Любовь Овсянникова - Вершинные люди

• Название: Вершинные люди
• Автор: Любовь Овсянникова
• Издательство: Стожары
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2016

В новой книге из цикла «Когда былого мало» автор показывает интересно прожитую жизнь любознательного человека, «путь, пройденный по земле от первых дней и посейчас». Оглядываясь, она пытается пересмотреть его. Говоря ее же словами — «так подвергаются переоценке и живот, и житие, и жизнь…»

Это некое подобие «Тропика Рака», только на наш лад и нашего времени, это щедро отданный потомкам опыт, и в частности — опыт выживания в период перехода от социализма и перестройки к тому, что мы имеем сейчас.

---

Дело было в то лето, когда Люба Сулима окончила восьмилетку и уехала в город — поступать в ПТУ, где готовили квалифицированных рабочих для промышленных предприятий и строек, сферы бытового обслуживания и сельского хозяйства. Там же дети продолжали изучать те же предметы, что и в старших классах школы, получая, таким образом, полное среднее образование, которое в советское время было обязательным для каждого человека. Люба выбрала ПТУ со строительным уклоном, решила стать штукатуром. Попасть туда было нетрудно. Там ее сразу же подхватил водоворот новых забот, и она домой больше не приезжала, разве что в гости, ненадолго. Почему-то этот факт чужой биографии придал мне еще больше одинокости, чем ее было раньше, и заставил почувствовать себя уже не ребенком, вот ведь — мои ровесники покидают родные дома. Конечно, Люба не чаяла этого дождаться, чтобы не видеть жестокого отца, всегда молчащей матери и своих хулиганистых братьев, но я понимала, что это частный случай, а по существу это все равно несло в себе какой-то грустный момент. В чем он, в чем заключался? — пыталась я понять. И вдруг обнаружила в чем — в расставании.

Расставание — вот что нарушает плавное течение событий, прощание навсегда с чем-то, что раньше было ежедневным, привычным и незамечаемым. Причем разлука эта происходит не в пространстве, ведь люди продолжают видеться при желании, а во времени, в том измерении, куда ногой не ступишь, и лишь мысль может туда долететь. Душа, хранящая воспоминания. Значит, воспоминания и есть та нить, что связывает людей между собой, и не только людей — они опрокидывают время, лишают его той истребительной силы, невосполнимости, губительности, что несет оно миру. Воспоминания побеждают забвение, заключенное в самой сути времени.

С тех пор я стала по-другому смотреть на жизнь, стараясь дорожить всем увиденным и услышанным, всем, что завтра станет былым — недосягаемым, невозвратным, запоздало оцененным или чем-то дорогим, с сожалением выпущенным из рук. Произнесенное слово мамы уже через миг становилось воспоминанием — драгоценностью, которую невозможно обрести вторично. Так как же им не дорожить? Как можно огорчать ее невниманием, непослушанием? Я поняла, что это и есть самое бесчеловечное, варварское — неумение ценить и помнить проносящийся миг.

И мои подруги с их шальным, шумным опытом, и науки, и все книги — есть не что иное, как воспоминания, несущиеся ко мне из дальнего прошлого или недавно прожитого дня, чтобы я не тратили время на самостоятельное обретение основных истин. Это все было — то же самое высшее слово, сказанное мне миром людей в щедрости и желании добра!

В этих размышлениях не только зрела моя человеческая сущность, в них просыпалась жажда постижения и стремление сохранить и улучшить мир, возникала ответственность за него, а значит, за свои поступки. В них, а не в сомнительной подчас эмпирике, как ни странно, ковался мой характер. Первые прозрения появлялись нечеткими, размытыми, в форме предчувствий, тревожащих душу. Но главное, что они возникали и закреплялись в памяти, пускали ростки, а со временем обрастали наименованиями и формулировками, выстраивающимися в убеждения. Позже в затруднительных ситуациях мне не надо было экспериментировать, что называется пробовать жизнь на вкус, постигая что-то своей шкурой, — достаточно было проанализировать то, что я знала, и применить к возникшему случаю.

Мама на то время уже давно работала в книжном магазине, и я не имела большего праздника, чем после домашней возни умыться, облачиться в ситцевое платье — сшитое собственноручно, накрахмаленное и тщательно отутюженное — и часик-полтора побыть возле нее, листая книги и советуя посетителям, что лучше купить. У меня это отлично получались. Возможно, потому что я чувствовала настроение того, кто зашел в магазин, каким-то чудом понимала запросы и культурный уровень, но в большей степени потому, что мне легко было рекламировать книги — я знала многие из них.

Порой увлечения продажами обрастали азартом и превращались для нас с мамой в игру. Вот заходит в магазин человек, и мама показывает мне, стоит или нет соблазнять его книгой, а дальше я действовала по своему усмотрению. Если удавалось что-то продать, мы радовались и очередного посетителя снова старались не выпустить без покупки. К нам любили наведываться даже просто так — людям нравилось поговорить с двумя искушенными книжницами, показать свои знания и узнать что-то новое.

