вечер тянулся бесконечно.

Мне было семнадцать, тогда я не понимала, как мы счастливы.

Антония

Переворачиваюсь на спину. Левый бок — спина — правый бок, последние два месяца только так и сплю. Живот круглый, как мяч, я поправилась на пять кило. В самый раз, — говорит мой гинеколог. Маловато, — считает Лео.

Лео спит на животе, счастливчик, рука свешивается с постели. Снова переворачиваюсь на бок и пристально смотрю на Лео, вдруг он проснется: в понедельник я уезжаю, а он еще ничего не знает, нужно срочно поговорить с ним. Тихонько дую ему на щеку.

— Ммм… Ты чего?

— Привет, доброе утро.

— Доброе… который час? — бормочет спросонья.

— Девять пробило.

— Так рано! Будь умницей, Тони, — причитает, отворачиваясь и натягивая на голову простыню.

Отсыпается он только в субботу, потому что в воскресенье всегда что–то случается: ночные субботние ограбления, приезжие футбольные фанаты, даже убийства происходят чаще на рассвете воскресенья. В другие дни он встает в семь, намного раньше меня.

— Мне нужно с тобой поговорить.

Медленно, как черепаха из панциря, он вытягивает голову из–под простыни. Поднимает одно веко. Глаз, совершенно ясный, уставился на меня.

— Что–то случилось?

— В понедельник я еду в Феррару на несколько дней.

— В Феррару? Зачем? — теперь открыты оба глаза. Щурится, как от яркого света, и пристально смотрит на меня снизу вверх. Нависаю над его подушкой, опершись на локоть, волосы щекочут ему нос, а он не шевелится, замер, как кот, внезапно ослепленный светом фар — шерсть дыбом, уши прижаты.

— Я должна расследовать кое–что семейное.

Лео медленно поднимается и садится, прислонившись спиной к изголовью кровати. Глаза распахнуты, смотрит на меня с недоумением.

— Что ты должна сделать?

— Я же тебе сказала.

— На шестом месяце беременности?

Он привык к моим выездам по работе. Небольшое издательство в Болонье опубликовало три моих детективных романа, и время от времени я собираю материал для своих книг прямо на месте преступления. Так мы и познакомились. Но теперь, ожидая Аду, я всегда сижу дома.

— Вот именно, пока могу, надо съездить.

— Куда ты собралась?

— Никак не проснешься? В Феррару, родной город моей матери. Это совсем рядом.

— Тогда почему бы тебе не ночевать дома?

От Болоньи до Феррары меньше часа на поезде, но для меня это как расстояние до Луны.

Когда я была маленькой, мы ездили туда на кладбище, последний раз лет двадцать назад.

Почему–то мама никогда не рассказывала мне о Ферраре, о своей семье. Я знала только, что все умерли. Я думала, что ей больно вспоминать, и в какой–то момент перестала расспрашивать. Но три дня назад…

— Мне нужно время, будет лучше, если я поживу там.

Теперь он окончательно проснулся. Сбрасывает ноги с кровати, говорит:

— Я сейчас, ты мне все объяснишь.

Пока он в туалете, я раздергиваю занавески и открываю ставни. Наша спальня выходит на балкон, в ней всегда много света. Начало марта, еще холодно, растения в горшках окоченели. Натягиваю свитер на ночную сорочку и чувствую, как шевелится Ада. Гинеколог сказала вчера, что малышка размером с большой банан. «Как огромный банан», — именно так и сказала.

Снова залезаю под одеяло, я замерзла. Люблю разговаривать в постели, как будто висишь на облаке или сидишь в лодке, этакая вольная гавань. Почему–то вспомнились детские стихи Стивенсона: Моя постель — как малый челн…[1]

Как знать, полюбит ли Ада книги. В детстве я прочитывала по книге в день, Альме приходилось упрашивать меня: брось читать, пойди погуляй, не будь такой «зацикленной». Я не знала, что означает «зацикленная», этого не было в моих книгах.

Никогда не могла понять, почему на меня, единственную из всего класса, кричат за то, что я слишком много читаю. Только теперь, когда мама рассказала мне о своем брате, я осознала, какой ужас испытывала она ко всякой зависимости.

Вот и Лео. На нем голубая пижама в рубчик, «стариковская». Даже мой отец, которому лет на тридцать больше, чем Лео, не носит такую.

Лео старше меня, был женат, но детей у него нет. Когда мы познакомились, он как раз разводился с Кристиной.

— Какое счастье, что он достался тебе! Мне было бы жаль, если б он остался один, — сказала она в нашу первую встречу. Кристина — судья, очень умная, решительная и вечно занятая. Мне она сразу понравилась.

— Ей важна только работа, — сказал как–то Лео. — Семья для нее далеко не на первом месте, даже не знаю, зачем она за меня вышла.

— А ты зачем на ней женился? — спросила я.

— Я вообще не понимаю, что я делал до нашей с тобой встречи, так что даже не спрашивай. Что–то делал, так, от нечего делать, как все. Это ты, ты удивительная.

Я люблю Лео, хоть он и не читал Стивенсона. «Поэтому ты и не понимаешь, — сказала я ему, — если не читаешь, ничего не поймешь». А он ответил: «Я же работаю в полиции. Здесь близко видишь то, о чем пишут в романах: любовь, измену, смерть».