Надо сказать, что я отличалась домоседством и поэтому нечасто выбиралась на прогулки в центр села и к маме на работу. Случалось это от силы два раза в неделю. Правда, так было в студенческие каникулы — ведь мой домашний образ жизни и тогда не изменился, — когда мне уже некого было забирать из садика. А в школьные годы я заходила к маме ежедневно, идя в садик за племянницей или возвращаясь с нею домой. И все равно эти посещения обрастали торжественностью, как предлог нарядиться и выйти в люди. Интересно вспоминать детали... Ликование души начиналось уже при выходе со двора: солнце изрядно приседало над горизонтом, вследствие чего тени от предметов удлинялись. Так же удлинялось и мое отображение — я шла по дороге, а впереди меня, чуть отклоняясь вправо, бежала угловатая, но в целом стройная тень, которая мне очень нравилась. Это трудно забыть, как я ею любовалась, как изучала каждую черточку.

Вот и в тот день я под вечер шла за Светой. Вышла из дому раньше, чтобы зайти на полчасика к маме. В селе было еще достаточно жарко и потому пустынно. Лицо покрылось испариной, и я раздосадовалась, ведь стоило хоть одной машине проехать мимо, и моей свежести не станет. Пыль от машины не просто легла бы на меня, но прилипла к влажной коже. Едва из-за легкого изгиба дороги мне открылась перспектива стадиона, мельницы и более дальнего центра, как вдалеке я увидела хорошенькую женскую фигурку, идущую навстречу мне. Еще ничего конкретно видно не было, но нездешнее достоинство, выражающееся в осанке, в неторопливости и нарочитой плавности походки, чувствовалось, и это было странно. Поравнявшись с нею, я увидела, что это почти девчонка. Но как по-взрослому она выглядела, как по-дамски была одета! Во-первых, короткая стрижка! Мы тогда еще только мечтали об этом. Далее — обтягивающее платье! Оно поражало настойчивостью выделить фигуру, подчеркнуть тонкость талии, показать роскошность бедер. Запомнился его смелый фасон с заниженным поясным швом и широкой юбкой. Платье явно шилось у хорошей портнихи. Понравилась и сама фигура девушки, с вызовом выставленная напоказ, с безукоризненно красивыми ногами и маленькой стопой. Впечатление довершало то, что девочка была обута в хорошие кожаные туфли на высоком каблуке — просто немыслимое дело в нашем возрасте! Я, конечно, подумала, что она городская, просто приехала в гости к кому-то.

Кажется, вечером я даже рассказала о ней подругам, и мы немного поговорили об этом.

Вскоре наступил сентябрь, школьная пора, учеба в старших классах.

Для меня это было особое время, потому что мы переселялись жить в новый дом, который строили два года. Был он не во всем завершенным — например, оставалось нанести второй слой глины на потолочное перекрытие, чтобы упрочить его и сделать теплее — но зато каким просторным и светлым! Недоделки — естественное дело. Доводить до готовности что-то возведенное, совершенствовать его можно до бесконечности, и это даже представлялось приятным, потому что таким домом хотелось заниматься. Главное, что это был дом, в котором никогда не жила черная сила, доставляющая нам только неприятности. Где-то в стороне, в стенах старого дома, остались и воспоминания моих родителей о военных трагедиях, и папины легкомысленные проделки и моя сестра с ее непослушанием и скандалами с мамой. Здесь, в этих комнатах, жизнь начиналась с нуля.

В школе у нас тогда все было правильно и удобно организовано: за классами закреплялись отдельные комнаты, и не ученики на каждой переменке бегали по школе беспорядочной гурьбой, вздымая пыль и таская вещи, на ходу глотая бутерброды, как делается теперь, а учителя шли туда, где должны были проводить урок. Только на уроки физики и химии мы ходили в специальный кабинет, расположенный в Красной школе, и то не всегда, а лишь на лабораторные работы. В тот год нам, девятиклассникам, выпало занимать комнату в Красной школе, где традиционно проводились вечера и устанавливалась новогодняя елка. Эта комната была самой большой.

Обо всем не расскажешь. Тогда, например, не было воровской традиции обдирать родителей и за их счет или их силами ремонтировать школу. Об этом родители даже не думали. Классы капитально ремонтировались, парты обновлялись и заменялись новыми в какой-то интригующей неизвестности, и мы приходили в школу на все готовое. В торжественной обстановке нас заводили в отведенные аудитории, отремонтированные и приятно пахнущие, словно вручали от государства подарок к началу учебного года, словно это был привет от сентября и поздравление с новыми знаниями, обитавшими тут в ожидании нас.